— В море сейчас опаснее, чем здесь.
— Да. Опаснее. Дельфины и касатки нападают на трансплантов. Выводят из строя шлюзы городов. А людей свободных нет.
— Тим!!!
— Ты чего? Я не падаю. Это мы уже пришли.
…рыжее «Я» извивалось под ударами ядовитых плетей, я изнемогал, мне было больно, мне было очень больно, мне было страшно, огромные жуки шеренгой наползали на мое искалеченное тело, уродливое воинство, тяжеловесные демоны смерти, рычали, шипели, выдирали по куску моей плоти… за что, зачем ты это делаешь? я же не враг, ты ничего, ничего не понял…
Ты не герой, ты — самоубийца, ты не ведаешь, что творишь, ты ненавидишь тех, кого любишь, я не враг тебе, я не враг твоему миру, вы сами себе враги, зачем вы это делаете, зачем, зачем, зачем?..
Жаарко!!! Епрст. В душ, ползком, как-нибудь, там вода, она холодная…
…черт! тут не вода, тут кислота какая-то льется, до чего же больно, о господи! Сплю все еще, что ли? Нет, уже не сплю… сейчас, сейчас. Не надо было так надираться, сам виноват…
Тим взял градусник — тот лопнул в руках. Во, до чего. Как в воду глядел вчера… в воду?!
Мысль о воде скрутила внутренности в клубок. Так, дышим глубже… вот так…
Отвратительное жжение отступало, Тим потихоньку приходил в себя.
Звонок.
— Тим?
— Юрка?
— Ты мог бы подняться ко мне? Если не боишься заразиться.
— Я приду. Совсем плохо?
— Совсем. Ключ не потерял?
— Сейчас посмотрю… сейчас… вот, есть ключ. Ты вызвал машину из госпиталя?
— Я не хочу туда… пока не случится. Мне… очень нужно поговорить.
— Иду.
В комнате на столе лежала записка:
«Слов нет! Это… это…!!!???!!!
Мой огненный принц, я — ваша по первому требованию!!!»
«Надо же, — подумал Тим. — Чего ж я такое с тобой давеча творил?»
Предпоследний, пятьдесят девятый этаж старенького шестидесятиэтажного дома. «Как он там? Юрка, Юрка… У меня ж кроме тебя друзей-то не осталось. Иных уж нет, а те далече…»
— Неплохо выглядишь, — обнадеживающе соврал Тим.
— Да уж… ты, кстати, тоже не слишком хорош. Температуры нет?
— Градусника нет.
— Тим, это Апокалипсис.
— Да. Только с точностью до-наоборот. «Земля, забери своих живых, море, забери своих живых…»
— Четыре… всадника, Тим. Черный — земля… землетрясения. Рыжий — огонь. Белый — вода, наверно. И бледный — деревянная… чума, смерть. «Иди и смотри».
— Между прочим, все одеревеневшие пребывают в клинике в добром здравии.
— Если кому считать… добрым здравием.
— Но это не смерть. Ни одного умершего пока нет.
— Всего три дня… с начала эпидемии.
— Надежда умирает последней.
— Я слышал… про твою маму.
Тим промолчал.
— И про жену тоже.
— Подумаешь.
— Тим, прости ее. Тебе… станет легче.
— Я это уже второй раз слышу за текущие сутки. Черт, да мне уже легче! Никто денег не требует.
— Не поминай его… пожалуйста. Ну, этого… которого ты только что помянул. Не надо… при умирающем.
— Юрка, прекрати Христа ради. Обойдется, вот увидишь.
— Тим… а ведь я все-таки… проскочил тогда… через огненный сектор.
— Чего?
— Я вменяем… не смотри на меня так. Ребята повернули… когда давить начало, а я… Думал, помру. Выжил. И проскочил туда.
— И что там?
— Рай.
— То есть?
— Зеленые… нетронутые леса. Птицы. Озеро. Я низко висел… даже зверей видел. Только людей… нет. Ни людей, ни домов… ни полей засеянных… Эдем.
— Ты не садился?
— Хотел сесть. Меня не пустили.
— Кто? Отец?
— Да нет… что ты. Связь оборвалась сра…зу, как исчезло давление. Просто не смог сесть. Такое чувство, что кор…пус в тину уходит, чем глубже — тем гуще тина, пока совсем не… встал. А вверх — как поплавок вы…скочил. Мог лететь дальше. Вернулся.
— Почему?
— Страшно стало… нет, не то слово. Не страшно. Стыдно — так… точнее.
— Стыдно?
— Да. Знаешь, Тим, Апокалипсис сли…шком мягко написан. Пощадил Иоанн наше человеческое самолюбие. Мы — не грешники и пра…ведники. Мы — глисты в ее теле. Она… лечится, Тим.
— Обратно-то как летел?
— Идеально. Никакого да…вления, как будто что-то сзади под…талкивало.
— Тебе тяжело говорить.
— Снача…ла ничего. Те…перь устал.
— Тебе плохо?
— Мне… лучше.
— Юрка, не смей, не умирай!!!
Юра открыл глаза, вдохнул:
— Это — не смерть. Ты… сам сказал. Мне действи…тельно хорошо.
Тим прикоснулся к жесткому деревянному плечу пилота.
— Тим! Горя…чо, — вздрогнул Юра.
— Извини. Юрка, держись!
— Вызови машину… когда…
— Нет, Юрка, нет, а я как же… да что же вы все!
Человек — нет, мумия человека — молчала. Тим плакал. Слезы шипели и испарялись на щеках, оставляя белые полоски соли, которые очень быстро становились бурыми…
Команда приехала через двадцать минут.
— Я поеду с вами, в клинику, — заявил Тим.
— Нельзя, заразитесь.
— Я был в контакте с ним, а до этого — с матерью, она тоже болеет. Я надену комбез, как у вас, и намордник. Пожалуйста.
— Неважно выглядите. У вас температуры нет?
— У меня градусника нет.
— Ладно, поехали.
Звонок.
— Тим? Наконец-то я тебя нашла!
— Светик? Как ты?
— Опять на берегу.
— Вы едете или нет? — поинтересовался санитар.
— Сейчас, пожалуйста, одну минуточку! — пробормотал Тим, прикрывая трубку ладонью. — Пожалуйста, сестренка звонит, она — с шельфа, я, может быть, слышу ее последний раз!
— Давайте быстро.
— Светик, родная, как ты?
— Уже нормально. Юрке привет!
— Передам… где вы размещаетесь там?
— Где придется. В моем номере пять человек живут, и еще подселять будут! Ничего, зато вода остановилась!
— Слава богу… Можешь не кричать, тебя хорошо слышно.
— Ага. Одна из лучших линий в Европе. Все рухнет, а она останется. Тим, как мама?
— Нормально. Диагноз не подтвердился.
— Отец?
— Заработал еще звездочек, и я — тоже.
— Все геройствуешь?
— А то!
— Мальчишка. Тим, а у нас, похоже, война кончилась.
— Да ну?
— То есть, пока. Они больше не нападают, они ведут себя как раньше, как было до городов на шельфе. Вылавливают утопающих, провожают суда. Очень своевременно, спутниковой навигации-то нет, все по старинке.
— Чего это они?
— Да кто ж их знает… может, мы когда-нибудь поймем друг друга. Транспланты уже, кажется, начинают их понимать… Тим!
— Да?
— Самое главное: мне разрешили трансплантацию.
— Ух, ты! А медкомиссия?
— Они разработали новый курс адаптации, более долгий, зато — щадящий. Трансплантов не хватает, население разрослось, а кормить некому, — Светланка засмеялась. — И возрастной ценз, кстати, подняли до тридцати пяти лет. Может, ты?
— Что? Да ну, — При мысли о воде Тиму стало нехорошо. — А кто ж тут гасить все будет?
— Маньяк ты, Тимка.
— Ну… так получилось. Я рад за тебя, сестренка. Все будет хорошо, обязательно!
— Я знаю. Вот только вас не хватает.
— Увидимся еще, Светка!
— У меня связь кончается, Тимка, всем привет! Папе, маме, Юрке…
— Обязательно. Будь счастлива!..
Отбой.
— Идем? — спросил санитар.
— Идем. Спасибо.
«Юрка, Юрка, ты слышишь? Вода совсем не белая, она синяя, вода, она сине-зеленая, слышишь, Юрка? Все будет хорошо…»
Клиника находилась в процессе эвакуации с двадцатого этажа на тридцать восьмой. Новых пациентов распределяли медленно, на эстакаде, на подъезде к больничным воротам, скопилось не меньше сотни машин.
— Дохтур, дурацкий вопрос, только не бейте: покурить у вас тут можно?
Санитар глянул на Тима ледяными глазами безликого (из-за повязки) идола.
— Здесь — нет. Пробирайтесь к краю эстакады. Полчаса уж точно простоим.
…Сердце привычно ухнуло куда-то. Тим отступил от края и уселся на прохладный асфальт. Слева от него, облокотившись на поручни, разговаривала пара ребят в медицинских комбинезонах.
— …Представь себе, с первого дня пролежал, а соседи только что нашли. И никакой тебе поддержки, ни капельницы, ничего. Живой!
— Ага. Я уже слышал сегодня про этот случай.
— А у меня этот случай в машине лежит. И он такой не единственный. Сегодня объявили рейд по нижним этажам, скольких еще притащут…
— Не говорят у вас ничего, умершие есть?
— Пока нет. Вот только — дальше-то как? Если полгорода впадет в кому, а остальные полгорода эвакуируются, то кто останется следить за этими?
— Мы, кто же еще.
— А может, я тоже эвакуироваться хочу.
— Хрен тебе. Подземка объявила нас карантинной зоной. Сегодня с двенадцати ни одной машины вниз не попало.
— А городские власти?
— Ты с луны свалился? Они давно уже там. Здесь только военные власти остались. Так что, того и гляди, начнется.
— Чего у нас еще может начаться, все уже началось…
Тим представил себе, как холеный Николай в своей роскошной тачке, похожей на раковину ископаемого моллюска, торчит на кордоне нижнего города, перед фильтрующим шлюзом, брызгает ядовитой слюной, кроет бюрократов подземки последними словами, потрясает кулаками и бумажником. Тиму стало смешно, противно, и грустно. «Ты сама этого хотела», — подумал он и презрительно добавил: «Землеройка!»
— Тим! Эй! Тим! Я здесь, третья машина от тебя!
— Принцесса?
— Ты что здесь делаешь, Тим?
— А ты?
— Я первая спросила!
— Не ори на меня!
— Я не ору, ни черта не слышно же!
— Ты как сюда попала?
— А ты?
— Друг у меня заболел, сопровождаю.
— Ясно. А я… а я — тоже. Мне было очень хорошо с тобой, Тим!
— И мне, принцесса. А почему в прошедшем времени?
— И тебе? А ты что-нибудь помнишь?
— Ничего, — честно признался Тим. — Но у меня очень богатое воображение!
— Я заметила, — улыбнулась Оксана.
— Я хочу тебя видеть. Сегодня. У меня завтра смена.
— А сейчас не видишь?
— Я вечером хочу тебя видеть!
— Не получится, Тим. Как-нибудь потом. Все образуется, принц.
— Что значит — не получится?
— Тим, ты поймешь. Я сдаюсь в карантин. Сегодня по моей вине чуть не погиб человек. У меня одеревенели руки, согнуть не смогла.
— Принцесса… боже. Да что же вы все делаете, мать вашу!
— Я думаю, это пройдет. Не переживай. Я люблю тебя, принц.
— Все будет хорошо, — машинально пробормотал Тим.
— Надежда умирает последней, правда ведь?
— Правда. — Тим почувствовал, как внутри еще что-то оборвалось. Еще одна тоненькая ниточка, на которой висела радость…
— Тим!
— Да?
— Ты чего такой красный, у тебя температуры нет?
— Блин, достали! Да есть у меня температура, есть. У всякого теплокровного есть какая-нибудь температура!
— Сходи к врачу обязательно, слышишь? Поправлюсь — проверю. Смотри у меня, если не сходишь!
— Обязательно схожу, принцесса. Только поправляйся.
Колонна зашуршала и медленно подалась вперед.
— Будь счастлив, принц!
Чертыхаясь, Тим проталкивался между гудящими экипажами и ругачими водителями. Рядом прорывался парень, который рассказывал у парапета про чумного, пролежавшего три дня без капельницы. На пару застряли между двумя машинами. Санитар, матерясь, пытался открыть дверцу своей. Наконец, удалось.
— Полезай сюда, — предложил парень. — Все едино, все там будем.
Тим забрался в салон. Трехдневный стоик, похожий на мумию фараона, лежал на носилках. От него веяло покоем, но не покойником… Тим зачарованно смотрел на удивительное мертвое живое тело.
— Вы мне не нравитесь, — сообщил санитар.
— Я никому не нравлюсь, за исключением красивых женщин, и им тоже не всегда. Только, пожалуйста, про температуру не надо спрашивать.
— Дело ваше, — парень пожал плечами.
— Вы лучше на него взгляните. Я буду не я, но ведь он дышит?
— У вас кто-то из близких болен?
— А что?
— Не надо иллюзий. Не может он дышать. Пульс есть, я сам проверял. Но это — все, что отличает его от трупа.
— Думаете, я офигел от горя? Или дело в моей температуре? А сами присмотреться не хотите?
Но парень уже глядел, как зачарованный — туда же, куда и Тим. Мумия… нет, не дышала, но явно что-то делала, причем не в ритм хода машины. Движения становились все быстрей, резче… и тут деревянная оболочка лопнула. Человек, освободившийся от коросты, сел на носилках и оглядел пространство мутным взглядом. Прислушался к чему-то внутри себя. Глаза его стали совершенно растерянными — такие Тим видел у Светкиных друзей-трансплантов, когда те очухивались после операции. Человек потянулся — и за спиной у него развернулись кожистые, кривые, как у нетопыря, крылья.
— Екарный бабай… — прошептал санитар.
— Дверцу… откройте, — попросил человек непослушными губами.
Пальцами — тоже непослушными — Тим кое-как открыл дверцу.
…Чудно смотреть, когда птицы поднимают на крыло своих подростков. И совсем жалкое зрелище, когда подросток поднимается на крыло сам, без чужой помощи. Человек заваливался, его крутило через голову. Приземляясь на капот, автоматически твердил одно и то же, видимо, самое любимое, ругательство. И опять, повинуясь какому-то неведомому инстинкту, пытался взлететь.
А поблизости еще несколько машин выпустили наружу таких же крылатых людей…
— Принцесса! — истошно заорал пробудившийся от оцепенения Тим, — Принцесса, ты слышишь?
Ни черта она, конечно же, не слышала. Но наверняка видела…
— Все будет хорошо, принцесса! Я тебя тоже очень люблю!
«Мама, Юрка, нет никаких всадников! Есть земля, вода, воздух — и…»
…Огонь не жег — он ласкал, мягко прикасаясь к телу. Тим уходил все дальше и дальше в пылающий сектор, глаза его, наверно, были безумно-растерянные, а на плечах, ладонях, волосах плясали игривые язычки пламени.
2002 г.