Кайоши широко улыбнулся племяннице, так и замершей перед ним:
— Как устоять перед столь жаркими чувствами! Вели служанкам дать тебе все необходимое — поедешь прямо отсюда, и очень скоро.
— Но мама…
— Э, пустое. Ее я уговорю, — он подмигнул девушке: — Матери часто не желают замечать, что дети их уже выросли. Не беспокойся, все будет, как надо.
**
Маленькая черная птица миновала озеро Трех Дочерей, пролетела мимо крепости, не интересуясь тем, что она празднует отход врага, что там — освобождение. Птицам такие вещи не надобны. Но эта, оставив позади военные лагеря Хинаи, устремилась на северо-запад над иссиза-синей полоской реки. Там раскинулась ставка седого волка Мэнго.
Немного не долетев, птица снизилась: ее внимание привлекло что-то красное. На красном переливались блики, и это могла быть вода, только воде не положено иметь такой цвет.
Птица спустилась еще ниже, взрезала воздух, едва не задевая верхушки осоки. Через пару мгновений из той же осоки, раздвигая жесткие стебли, поднялся молодой человек. Но первым он увидел не красное, столь заметное с воздуха, а белое. Несколько перьев снежных цапель, зацепившись, трепетали среди тростника. Несколько длинных ажурных перьев — свадебное облачение. Когда цапель стреляют охотники, именно их забирают всегда.
Убитых птиц не было видно, то ли успели улететь, то ли подобрали их, а может, звери съели, не оставив и следа пиршества.
А еще здесь были гнезда, груды веточек, собранных неподалеку друг от друга. Птенцы еще не успели бы вылупиться, но яйца были отложены; в гнездах он нашел обломки голубовато-зеленой скорлупы. Ни одного уцелевшего; они были раздавлены, словно здесь пробежало много людей.
За камышом чернели стволы и крыши: тут бушевал пожар, но вода остановила огонь, лишь кромка осоки подсохла и пожелтела от жара. Там, на берегу, больше не было деревни, как в камышах не было птиц и птенцов.
Несколько обугленных тел свисало с черных ветвей, верно, их там повесили до пожара.
Осока поредела, показалась вода.
Он склонился над ручьем, затем присел, протянул руку, опуская в воду кончики пальцев. Вода бледно-красная, озерцо, из которого вытекал ручеек, почти не видно из-за тел, сгрудившихся на поверхности. Темная неживая масса, не разобрать лиц, да и одежду не очень. В воздухе был разлит запах не тления — крови, берег тоже был красным, и темно-алые потеки и брызги то тут, то там виднелись на стеблях камыша.
Недавно все произошло, не прошло и суток.
Энори долго сидел на берегу, полоская пальцы в воде, будто хотел отмыть их от чужой крови. Ручей умер. Когда-нибудь он очистится, но очень и очень нескоро. Теперь это мертвое место.
Наконец он поднялся, встряхнул кистью.
Глянул вниз: на подоле одежды и на штанах теперь тоже расплывались грязно-бурые пятна.
Пора было лететь, но Энори отчего-то пошел вниз по ручью, к месту его слияния с речкой. Будь он простым путником, такую бы дорогу выбрал, чтобы попасть в ставку Мэнго.
Осока редела, на пригорке поднимался лесок.
Человек, по одежде крестьянин, сидел, привалившись спиной к осине. Подняв мутные глаза на Энори, какое-то время молчал, затем спросил:
— Ты из рухэй?
— Нет.
Человек бессмысленно повел глазами по сторонам.
— Больше нет никого… И тех, с огнем, нет… Зачем ты пришел?
— Посмотреть.
— Смотри… Ты уже видел такое.
— Ты меня не знаешь.
— Не знаю… У тебя кровь на одежде.
— Как назывался этот ручей?
— Что?
— Я хочу знать название того ручья, — Энори указал в его сторону.
— Просто ручей, у него нет имени… Ты был там? И возле деревни?
— Был, — с этими словами Энори повернулся, направился прочь.
— Погоди… Куда ты идешь?
— Не знаю.
— Расскажи им о том, что здесь произошло… Хоть кому-нибудь расскажи.
— Ты можешь и сам. Ты не ранен.
Человек покачал головой и снова бессмысленно уставился в небо. Он так и не пошевелился, пока Энори уходил.
Глава 6
Сильно отклонились к востоку: дорога петляла уже не среди ущелий, но среди высоких холмов, заросших дроком, шиповником и колючей дикой сливой. Кедры и сосны тут стояли вразброс, словно отбились от прочих, да так и не догнали. Этих мест Лиани не знал, но брат Унно говорил — еще немного, до монастыря осталась всего пара дней. По прямой уже вышли бы, но мало радости случайно забрести в лагерь налетчиков или встретить горных бандитов, которые наверняка уже почуяли кровь и трутся поблизости.
Лиани еле выдерживал промедление — хоть и молчал, весь извелся. В Сосновой, пока был занят делом, мог отвлечься на что-то, но при мирной дороге и прошлое накрыло волной, и будущее рисовалось в самом мрачном свете.
— Так до Эн-Хо дойдет щепка с глазами, — ворчал брат Унно. Он тоже беспокоился, тревога и тоска спутника оказались заразительны, да еще и нечисть из пояса все сильней рвалась на волю, лишь долгий опыт обретения безмятежности помогал успокоить и свою, и чужую душу.
Солнце уже покатилось вниз по небесному склону, когда Лиани уловил запах дыма.
— Костер жгут, — сказал, пристально вглядываясь в заросли, но в сплетении веток ничего было не разглядеть.
— Тут неподалеку большая дорога, но она огибает озеро, — пояснил монах. — Если путники знают здешние места, могли срезать, тогда выйдут напрямик к деревушке.
— А если разбойники, или отбившиеся рухэй?
— Ну, те бы костер развели аккуратней, без дыма, — покачал головой монах. Теперь уже не только запах ощущался, в небо текли серые струйки. — Подойти бы, вдруг новости какие расскажут?
Юноша сперва отказался — безрассудной казалась затея идти невесть к кому, монах уж слишком доверчив; да и новостей он боялся тем больше, чем ближе подходили к Эн-Хо. Но если монастырь разорен, могут быть беженцы оттуда…
Он пошел было первым — разведать, только брат Унно подумал немного и зашагал следом.
— Нас тут не армия, таиться и высылать разведчиков, а если что, у недостойного свое оружие, — пояснил он, погладив пояс; а за кустами уже слышался чей-то смех, и угрозы он вроде бы не таил.
Так и есть, путники. Одна повозка, недорогая, но хорошо сбитая, в упряжке две лошади. По всему какие-нибудь небогатые торговцы. У повозки и возле костра пять человек, если кто и есть еще, сразу не видно. Женщина одна, молодая, в неброской дорожной одежде, довольно высокая, ладная, чертами похожая на его спутника, только чуть покруглее, помягче лицо. Она явно ждала ребенка, просторная кофта уже этого не скрывала. И еще два малыша играли, сидя на бревне, что-то связывали из травинок и прутиков.
Женщина их и увидела первой, как только монах и Лиани присмотрелись к лагерю и вышли на полянку из зарослей. Точнее, брата Унно она вряд ли заметила — только Лиани. Ахнула, в какие-то пару шагов преодолела расстояние до него… и залепила пощечину со всей силы. Тот успел перехватить вторую ее руку, уже занесенную, и, похоже, удерживать ее было не так-то легко.
«Сестра», — неожиданно весело подумал монах.
Кто бы еще так ласково встретил?
Кашлянул, надеясь, что его она поприветствует менее яростно. Люди на полянке все повернулись в их сторону, и растерянно замерли.
Женщина опомнилась, узрев рядом с собою монаха. Поклонилась:
— Надеюсь, святой человек простит меня, я совсем забылась.
Лицо ее медленно заливалось краской. Но руку у Лиани она так и не отняла.
— Это мой младший брат, — сказала она спутникам. — Не волнуйтесь, я… просто не ожидала.
— Сестра, Юнэ, — представил ее монаху Лиани.
— Думаю, вам стоит поговорить наедине, — вежливо сказал брат Унно. — Да благословят вас всех Небеса.
Он мигом нашел общий язык с путниками, попутно всех и благословил. Возился с малышами, не забывая поглядывать в сторону пары родственников. Сидели они совсем рядом: когда ссорятся, подальше отодвигаются. Выражения лиц менялись, как небо в июле — то ласковое солнышко, то все вмиг затянуло тучами. Одна щека у Лиани до сих пор алела. Интересно, в детстве эта милая особа была столь же быстра на руку? Тогда ее младшему братишке есть чего опасаться.
Хотя… нет, похоже, гроза миновала. Вот он уже ее утешает, а она спрятала лицо в ладонях, и плечи дрожат. Плачет, похоже. У них там, часом, не умер никто? — встревожился брат Унно. Но вряд ли, сказала бы сразу. Просто волнуется.
— Мне о тебе писали. Сперва о том, что ты сделал, о приговоре. Потом о побеге, и после о том, что ты опять на свободе и вроде бы у оружейников. Это уже с твоих слов, как я поняла, и одной Заступнице ведомо, что все это значит. Как ты мог поступить так с родителями? Они пытались к тебе попасть, когда ты был под стражей, но им сказали — все бесполезно. Отец все равно хотел ехать к твоему главному командиру, но заболел от расстройства.
Сестра говорила сбивчиво, срывалась то на плач, то на смех. Порой Лиани казалось, что она снова его ударит, но через мгновение она хватала его за плечи, словно боялась отпустить, и рассматривала жадно.
— Я бы тебя сама убила за такие дела! Но рассказывай. Ты писал, что в Срединной, тогда что делаешь здесь? Или опять сбежал? За тобой явится погоня, арестуют всех нас?
Он рассказывал все, что мог, но умение говорить развернуто, связно сейчас Лиани оставило. Сам спрашивал о семье, благо, тут не приходилось отвечать. Пятью годами старше, сестра всегда казалась ему взрослой, и вышла замуж, уехала раньше, чем вырос он сам. И помимо нее родных не видел невесть сколько времени. Закрыть глаза, ненадолго ощутить себя мальчиком… Цикадка трещит в кустах, солнце падает на лицо, спокойно и тихо, и сестра держит за руку. Только горит щека, и грудь уже привычно болит.
Нет, ничего не вышло. Никак не вернуться в прошлое, только светло его вспоминать.
К остальным Юнэ и Лиани возвратились довольно скоро, брат Унно думал, просидят, беседуя, до поздней ночи. Но у нее были дети, у него — дорога.
Пока варилась похлебка, Лиани подстрелил тетерева, отдал сестре, а то своих охотников у них не было. Монах же выспрашивал о том, как дела обстоят в Юсен.
— Мы живем в предгорье, но все-таки решили покинуть дом — страшно, — рассказала она.
— У вас тревожные новости?
— Не то чтобы новости, но люди все меньше верят в силу нашего господина генерала. О нем тут сейчас говорят очень плохо, — с неохотой отозвалась молодая женщина. — Говорят, он увлекся погоней за рухэй — и еще вопрос, не ловушка ли это, а горы Юсен отдал на растерзание врагу. А ведь через них можно спуститься и в предгорья, и дальше — кто защитит людей? Говорят, уже много деревень разорено не только на севере, но и на юге гор…
— Не знаю про северные отроги Юсен, а здесь побывал всего один небольшой отряд, который остался почти незамеченным, — хмуро сказал Лиани — он как раз отдал тетерева одному из путников и подошел к сестре и монаху. — Слухи, конечно, расходятся, только из более южных краев я сам пришел. Ни одной деревни там не пострадало, удар пришелся на Сосновую.
— Говорят, — пожала плечами сестра.
— Ты сама видела это разорение?
— Нет, мы избегали опасных мест.
— Когда горы кишат захватчиками, все места опасные. А про рухэй кто-то распускает сплетни, в несколько раз больше, чем есть на деле. Вот и узнаем, что на самом деле творится в горах.
— Куда вы сами направились? — спросил брат Унно.
— Мы едем к югу провинции, к родне мужа. Вы же останетесь с нами разделить ужин, а потом и ночлег? — спросила Юнэ.
— Тут такое дело… спешное, — смутился монах. Он-то и без ужина бы перебился, не голодали в дороге, хотя из котла пахнет вкусно, надо признать. Но Лиани отрывать от сестры неловко, может, хоть она его опять приведет в чувство. А вот на ночь остаться никак, во всяком случае ему самому. Может за поясом и не уследить, и священные знаки вокруг себя не начертишь, мало ли кто из этих милых людей решит его разбудить и собьет рисунок.
— А про монастырь Эн-Хо слышали что-нибудь? — спросил брат Унно, чтобы увести разговор подальше от соблазна.
Молодая женщина свела брови, задумалась, и наконец мотнула головой. Спросили у остальных, и муж ее вспомнил:
— Вроде говорили беженцы, встреченные нами выше, что его разорили, не осталось живых, и разграбили. Но подробней не знаю, это вскользь прозвучало.
Брат Унно кинул взгляд на молодого спутника. Тот словно в камень обратился, но не в ровном месте лежащий, а на склоне скалы, вот-вот и покатится.
— Так вы остаетесь? — с надеждой переспросила Юнэ.
— Нет, — сказал Лиани, вставая, — Вам доброй дороги, и тебе, сестра… хотелось бы еще свидеться.
**
Дни становились все жарче, а стоило солнцу уйти за тучу, просыпались злющие комары. Ладно бы только кусали, но они еще и гудели на редкость мерзко, не давая забыть о своем присутствии, мешали быть настороже.
До каменной осыпи, на которой предстояло разделиться, солдаты Вэй-Ши добрались быстро. Их подгоняла злость — и на командиров, и на проводника, который мог бы и сам отвести на север безопасными тропами, а вместо этого отделался бумажками. И неизвестно еще, насколько верны эти карты.
Ка-Яну приходилось туго: даже Вэй-Ши, который не сомневался в точности карт и других указаний, мог вспылить по любому поводу, ординарцу же доставалось первому.
Неприятно ощущать себя беглецами, а по их следам наверняка уже направились духи смерти, неважно, в каком обличьи. Такие вещи Вэй-Ши умел чувствовать, рожденный женщиной с вещим даром. Жаль, сам он не унаследовал ничего, кроме порой просыпающегося чутья. Но духов можно было опередить, к тому же они лишь вестники, неспособны убить.
В горах стоит бояться либо злых сил, либо разбойников. Разбойниками они были сами.
А для злых сил солдат было чересчур много. Если бы еще не предстояло разойтись в разные стороны! Что же до войск Хинаи…
— Некому за нами гнаться, — сказал Вэй-Ши, и лишь ординарец знал, что он врет. — Сами видели, в крепости никого не осталось, а если запоздавшая подмога и подоспеет, мы уже далеко будем. Да и проводников им еще поискать придется, крестьяне из деревенек в округе наверняка напуганы до полусмерти.
Поделиться решили на три части.
Бросили жребий; те, кому выпало возвращаться прежней тропой, мимо монастыря, бурно радовались. В прошлый раз обошлись без добычи, но сейчас жажда наживы перевесила все опасения.
— Идиоты, — сказал Вэй-Ши, — Запретить я вам не могу, но самим лезть в капкан… Вам досталась самая опасная дорога, и в монастыре наверняка уже предупреждены все.
— Никто не ждет, что мы пойдем обратно по своим же следам, — возразил ему один из десятников. Он побаивался спорить с командиром, но в глазах уже поблескивали золотые статуэтки и переливался глянец драгоценных нефритовых плиток.
Остальные солдаты, те, кому выпало идти иной дорогой, видели этот блеск и завидовали.
Ка-Ян скромно наблюдал, стоя в сторонке, и опасался, что зов добычи пересилит, слово Вэй-Ши ничего не будет стоит и все решат идти к монастырю. Пересилил все-таки страх; остальные две группы согласились следовать намеченным на карте тропам.
А сам он, будь его воля, бросил бы даже своего командира и пробирался по этим горам в одиночку. Хотя они тут были пугающие — то эхо голосов из ущелий, то сосны будто бы шепчутся. Но уж как-нибудь договорится с местными духами, он зла им не делал.
Хоть командир и твердит, что погоня удачной не будет, все-таки нехорошо было на сердце.
И к Энори привязался, не хватало его. Вот с кем бы полез в самое проклятое ущелье…
**
До Срединной Майэрин добралась уставшей и перепуганной. Не просто впервые надолго отлучилась из дома, впервые одолела невероятно длинный путь, так еще и в сопровождении чужих людей. Не то чтобы совсем незнакомых, дядюшка выделил ей служанку, слугу-возничего и охранника из тех его домочадцев, кого девушка знала, но все-таки трудно пришлось. В дороге почти не ела, как ни уговаривали, и почти не спала, когда остановились в придорожной гостинице. А ведь молодой госпоже отвели лучшую комнату. Одна отрада была — после дорожной пыли немного посидеть в бочке с довольно горячей водой, но и тут расслабиться толком не удалось. Страшно, мало ли кто за стеной, да и чужую служанку подпускать к себе непривычно.