Пигвикен был там, конечно, сидя на тумбочке и уставившись на Ричарда, его улыбка была огромной и безумной, как у какой-то ненормальной обезьяны. Ричард хотел уничтожить его, повалить его на пол и растоптать его… только он боялся того, чем это может закончиться.
В этом всём было что-то извращённое, что-то, что копошилось у него в животе и царапало внутри его череп.
Может быть, то, как он смотрел, или то, как он улыбался, или, может быть, просто угроза, которая истекала от него кровью, как яд? Это вызывало глубокое отвращение до самых костей, как от особенно крупного и раздутого паука. Что ещё хуже, он знал, что это было. Не мягкая игрушка, а знакомый бес и, вероятно, источник силы этой твари.
Он подошёл близко к нему.
Его сердце билось, его нервные окончания звенели. Слюней было недостаточно, чтобы смочить рот. Бес продолжал смотреть на него этими огромными и зеркальными чёрными глазами, улыбаясь своими многочисленными зубами. Он знал о его присутствии. Ричард осмелился и сделал шаг вперёд. И за секунду у него выступил пот на лбу, он подумал, что это существо дышит. Его собственное дыхание стало быстрым, Ричард ткнул его пальцем, ожидая, что тот вскочит. Но он не издал ни звука. Ричард быстро убрал палец назад с тихим криком, потому что… ну, потому что вещь была мягкой. Мягкой и податливой. Не мягкой, как плюш, а мягкой, как живая. Нельзя было отрицать отвратительную жизненность этой вещи… и её тепло. Потому что было тепло. Тепло, как от женского тела. Тепло, как от живота щенка или головы ребёнка. Живое тепло, плотское и живое тепло.
Ричард не мог оторваться от этого.
Он присел рядом с полным отвращением к этой вещи, от неё исходил масляный жар. И да, его вид был не просто отталкивающим. Потому что так близко Ричард мог видеть, что его пятнистый мех был покрыт чем-то вроде желе, которое высохло в сопливых клубках, как будто его вытащили из грязного мусорного контейнера или он недавно выполз из утробы матери. Он мог чувствовать запах собачатины, исходящий от него, но не такой, как запах живой собаки, а запах пропитанного дождём трупа собаки. Его глаза смотрели на Ричарда, а зубы выглядели так, словно они хотели укусить, хотя, может быть, Пигвикен хотел открыть рот, вытащить язык и лизнуть его лицо.
“В чём дело, Ричард? Я тебя напугал? Я заставил тебя вспомнить жуткие вещи из детских кошмаров? Вещи, которые скрывались в твоём шкафу и копошились в подвале? - казалось, он сказал ему. - Ты думаешь, что я жив, а может, так и есть? Может быть, в одну тёмную и безлунную ночь ты узнаешь, насколько я жив, когда я лягу в постель рядом с тобой и вонжу зубы в твои яйца? Может быть, я перейду к этому прямо сейчас? Может быть, я открою рот и поцелую тебя на ночь, и ты почувствуешь мой язык у себя во рту? Только это не будет ощущаться языком, это будет как французский поцелуй с медузой. Слишком много “может быть,” Ричард. Может быть, тебе лучше перестать беспокоиться о том, кто я, и начать беспокоиться о том, что я здесь делаю и какова моя цель?”
Ричард, задыхаясь, опустился на четвереньки. Ему нужно было почувствовать физический контакт с полом, потому что он ощущал, как его собственный мир фрагментируется и растворяется вокруг него.
Позади он услышал дыхание беса.
Он выполз в коридор, но не встал и даже не присел. Он сполз на животе вниз по лестнице и сгрудился там, в темноте, готовый окончательно сойти с ума.
Ему потребовался почти час, чтобы прийти в себя.
Когда он это сделал, он сжал кулаки и закричал.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
На следующее утро он встретил Мэйтленда за кофе.
- Как прошло?
Мэйтленд посмотрел на него мгновение и сел.
- Ну, я сделал то, что ты просил. Я припарковался на улице, и ты был прав. Не прошло и пятнадцати минут после того, как ты ушёл, и появилась эта старая кошёлка. Ни машины, ни такси… она просто шла по тротуару. Она прошла мимо меня и свернула к тебе домой, поднялась на крыльцо и вошла внутрь.
Ричард обнаружил, что улыбается. Не из-за какой-то истинной радости, а потому, что, в некотором смысле, это было обоснованием. Нет, Мэйтленд не увидит этого, и никто другой тоже не увидит. Но Ричард? Да, это было обоснованием, доказательством того, что он не сходит с ума.
- Расскажи мне о ней.
Мэйтленд только пожал плечами и сказал, что рассказывать особо нечего. В 8:50 утра старуха вошла в его дом, а в 11:55 утра она ушла. Мэйтленд не торчал там остаток дня, поэтому не мог сказать, приходила ли миссис Крауч снова или нет.
- Она была просто пожилой женщиной, Ричард. Вид у неё был немного странный, но, думаю, это просто старуха.
- Что ты имеешь в виду? В каком смысле, у неё был странный вид?
- Ну, это будет звучать смешно… или в свете того, что ты мне сказал, возможно, совсем не смешно. - Мэйтленд прочистил горло и отпил кофе. - Как я уже сказал, она была просто старой леди. Ты бы не подумал о ней снова, если бы проходил мимо неё на улице, но если бы ты смотрел, как она приходит и уходит, как я… ну, ты бы заметил несколько вещей.
Ричард ждал, он хотел это услышать.
- Я наблюдал за людьми годами, Ричард. Получается так, что ты можешь практически сказать, кому сколько лет по их походке. У детей есть своего рода бодрый, упругий шаг. Люди в возрасте от двадцати до тридцати лет по-прежнему обладают этой энергией, но их шаги более консервативны. И когда они достигают среднего возраста, они замедляются. Они больше не торопятся. А пожилые люди? Знаешь, большинство из них идут очень медленно. Может быть, они боятся, что могут споткнуться и сломать что-то, что больше не заживёт.
- Какой из всего этого смысл, Майк?
- Я хочу сказать, что эта миссис Крауч шла быстро и уверенно, а это была пожилая женщина с белыми волосами и большим количеством морщин. - Мэйтленд сказал, что это показалось ему странным.
Она была ужасно похожа на старую леди, но чувствовала себя молодой женщиной и вела себя так же, только выглядела как старуха.
- Просто странно всё это, - сказал он. - Но это не означает, что в этом есть что-то сверхъестественное.
- Нет, конечно нет. Что-нибудь ещё было странное?
Мэйтленд покачал головой.
- Не совсем… я имею в виду, если только ты не думаешь, что для старой леди странно быть металлисткой.
- Металлисткой?
- Да, ты знаешь, тяжёлый металл. Ozzy, Judas Priest и Metallica, такие вещи. Видишь ли, я сидел на улице, может, в двух домах от твоего, верно? Без пяти минут двенадцать старуха спускается с твоего крыльца на тротуар, стоит там минуту или две… потом очень медленно поворачивает голову и смотрит туда, где я припарковался. Чёрт, Ричард, это было так, будто она смотрела на меня, прямо на меня! Из-за того, что я увидел на её чёртовом лице, я вздрогнул. Затем она улыбается, поднимает левую руку перед лицом и делает мне этот знак пальцами как вилку, который используют металлисты на концертах. Ты понимаешь? Когда указательный и мизинец подняты, а большой палец удерживает остальные два?
Ричард знал это, хорошо знал.
На самом деле, он только что прочитал об этом в своём исследовании о ведьме из Эссекса. Для большинства металлистов это была, вероятно, просто крутая вещь, которую придумал Ронни Джеймс Дио. Но у этого было название, и у этого была интересная история. В Италии этот жест называли mano cornuta - “рога дьявола”, знак рогатого бога. Когда-то он был общим символом богини луны и использовался в культе Дагона на Ближнем Востоке.
Средневековые поклонники дьявола считали это символом признания среди своих членов. Считалось также, что это сильнейший способ наложения проклятия ведьмы, когда сглаз был сфокусирован через “рога.”
Ричард просто сидел там, чувствуя подступающую тошноту в животе. Это было смешно, конечно, просто суеверие. Он глотнул кофе, и его рука задрожала.
- Скажи мне кое-что, Майк. Была ли… она смотрела на тебя через пальцы?
- Да… я думаю, что она именно это и делала. Она не подняла руку, как это делают металлисты, она выгнула её в сторону и посмотрела на меня между пальцев. Это важно?
- Я не знаю, я не уверен…
- Давай, Ричард. Что это такое?
Ричард был на грани того, чтобы сказать ему, но он просто не мог.
- Да ничего такого. Просто интересно, что это значит.
- Это значит, что пришло время стереть старые записи Iron Maiden, - сказал Мэйтленд, не пытаясь быть смешным.
- Ты следил за ней, Майк?
Мэйтленд кивнул.
- С расстояния, конечно.
- Куда она делась?
- Она продолжала идти прямо из города, удаляясь от домов. Наконец мне пришлось припарковаться и идти за ней пешком. Она повела меня через старые пастбища и поля. - Он вытащил из кармана клочок бумаги. На нём был написан адрес. - Ты знаешь, где находится Блессенвильская дорога? В наши дни это место просто называют “Дорогой округа два-двенадцать.” Ничего такого…
- Старые заброшенные фермы, развалившиеся сараи, - сказал Ричард.
- Ты знаешь это место?
- Вполне.
Он взял листок бумаги из рук Мэйтленда. На нём было написано:
“Блессенвильская дорога, дом 17.”
Некоторое время он сидел, глядя на приятеля, не говоря ни слова. Он чувствовал себя слабым и измождённым, его живот был как скомканный лист бумаги. У него было плохое предчувствие внутри. Это как ваша шестнадцатилетняя дочь опаздывает домой, а полицейская машина очень медленно катится по улице. Это может быть совершенно невинный и не связанный между собой инцидент, но ваш разум ожидает самого худшего. И прямо сейчас? Ричард помнил это и ожидал самого худшего.
- Ты был там, не так ли? - сказал Мэйтленд.
- Да. Холли тоже была со мной. Если это то место, о котором я думаю.
“Это то место, ты чертовски хорошо знаешь, что это оно.”
Мэйтленд продолжал говорить, что от Блессенвилля уже не так много и осталось. Просто пустые фермы и заросшие поля. Корпоративное фермерство перерезало горло семейному фермерскому хозяйству. Это было похоже на то, что на всём протяжении от центра к северу и югу Висконсина, мили и мили сельхозугодий возвращаются к своему природному началу, все эти фермерские дома девятнадцатого века стоят пустыми и ветхими, похожими на дома с привидениями, захваченные природой.
- Обидно, - сказал он. - Просто чертовски обидно, что корпоративная жадность сделала с этой землёй, оставляя бóльшую часть её похожей на кладбище.
Ричард сказал, что это было обидно, да.
Но в тот конкретный момент он не думал о бедственном положении семейного фермерства или хищнической деятельности корпоративов, он думал об этом фермерском доме и тёмных секретах, которые, возможно, заколочены в его прогнивших стенах.
Он прочистил горло и сказал:
- Если это тот дом, о котором я думаю, он стоит в конце этой извилистой дороги. И там стоит массивный, мёртвый на вид дуб рядом с домом. Большой сукин сын, понадобится три человека, чтобы обнять его. Жуткий он.
- Это то место, - сказал Мэйтленд. - Не хочешь сказать мне, почему ты был там?
И Ричард сказал.
Он всегда хотел отремонтировать одну из этих старых построек. Может, жить там на пенсии. Холли пришла с ним в тот раз, воскресным утром… примерно через месяц после того, как узнала, что беременна.
Мэйтленд кивнул.
- В любом случае, ваша миссис Крауч зашла прямо в эту старую ферму. Я прятался в лесу около часа. Она так и не выходила.
- Ты думаешь, она знала, что ты следуешь за ней?
- Нет, я был осторожен. Она не имела ни малейшего понятия.
“О, ты не можешь быть таким уверенным, Майк, - подумал Ричард. - Не с этой леди. Она знала, что ты был там, отлично знала. Точно так же, как тот знак, который она показала тебе, был не без значения.”
- В любом случае, это всё, что у меня есть.
- Ты молодец, Майк. Спасибо.
Мэйтленд кивнул.
- Всё для тебя, приятель. Но не могу сказать, что я хотел бы наткнуться на эту безумно выглядящую старуху в тёмном переулке. Она смотрится жутко. Я не знаю… или что-то в этом роде. Я бы обмочился, если хочешь знать моё мнение.
Он спросил Ричарда, как идут дела с Холли, и Ричард ничем не обрадовал его, сказав, что всё по-прежнему.
- Ну, мне пора. Если будет что-то нужно, дай мне знать. - Он встал и посмотрел на Ричарда. - Ты знаешь, что я думаю о том взгляде и том знаке, который она показала мне? Я думаю, что она навела на меня порчу, заколдовала мою задницу.
Ричард засмеялся, как и Мэйтленд, но было очевидно, что ни один из них не подумал, что это было смешно.
Мэйтленд остановился. Он залез внутрь своего пальто и протянул Ричарду что-то размером с пачку сигарет. Это была тонкая камера.
- Если бы я был на твоём месте, я бы снял Холли на видео. То, что ты держишь в руках, это SlimCam. Поставь её в своей комнате. У неё есть карта на тридцать два гигабайта. Она может записывать двадцать часов подряд. Затем ты просто подключаешь её через USB на ноутбуке и смотришь видео. Если ты снимешь её на видео, её врач должен будет поверить тебе. Возьми.
Ричард так и сделал.
- Спасибо, Майк. Я верну тебе это.
- Бог в помощь, друг, - сказал Мэйтленд так, как будто он никогда больше его не увидит.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Оглядываясь назад, Ричард вспоминал, что чувствовал явное беспокойство при виде заброшенной фермы на Блессенвильской дороге. Они с Холли поднимались по грунтовой дороге, по обеим сторонам которой были канавы, покрытые зимними мёртвыми сорняками и жёлтыми запутанными лианами. Был конец марта, и снег только что отступил, и всё было коричневым, неподвижным и безжизненным.
И было холодно.
Было похоже на то, как леденящий душу холод пронзил его при виде этого места. Он сравнивал это с тем, как вспоминал очень плохой сон в середине дня, который заставил его на мгновение вздрогнуть. И всё же здесь не было никакого чувства дежавю, никакого воспоминания о виде старой фермы, только чувство… страха.
Затем всё прошло так же быстро.
Первое, что и Холли, и он прокомментировали, так это огромный дуб, обстрелянный молнией, стоявший прямо на самой ферме. Он легко достигал ста футов в высоту и имел крепкий ствол, который излучал сучковатую массу скалистых конечностей и паучьих ветвей. Увидев это, Ричард подумал, что это похоже на скелетную руку, тянущуюся к серому небу. В этом дереве было что-то зловещее и мрачное. Это выглядело ужасно угрожающим, почти как если бы оно обладало какой-то вредоносной жизнью, сновидениями и болезненным чувством в скелетной досягаемости ветвей, извилистого поворота ствола или самой прочной коры.
Как будто дуб наблюдал за их прибытием и желал сокрушить их.
Даже Холли заметила это.
- Ты когда-нибудь видел такое… ужасное на вид дерево?
Ричард признал, что не видел.
Дуб выглядел как своего рода искривлённый эшафот, он мог быть использован в качестве дерева для висельников в старые времена.
Древесная виселица.
Он почти мог представить себе эти запутанные змеиные конечности со свисающими с них петлями, разбойники и головорезы, раскачивающиеся на ветру, вращающиеся из стороны в сторону с отвратительной скрипучей медлительностью. Это напомнило ему то, что он однажды читал про такие деревья для висельников. Считалось, что они поглощают души казнённых, их агонию и безумие. Нельзя было обойти тот факт стороной, что этот дуб выглядел именно так.
- Мы покупаем это место, - сказал Ричард. - А дерево срубим.
- Да… оно жуткое, - призналась Холли. - По какой-то причине из-за него у меня мурашки по коже. Я могу только вообразить тени, которые отбрасывает это дерево. Бррр…
Ричард сказал ей, что есть не только эта причина, по которой нужно убрать дерево: сильный шторм мог бы обрушить его прямо на дом, разбить крышу на части. Это звучало логично тогда.
Сам дом выглядел не хуже, чем другие в Блессенвилле. Глядя на него, Ричард понимал, что это, вероятно, сооружение середины девятнадцатого века: типичный среднезападный каркасный дом, двухэтажный, с тщательно продуманной планировкой, которая в основном сгнила, с разрушенным крыльцом и узкими окнами, которые были либо заколочены, либо разбиты. В общем, он был в плохом состоянии. Он выглядел на свой возраст, разрушенным и просто ожидающим окончательного падения. Место, где дети могут собираться при свечах в ветреные октябрьские ночи, чтобы рассказывать истории о призраках.