Шанс для Хиросимы - Мостовский Евгений ""Панцершиффе"" 7 стр.

— Уильям, говори прямо, что ты думаешь. Воевать дальше или мириться?

Адмирал флота встал, одернул мундир и как-то просительно сказал:

— Мистер президент, сэр. Дайте нам два года и мы раскатаем этих рисоедов в тонкий блин. На каждый их линкор и авианосец у нас будет два. На каждый самолёт будет пять. После того как все случится, по японски будут говорить только в аду.

— Два года? А они в это время что будут делать? Сакурой любоваться?

— Уже через две недели гарнизон Гавайев достигнет 100 000 человек. 700 армейских самолетов. Возглавит МакАртур, Нимица снимаем за Мидуэй. На Западном Побережье 2000 самолетов. Больше ни клочка американской земли джапам не достанется. Об Гавайи они зубы обломают, а если приблизятся к Америке ближе чем на 700 миль, то сразу будут потоплены, сколько бы их не было. В этом вам мое слово сэр. Слово офицера и джентльмена. Дайте нам два года.

— А англичане? Индийский океан?

— А что лайми? Подумаешь, потеряли при Адду один авианосец да три старых линкора и плачут как мальчики, которым разбили нос. «У короля много». В крайнем случае, подкинем им чего нибудь.

— Получается, что основные ресурсы вы хотите направить на строительство флота и авиацию, а как же «Сначала Европа»?

— «Европа может подождать». Им не привыкать. Да и то, полностью ленд-лиз мы не свернём. Поможем и Британии и Советской России. Но вы правы, на первом месте флот. Самый сильный в мире Флот.

— Хорошо Уильям, я тебя понял. Мне надо подумать.

Тонкая струйка дыма поднималась над кончиком сигареты, постепенно закручиваясь спиралью. Президент неотрывно следил за этим действом, напротив сидел заместитель госсекретаря и скучал.

— Самнер, а сколько сейчас получает средний американец?

— Около полутора долларов в час.

— А китайский или корейский рабочий на японском заводе?

— Чашка риса в день. Затрудняюсь посчитать. Цент. Может два цента в день. А что?

— Я думаю о послевоенном мире. Предположим мы сейчас пойдём на поводу у всех. Конгресса и прессы. Англичан и русских. Япония своё дело сделала, помогла вступить в войну США, по большому счёту мы больше в её услугах не нуждаемся. Мавр сделал своё дело, мавр может… ну скажем отойти в сторону. Но вот эта чашка риса не даёт мне покоя.

— Вы хотите отнять у них эту чашку, прежде чем выпустить из войны?

— Да нет, вы не понимаете Самнер. Вы видели фильм. Достижения их технологий впечатляют. Если им не нужно будет делать оружие, что они начнут делать?

— Ну-у, не знаю. Какие-либо товары. Велосипеды. Швейные машинки. Может быть патефоны с радиоприемниками. Что нибудь.

— Вот вот. Что нибудь. А платить они будут за это «что нибудь» чашку риса, то есть «ничего». И будет это «что нибудь» стоить «ничего» или что-то вроде этого.

— И что?

— А то, что это «что нибудь» произведённое в Америке будет стоить полтора доллара, или что-то вроде этого. Теперь понятно? Они нас вытеснят не то что с рынков Азии, но и с наших собственных рынков тоже. Послевоенный мир должен быть лучше довоенного, хотя бы для одной стороны и я хочу, чтобы эта сторона была наша.

Уэллес пробормотал что-то одобрительное. Он тоже хотел жить в мире лучшем, чем довоенный. Президент опять замолчал, наблюдая за струйкой дыма.

— Самнер, как сказал этот греческий диктатор, Метаксос кажется? «Охи»?

Уэллес подумал и ответил, что по гречески не говорит.

— Охи. Он сказал «охи». Вы знаете, заместитель госсекретаря США мистер Самнер Уэллес, я пожалуй скажу «NO».

На следующее утро, 17 сентября 1942 года, все американские газеты вышли с аршинными заголовками на первых страницах:

NO.

Хирохито, император Сёва, неотрывно смотрел в одну точку, а в голове билась мысль: — «Сикатаганай, сикатаганай, сикатаганай.»- «Все предопределено, ничего поделать нельзя».

Попаданцы-милитаристы

Все его звали Пьяница-Ким. В Гонолулу он появился сразу после прихода японцев. Старуха Кэйя нашла его умирающим возле большой мусорной кучи и струи дождя стекали по торчащим рёбрам человечка. Что-то от потерянной собаки было в этом маленьком тощем корейце и самогонщица, удивляясь себе самой, потащила его за ноги в свою лачугу. Чем он болел было непонятно, просто лежал холодный как лёд, покрытый липкой испариной и тихо умирал. Сердце почти не билось, дыхания тоже не было. Кэйя спросила Отца Всех Живых и тот подсказал что делать. Лекарство оказалось под рукой, старуха жила тем, что снабжала всех подонков пригорода крепким околехао. Чашка самогона, влитая в белые губы, оказала волшебное действие, кореец закашлялся, задышал и открыл глаза. Три дня он пил, почти ничего не ел, а потом встал. Никакого человеческого языка он не понимал и Кэйя учила его олело-хавайи. А чтоб мужичонка не дармоедствовал, пристроила найденыша нищенствовать недалёко от Перл-Сити, что рядом с Жемчужной гаванью. Кима оказывается понимали Новые Желтые Господа и он частенько приносил несколько йен своей хозяйке. Правда иногда его хватал японский патруль, но каждый раз, наградив десятком палок по пяткам, отпускал.

Характер у корейца оказался лёгкий и покладистый, но только до той поры, пока он не напивался. Тогда мелкий человечишка становился сущим дьяволом и колотил всех без разбора, начиная с своей хозяйки и кончая самыми дальними соседями. Удивительно, но даже здоровенные гавайские мужчины не могли с ним справиться. Этот мелкий бес крутился, прыгал, лупил руками и ногами, а боли казалось не чувствовал совсем. Так он буйствовал, пока не уставал и не засыпал мордой в какой-нибудь луже. Удивительно, при этом ни разу не захлебнулся. Проспавшись, шёл по соседям и униженно просил прощения, а старухе приносил рис перемешанный с просом и сою, уворованные в ближайшей казарме. Одной семье, которую особо обидел, сломав руку кормильцу, помог построить голубятню и даже украсил высокий шест медной проволокой.

Кроме воровства и нищенствования Пьяница-Ким мог рыбачить. Были у него: старая автомобильная камера, корзина, верёвка и камень. Когда соответсвующее настроение или голод выгоняли корейца на берег, он, держась за камеру, отплывал в море и надолго нырял. После этого корзина оказывалась наполненной съедобными раковинами. Вечером у лачуги Кэйя горел костёр и соседи подтягивались на запах печёных моллюсков. В такие вечера самогонку раскупали особо охотно. Хотя один раз в год, на 17 сентября, Ким всех кормил и поил бесплатно. Он заранее копил деньги на околехао и притаскивал две корзины морской живности. Его спрашивали, в честь какого божества угощение? И тут начиналась история о Великом Белом Человеке с востока, который сказал «NO» и тем самым спас «ДО» корейца. Его снова спрашивали, а что такое «ДО» и почему оно такое важное? Пьянчуга рассказывал, что «ДО» это «ПУТЬ». Его не понимали и тогда он говорил что-то на непонятном языке, наверное на своём родном корейском и вконец отчаявшись обьяснить — напивался. А потом бил соседей. Так происходило каждый год, пока однажды Ким все не перепутал.

Была весна, и когда кореец послал мальчишек объявить о угощении, некоторые, особо образованные соседи даже поглядели на календарь — 16 апреля 1945 года. Пьяница все перепутал, но не отказываться же от выпивки и закуски? Пришли как всегда все и тут узнали, что Великий Белый Человек с востока недавно умер и это угощение в честь его смерти. Что ж, повод достойный, решили все и стали выпивать и закусывать, торопясь успеть, пока их не начали бить. Потом снова потянулись дни, недели, месяцы, скоро наступит осень. Все шло как обычно. А потом японцы начали уплывать с Оаху.

Они очень торопились. Жемчужная гавань, всегда переполненная кораблями, пустела прямо на глазах. Гавайцы радовались, при японцах жилось плохо — голодно. И солдаты вели себя тоже плохо, многих они били палками, а некоторых даже убивали. Американцы совсем не такие, рассказывали соседи Киму, американцы добрые и простодушные и ещё у них есть виски. А виски это такая вещь, которая лучше, чем даже самогонка старой Кэйя. Пьяница-Ким недоверчиво крутил головой, ничего лучше околехао он в своей жизни не пил, да и в доброту американцев верил не особенно. Он иногда подумывал, а не уплыть ли ему вместе с Новыми Желтыми Господами? Но никто его не брал на пароход. Он даже пробрался в район верфей с несколькими собутыльниками, которые обещали помочь забраться на борт уходящего судна. Опять ничего не получилось, везде были матросы и их никуда не пустили. Зато они увидели, как недалёко от острова Форд, эсминец врезался в борт маленького сухогруза. Эсминец удержался на плаву, а пароход, называвшийся «Нуклео-Мару» (Ким оказывается мог читать по японски), быстро затонул. Гавайцы мстительно смеялись, говоря что у американцев таких неумелых моряков не бывает. Тут их схватил патруль. Гавайцев, крепко избив, вскорости выкинули из участка, а кореец пропадал целую неделю. Появился он снова, когда последний японский корабль исчез за горизонтом. Пьяница-Ким, хоть и в синяках, был в хорошем настроении, ещё бы, у него с собой зелёный вещевой мешок. На колченогий стол были выставлены сладкие рисовые шарики и бутылка саке. Старая Кэйя, алчно блеснув глазами, сразу прибрала выпивку подальше и поинтересовалась, откуда мол такое богатство? Кореец сказал, что нашёл богатство в пустом бараке и припрятал мешок, в котором что-то железно брякало, за ведра с брагой. Чрез три дня на Оаху пришли американцы.

Пьяницу-Кима арестовали в день «NO», 17 сентября. Он сидел поджав ноги на своём привычном месте и энергично тряс кружкой для подаяний, завывая при этом на олело-хавайи о своей тяжёлой доле. Ему никто не подавал, сновавшие кругом американцы не понимали нормального языка. Тогда Ким перешёл на японскую скороговорку, обычно это всегда действовало, Новые Желтые Господа смеялись и кидали пару монет. Подействовало и в этот раз. Здоровенный сержант военной полиции, шедший мимо, приостановился, покрутил головой и наконец-то заметил нищего.

— Твою мать! Джап!

Огромная рыжеватая лапища ухватила тонкое запястье корейца. Через десять минут они уже были в полицейском участке, в котором Пьяницу-Кима так часто били бамбуковыми палками по пяткам. Американцы бить его не стали, а заперли вместе с другими подозрительными личностями в камеру. Компания во многом была знакомой и они все вместе приятно провели время. Ещё бы, в отличие от японцев их кормили! Два раза в день! Через три дня корейца стали допрашивать, сначала на японском, потом на олело, а потом… Если бы Ким твёрдо не знал, что среди корейцев не может быть офицеров, он бы подумал, что перед ним офицер. Или не кореец. Но этот офицер говорил на корейском как на родном! И Ким заплакал. Много лет с ним не говорили по человечески.

Доллар! Настоящий серебряный доллар! Это большие деньги. На них Кэйя купила четырёх кур и выставила целое ведро самогона. Угощение вышло на славу! Праздновали освобождение Кима, тем более, что все соседи принимали в этом участие, когда на вопрос офицера говорили, что знают Пьяницу давно, очень давно. Он вообще здесь живет всегда. И во время японцев и ещё до японцев. Наверное. Вообщем всегда он здесь живет. И человек он хороший, когда не пьёт и не дерётся. Ким по корейски пообещал земляку-офицеру докладывать обо всем подозрительном, что увидит, а видит он многое. Например как гавайцы воруют с военных складов. За это ему дали доллар. Серебряный доллар! Который они сейчас весело пропивают.

Только одно печалило Кима. А вдруг японцы вернуться? Не-ет, говорили соседи, японцы никогда больше не вернутся. У американцев много кораблей, очень много больших кораблей. Гавайцы никогда не видали столько много больших кораблей. Все они стоят в Жемчужной гавани и все время приходят новые. Японцы никогда не вернутся. Кореец спросил, а не подняли ли тот маленький пароход который утонул недалёко от острова? Ему ответили, что ещё нет, водолазы к нему спускались, но пока не подняли. Но видимо поднимать будут, потому что большие корабли, что стоят вокруг, все время цепляются за него якорями. А много ли больших кораблей стоит вокруг? Много, много. Ведь рядом доки, мастерские. Японцы так спешили, что почти ни чего не сломали и не испортили. Одних авианосцев с плоской палубой много и еще тех что с пушками. Очень большими пушками. Гавайцы никогда не видели таких больших пушек. Ты Пьяница не бойся, японцы точно больше не вернутся, чтобы бить тебя палками по пяткам.

К полуночи все перепились до бесчувствия, только Ким оставался почти трезвым, потягивая солдатское саке с метамфетамином. Подождав ещё немного, он заглянул в лачугу, забрал зелёный вещмешок и пошёл к недалёкой мусорной куче. Через полчаса кореец дорылся до циновки, под которой был запрятан ещё один зелёный мешок. Теперь уже с двойной поклажей Пьяница потрусил к голубятне, подсоединил рацию к антенне, надел наушники и начал быстро выстукивать что-то азбукой Морзе. Вскорости пришла «квитанция». Лицо Кима треснуло в улыбке, дело сделано, осталось только ждать. Если до рассвета ничего не произойдёт, то ему надо будет нырнуть с пирса около доков, найти на глубине железный ящик внутри которого рубильник «адской машины». Если сигнал не пробьёт толщу воды, то он приведёт в действие взрывное устройство вручную. Этого делать не пришлось. В 02.15, тёмная гладь бухты Перл-Харбор осветилась светом искусственного солнца. Солнца вспыхнувшего под водой. Майор Кэмпейтэй, Сидзуо Онора, успел вскинуть руки к чёрному звездному небу. «Тенно Хейко Банзай!!!» и чудовищная двадцатиметровая волна радиоактивного цунами размазала его по берегу.

На планете Земля прогремел первый ядерный взрыв.

Премьер-министр Контаро Судзуки был проницательным и дальновидным политиком. Требования императора по подготовке мирных переговоров с США не отменяли того факта, что война продолжается и скорее всего будет продолжаться и впредь. А раз так, то его священной обязанностью является сделать все, что в человеческих силах, для того чтобы эта война не была проиграна. Первым шагом на пути к такой цели адмирал определил революционные изменения в складывающихся десятилетиями структуре управления. Главная задача это объединение ресурсов Армии и Флота. Если с Флотом больших проблем не предвиделось — министр Косиро Оикава вполне разделял его взгляды, то над армейской проблемой пришлось поломать голову.

Вопреки опасениям встреча с начальником генерального штаба Хадзиме Сугияма прошла вполне успешно. Генерал благосклонно принял предложение о вручении ему обеих должностей — министра и начальника Генштаба. В обмен на это он выразил полную готовность сотрудничать в деле объединения усилий. 4 сентября 1942-го года, оба министра — армейский и флотский, были приглашены на совещание. Конечно и Сугияма, и Оикава готовились к привычной схватке, когда они будут говорить о объединении ресурсов, а на деле рвать «ресурсное одеяло» на себя. Премьеру традиционно отводилась роль третейского судьи, не дающего проиграть ни одной из сторон. Каково же было изумление военных, когда в дверь вошёл «меланхоличный принц» Коноэ Фумимаро.

Потомок одной из старейших и знатнейших аристократических фамилий, ставший премьер-министром в сорок восемь лет (по традиционным японским меркам — неслыханно рано). Он отличается от современной ему правительственной бюрократии социальным происхождением, стремительной карьерой (притом через парламент, а не министерскую службу), оригинальностью воззрений и даже… высоким ростом, что особенно бросается в глаза на фоне низкорослых министров. Принц был автором «доктрины Монро для Азии» — геостратегического проекта «Сферы сопроцветания Великой Восточной Азии». Идеальным вариантом ему представлялось присоединение СССР к Тройственному Пакту и создание оси Берлин-Москва-Токио, к чему, как известно, усиленно призывал Карл Хаусхофер. Коноэ ратовал за реализацию этой идеи, но и его усилия не увенчались успехом. Германский журналист Рихард Зорге не только был последователем идей Карла Хаусхофера, но и его деятельным японским корреспондентом, в свою очередь способствуя распространению этих мыслей в политических кругах Японии. В ближайшем окружении Коноэ нашлись проводники таких идей, в первую очередь связанные с группой Зорге молодые интеллектуалы. Принц, вероятнее всего, не догадывался о собственно разведывательной деятельности Зорге, но отчётливо представлял себе его политическую ориентацию. Аресты по «делу Зорге», начавшиеся непосредственно перед падением третьего и последнего кабинета Коноэ в октябре 1941 г. (символично, что сам Зорге арестован именно в день отставки Коноэ), затронули почти всё ближайшее окружение принца. Это было воспринято как милитаристская провокация, направленная лично против него. Враги — как милитаристы из военного ведомства, так и атлантисты из министерства иностранных дел — стали открыто требовать ареста Коноэ. Его обвинили в передаче врагу военных и государственных тайн. Ситуация изменилась, когда очень быстро, воспользовавшись каналами Зорге, была подготовлена встреча Сталин — Коноэ. Принц вылетел в Москву и произошло обсуждение такого завершения войны на Тихом океане, которое в равной степени было бы выгодно и СССР, и Японии. Сталин, взвесив все «за» и «против», согласился выступить посредником в переговорах с США. Теперь этот человек стоял в кабинете премьер-министра.