— Фасфалакат, — на всякий случай сказал я. — Татусасут. Будирован. Зугдиди.
Стало значительно легче.
Бросив взгляд на переднее сиденье, я обнаружил там человека, который некогда называл себя Кирае Бенедиктусом Канадзавою, в просторечии Беном Канадой. Он ничуть не изменился и по-прежнему смотрел в свой гребаный палм, вот только теперь на нем вместо кожаной косухи, клепаных джинсов и остроносых «казаков» был строгий черный костюм с галстуком. Собранные сзади в длинный белобрысый хвост волосы теперь оказались коротко, по-военному острижены. Половину его лица закрывали непроницаемые черные очки.
— Не выдавай меня, — проронил человек, называющий себя Кирае Бенедиктусом Канад завою. Он так и не оторвал взгляда от электронной книжки. — Я агент американской секретной спецслужбы «Люди в черном», занимающейся борьбой с инопланетными интервентами, работаю под прикрытием. Не говори остальным.
— Татусасут, — сказал я ему. — Астаграмица.
Я с трудом повернул отяжелевшую голову и зафиксировал попавшую в поле моего зрения Лэсси. С ней вроде бы все было в порядке — те же оранжевые волосы до лопаток и гладкая кожа лица, варварски пирсингованная тут и там металлическими кольцами и шариками, та же уродская кислотная футболка, те же вытатуированные муравьи, описывающие бесконечные эллипсы вокруг ее левого уха. Однако в ее организме обнаружился непредвиденный апгрейд. Ниже пояса у мисс Хоган оказалось огромное сегментированное осиное брюшко, которое непрерывно сокращалось, выпуская и втягивая блестящее от яда жало размером с насадку для отбойного молотка.
— Видал? — Она едва заметно усмехнулась. — Только не говори никому. Я работаю под прикрытием. Это я только выгляжу девочкой-припевочкой, на самом деле мне тридцать два года и я майор английской правительственной службы по борьбе с наркотиками. Выполняю секретные задания высшего уровня сложности. Два королевских ордена.
— Бюскермолен и Роелофсен, — сказал я ей.
Плеханда за моей спиной, отложив очередной растерзанный шприц, глубокомысленно перебирал кипарисовые четки. Вместо крестика на них болтался деревянный пацифик.
— Брат Андре, — проговорил он, — Рыцарь Кадош двадцать первого градуса Посвящения, экзекутор дисциплинарий. Центурион Воинства Иальдабаофа. Сотрудник Ложи Гадеса, занимающейся внедрением в европейские молодежные массы моды на психоактивные вещества, разрушающую личность музыку, пропагандирующие насилие кинофильмы, порнографию и кровавые компьютерные игры. Прикреплен к банде «Факин Джанки» в качестве тайного куратора личным приказом Магуса. Убедительная просьба не выдавать моего инкогнито. Реге, Сатан!
— Роатшисора, — сказал я, поворачиваясь к Саша.
— Не говори остальным, что я из МИ-6, — попросила она, нервически подергивая многочисленными щупальцами, стрекательными жгутиками и ложноножками. Я видел, как по ее прозрачным вакуолям непрерывно циркулирует питательная жидкость. — Спецоперация британской разведки по ликвидации работающего под прикрытием особо опасного израильского агента, занимающегося шпионажем в области ядерных технологий. Не выдавай меня; я сделаю все, что захочешь. Хочешь, вкусно перепихнемся? Но только после траха мне придется тебя съесть. У нас в МИ-6 так принято.
— Аурангзеб, — вздохнул я. Каких только тварей не берут теперь в спецслужбы!
Что касается Семецкого, то он увлеченно рисовал пальцами на боковом стекле, разукрашивая его разноцветными диаграммами. Невольно проследив за движениями его пальцев, больше похожих на суставчатые паучьи ноги, я обнаружил, что линии на стекле складываются в связное сообщение: «МОССАД. Секретная операция против английских спецслужб. Не говори никому, не надо».
Короче, полное иншалла.
Самое смешное, что я совсем позабыл рассказать ребятам настоящее главное про коричневое. Настоящим главным же в данном случае было то, что коричневое действительно не выстраивает для клиента новой реальности: оно просто прочищает ему мозги, снимает многочисленные психологические блоки и установки, заставляя видеть мир таким, каков он есть на самом деле, а не таким, каким человек видит его под неодолимым влиянием скрытой пропаганды в СМИ, чужого мнения и психотропных веществ, которые мировое правительство добавляет в магазинные продукты или распыляет в виде аэрозолей над мегаполисами.
М-да, полковник Мидянин, подумал я, давненько же ты не влезал в столь конкретное дерьмо. Впрочем, иногда бывало и хуже — в Чечне, когда моджахеды несколько часов пилили меня связанного тупыми штык-ножами, и в Югославии, когда мы под плотным огнем противника сбили американский «Стелc», испытывая новейшую радарную систему, и в Ираке, когда мы тайно опробовали противотанковое орудие последнего поколения и уничтожили американский танк направленным плазменным зарядом, который оставил в непробиваемой броне крошечное аккуратное отверстие, впоследствии повергшее в глубочайшее недоумение штатовский генштаб.
Митрич развернулся ко мне всем корпусом, придерживая руль третьей рукой, которая незамедлительно выросла у него из поясницы. Вообще-то Митрич теперь гораздо больше напоминал гигантского желтого кузнечика, чем двадцать минут назад.
— Ты бы следил за дорогой, мурлинап, — посоветовал я ему. — Гарманбазия все-таки.
— Ничего, — отмахнулся он, — у меня на затылке есть запасные глаза. Видишь? — Он мотнул головой, и перед моим лицом качнулись на стебельках два выпученных глаза, росшие с тыльной стороны его хитинового черепа. — Но оставим это. Я должен крайне серьезно с тобой поговорить. Не нужно тебе было видеть этого, ну да что ж теперь.
Зазвучала зловещая саксофонная мелодия Фантомаса из одноименного фильма, которая плавно переросла в главную музыкальную тему из мультика «Пинк пантер».
— Оставь мне левую ногу, — попросил Митрича рептилия Янкель. — И почки. Остальную требуху можешь забрать себе.
— Не говори им, что я агент, — сквозь зубы прошипел Бенедиктус. — Я гоняю их по Системе уже несколько лет. Вот этого зовут Глот, вот этого, желтого — Весельчак У. Крайне опасные космические пираты с параноидальными наклонностями. Барроуз описал их банду в трилогии «Мягкая машина», «Билет, который взорвался» и «Нова-Экспресс». Пожалуйста, не выдавай меня!
— Трампитрицерапевт, — сказал я.
— Черт! — сказал Митрич, оказавшийся на самом деле Весельчаком У. Он явно перепугался. — Не бросайся словами Силы всуе! Подожди, сейчас я откушу тебе голову, и мы поговорим как мужчина с мужчиной.
— Отдай мою гарманбазию, Боб, — сказал я. Я вовсе не собирался сдаваться без борьбы.
— Где скальпель? — суетился Янкель. — Весельчак, оставь мне левое предплечье и селезенку. Хочу сделать себе игрушечный паровозик.
Митрич протянул в мою сторону руку, которая начала телескопически выдвигаться вперед. Возле самого моего лица она клацнула пальцами, очень напомнив мне двойные челюсти Чужого.
— Беспощадное убийство посредством точечного пирсинга носовой перегородки, — прокомментировал Митрич. — Выполняется в три приема. Этап первый…
— Фасфалакат! — произнес я, с любопытством разглядывая вращающиеся у меня перед глазами ногти Весельчака Митрича.
— А! — внезапно каркнул он. — Подонок! — Его телескопическая рука бессильно опала, словно проколотая надувная игрушка. — Сколько можно просить не трепать сильные слова впустую!
— Фасфалакат, — на всякий случай повторил я, отметив, что это слово ему определенно не нравится.
Лопался ли когда-либо у вас в руках воздушный шарик? Вот так же — легко, неожиданно и мерзко — лопнул Митрич, обдав нас зловонным содержимым своего нутра. Микроавтобус тут же потерял управление и пошел юзом. Я успел ощутить, как мой желудок подкатывает к горлу, прежде чем машина в конце параболы смачно впечаталась во что-то твердое. Все произошло настолько быстро, что я даже не успел, испугаться. Раздался мощный удар, посыпалось битое стекло. Нас швырнуло друг на друга, я врубился во что-то лбом и на некоторое время потерял всякую ориентацию.
— Наружу! — взвыла у меня над ухом Саша. — Быстро наружу! Сейчас тут все взорвется к чертовой матери!
Учитывая то, что в грузовом отделении у нас лежал некоторый боезапас на случай непредвиденного нападения конкурентов, это было не лишено разумности. Дверь микроавтобуса переклинило в направляющих, поэтому Янкель с Саша как обладатели наиболее тяжелых в нашей компании ботинок просто вынесли ногами боковые стекла, и мы разом вывалились на грязный асфальт.
Все-таки интересно, как представители разных наций реагируют на резкие раздражители. К примеру, евреи подтягивают колени к подбородку, а локти растопыривают, чтобы защитить почки от пинков. Французы начинают биться в истерике и сучат тонкими ножками. Англичане сидят в полной прострации перед своим разлитым по столу чаем и не знают, что предпринять дальше и куда вообще деть руки. Латиносы вытаскивают наваху и плавно описывают ею восьмерки перед лицом атакующего объекта. Поляки начинают обвинять в происшедшем окружающих и делают это до тех пор, пока их чем-нибудь не заткнешь. Новозеландцы прищуриваются, закладывают руки за спину и отставляют в сторону левую ногу, словно демонстрируя своим видом: «Ну, попробуй возьми!». Японцы глупо хихикают и кланяются, всеми силами пытаясь перевести произошедшее в шутку. И только мы, русския, молча терпим некоторое количество времени, а потом встаем во весь рост и спасаем всех одним хорошим ударом кулака.
Именно так, в соответствии с устоявшимися национальными ролевыми схемами, мы и вели себя в тот момент. Саша выволокла ничего не соображающего, окровавленного Плеханду за шиворот и пинками погнала его за угол здания, где можно было укрыться. Янкель пихал впереди себя отчаянно ковыляющую мисс Хоган с разбитой коленкой. Семецкий попытался рисовать пальцами на борту вписавшегося в фонарный столб микроавтобуса, но Бенедиктус, не отрываясь от палма, при помощи подзатыльника направил его в укрытие. Я замыкал отступление, зажимая ладонью горлышко спасенной полбутылки коричневого — все остальные в суматохе побросали свои контейнеры в машине.
Прямо над нами улицу пересекала старая линия электропередачи. Невидимые в темноте высоковольтные провода жужжали и потрескивали, словно неисправная электролампа в кошмарах Дэвида Линча. Мы форсированным маршем миновали несколько кварталов, когда позади наконец глухо бабахнуло — исковерканная искрящая проводка и выходившие из пробитого бака бензиновые пары наконец нашли друг друга. Я с самого начала предложил разделиться и линять поодиночке, чтобы нас тяжелее было накрыть всех разом, а накрыв, тяжелее связать с взрывом в портовых кварталах. Саша в ответ предложила мне отсосать. Я вякнул что-то насчет фликов. Янкель выразился в том смысле, что флики сосут за копейки вприсядку в гамаке на горных лыжах в лесополосе в летний период. Дальше мы рвали когти молча. В общем-то, я могу их понять: народ был категорически напуган происшедшим и жаждал объяснений.
Простейшее объяснение бултыхалось у меня в голове уже несколько минут, словно недопитое коричневое в бутылке, которую я так и не выпустил из рук на протяжении всех произошедших с нами пертурбаций. Однако объяснение это было настолько кошмарным, что я ни на секунду даже не допустил, что его следует принять во внимание. Скорее я склонен был предположить, что Митрич оказался тайным шахидом, у которого что-то не сработало в поясе со взрывчаткой. Тем не менее реальная действительность, на короткое время искаженная коричневым приходом, стремительно возвращалась, потрясая кожаной плеткой — де вяти — хвосткой со свинцовыми грузилами на концах, и игнорировать ее далее было совершенно невозможно.
Тяжело дыша, мы остановились в пыльном, оскверненном банановой кожурой, пластиковыми стаканами и бумажными пакетами сквере. Чертовы джанки обступили меня со всех сторон, и Бен, перелистывая страницу в своем наладоннике кнопкой «Page Down», произнес:
— Итак?..
Я поболтал коричневое в прозрачном пластиковом контейнере, разглядывая его на свет. Затем еще раз тщательно обнюхал горлышко и, наконец, провел органолептическую экспертизу: слегка глотнул и покатал на языке. Выплюнув материал экспертизы, я еще раз посмотрел на плещущуюся в бутылке дрянь и вдруг изо всех сил запустил бутылкой в ближайшую вертикальную поверхность, в роли которой выступила разрисованная задняя стенка телефонной будки.
Джанки пытливо, с нехорошим огоньком в глазах наблюдали за моими действиями, ожидая вердикта.
Джа Растафара! Каким образом я ухитрился не заметить в аромате коричневого этот странный, едва уловимый креозотный запах? Для чего я не уловил в букете коричневого чуть заметных вишнево-ванильных оттенков? Как я посмел не обратить внимания, что цвет напитка слегка смещен в сторону багровых тонов?..
Западло, вот как это называется. Величайшее западло. Четыре величайших западла в мировой истории: троянский конь, Пизанская башня, генерал Груши и дрянь, Которую старый добрый Булмук продал мне сегодня вечером.
— Нам продали сердитое коричневое! — выкрикнул я срывающимся голосом. — Коку для него выращивают в Хиросиме и Чернобыле! Колу для него опыляют бразильские пчелы-убийцы! Воду для него берут в малярийных болотах Амазонки и зараженных вирусом Эбола озерах Центральной Африки! В емкости с вызревающим сердитым коричневым мочатся бешеные собаки и плюют приговоренные к пожизненному заключению ВИЧ-инфицированные преступники!
— Зачем же столько сложностей, если оно идет в ту же цену? — резонно возразила Саша.
— Для бешеной собаки семь верст не крюк! — проговорил я по-русски, чуть не плача. — Спецслужбы специально запускают в оборот сердитое коричневое, чтобы свести количество свободных джанков к минимуму!
— То есть?.. — холодея, пролепетала Лэсси.
— То есть, ребята, мы влипли по самые помидоры! Но как же так? Проверенный источник, супернадежный дилер… И ты, Брут, сукин ты сын!..
Невольно на ум пришла философская сентенция из старого рашенского мультика: «И живые позавидуют мертвым!» Гребаные американцы в таких случаях, если мне не изменяет память, говорят: «Упс!», иногда прибавляя затем: «Ай дид ит эгейн!»
Западло, однозначно. Это типа как лазишь бесстрашно по порносайтам, всецело полагаясь на антивирус Касперского, и вдруг получаешь в диалоговом окне этакую смачную плюху, современное «мене-текел-фарес»: «Опасная ситуация! Сбой при лечении! Поздравляем от всей души, господин полный лох, ваш компьютер заражен неизлечимым вирусом QWE6032.dll. Можете купить себе банановое мороженое с вишенкой наверху и засунуть его себе поглубже в задницу». Или как-то так. Впрочем, был бы Касперский господь бог, жили бы мы все в шоколаде и кушали бы сплошную манну, макая ее в осетровую икру — в Раше, по крайней мере. Или ходили бы с ног до головы в черном, молились бы Рогатому Божеству и резали в его честь первенцев — это уже смотря какие стремления у вышеозначенного Касперского превалируют. Но покуда Касперский не господь бог, свою голову на плечах надо иметь.
А у меня, судя по всему, на плечах специальный такой мяч для игры в американский футбол.
— Дяденька Бог, если ты есть, спаси мою душу, если она есть! — горячо взмолился я по-русски, сложив ладошки под подбородком.
Сашнёв, увидев это, моментально просекла, что шутки кончились. Несмотря на то, что я был целиком поглощен молитвой, мне не понравилось, как Саша на меня смотрит. У нее был трудный взгляд. Когда Саша смотрит на меня таким взглядом, она напоминает мне борчиху сумо. Если она при этом еще и голая, мне хочется немедленно перезагрузиться.
— И мы что, все лопнем, как вот это вот чмо? — в ужасе поинтересовалась мисс Хоган.
Я медленно перевел на нее безумный взгляд.
— Нет, — выдавил я. — Сердитое коричневое на каждого действует по-своему. Мы будем отбрасывать копыта в строгом соответствии с пропорцией выпитого и собственными подсознательными страхами. Правда, рассказывают, кое-кому удавалось остаться в живых, невзирая на девяностопятипроцентную смертность…