Через мгновение ошарашенный Танакалиан увидел, как некоторые бревна пришли в бешеное движение. Он достал из футляра подзорную трубу, чтобы вооруженным глазом осмотреть берег реки. Ящерицы. Громадные ящерицы – теперь понятно, почему часовые стоят к нам спиной!
Кругава если и видела, что происходит на речном берегу, не подала виду.
Болкандский шатер был достаточно велик, чтобы вмещать десятки комнат. Крылья полога парадного входа были откинуты и прикреплены к изящным деревянным столбам золочеными пряжками в виде вороньих лап. Солнечный свет, пробиваясь через плетение балдахина, превращал внутреннее убранство в прохладный, мягкий мир кремового и золотого; Танакалиан и Кругава, оказавшись внутри, замерли от благословенной прохлады. Воздух, овевающий их лица, нес ароматы неизвестных экзотических пряностей.
Их ожидал какой-то чиновник, в замше и серебристой кольчуге – такой тонкой, что не спасла бы от детского ножика. Мужчина, чье лицо было закрыто вуалью, поклонился в пояс и жестом пригласил изморцев следовать по коридору с шелковыми стенами. В дальнем его конце стояли два стражника, одетые в длинные кольчуги того же тонкого плетения. На тонких поясах крепились метательные ножи – по два на каждом бедре. Кожаные ножны под левой рукой, отделанные полосками кости, предназначались для крупных клинков, вроде кривых сабель, но были явно пусты. Солдаты носили маленькие шлемы, не закрывавшие лиц, и, подойдя ближе, Танакалиан с удивлением разглядел на мрачных лицах сеть шрамов, вытравленных темно-красной краской.
Оба стражника стояли навытяжку и словно не обращали никакого внимания на гостей. Танакалиан проследовал мимо них в шаге позади Кругавы.
Открывшаяся палата оказалась просторной. Вся видимая мебель – в немалом количестве – была, похоже, походной; ее явно можно было сложить или разобрать, хотя это нисколько не умаляло ее изящной красоты. Все деревянные детали были покрыты кремовым глянцевым лаком, под кость и моржовые бивни.
Гостей ожидали два сановника, сидящие по одну сторону прямоугольного стола – на нем были приготовлены резные серебряные кубки, по три у каждого кресла. За спиной сановников стояли слуги, и еще двое расположились за креслами, приготовленными для изморцев.
На стенах справа и слева висели гобелены, свободно укрепленные на деревянных рамах. Внимание Танакалиана привлекло то, что изображения – укромные сады без людей – словно движутся; он понял, что изображения на тончайшем шелке оживают под потоками воздуха. И когда гости шли к своим креслам, со всех сторон в каменных желобах журчала вода, шапки цветов качались под незаметными порывами ветра, листья шелестели и терпкие ароматы создавали небывалую иллюзию сада. Даже свет, проникающий сквозь балдахин, был пятнистым, создавая причудливые тени.
Разумеется, таких, как Смертный меч Кругава, подобные тонкости не трогали, и Танакалиан, идущий следом, некстати представил дикого вепря, ломящегося через густые кусты.
Оба сановника поднялись и изысканным жестом приветствовали звенящих амуницией гостей.
Первой заговорила Кругава, на торговом наречии.
– Я – Кругава, Смертный меч Серых шлемов. – На этих словах она стянула тяжелые рукавицы. – Со мной Кованый щит Танакалиан.
Слуги разливали темную жидкость из одного из трех графинов. Когда два болкандца подняли наполненные кубки, Кругава и Танакалиан последовали их примеру.
Темное лицо человека слева, по виду лет за шестьдесят, было покрыто шрамами, украшенными драгоценными камнями на лбу и бровях. Он ответил на том же наречии:
– Добро пожаловать, Смертный меч и Кованый щит. Я – Рава, канцлер Болкандского королевства, и в наших переговорах я выступаю от имени короля Таркульфа. – Он указал на стоящего рядом молодого человека. – А это завоеватель Авальт, командующий королевской армией.
То, что Авальт военный, не вызывало сомнений. Помимо такой же длинной кольчуги, что и у стражников в коридоре, он носил кольчужные наручи и поножи. Перевязь с метательными ножами, простые рукоятки которых блестели от долгого использования, короткий меч в ножнах под правой рукой и широкая абордажная сабля – под левой. Стальные полоски, укрывавшие руки от запястья до костяшек, продолжались и по пальцам и до середины большого. На столе покоился шлем завоевателя с широкими нащечниками и наносником в виде змеи с широкой головой. Сеть шрамов украшала лицо воина; узор нарушал старый рубец от удара мечом – наискосок по правой щеке, до уголка тонкогубого рта. Удар был страшный – судя по явной выщерблине на скуле.
После приветствий и ответных слов болкандцы воздели кубки, и все выпили.
Питье оказалось омерзительным, и Танакалиан еле справился с тошнотой.
Увидев выражение лиц гостей, канцлер улыбнулся.
– Жестоко, не правда ли? Кровь четырнадцатой дочери короля, с соком королевского дерева хава – именно шип этого дерева вскрыл ее шейную вену. – Помолчав, он добавил: – В обычаях болкандца в честь формальных переговоров приносить в жертву собственного ребенка как доказательство серьезности намерений.
Кругава поставила кубок на стол – слишком громко, – но промолчала.
Танакалиан, откашлявшись, сказал:
– Канцлер, хотя подобная жертва для нас – высокая честь, наши обычаи велят нам выразить скорбь по поводу кончины четырнадцатой дочери короля. Мы, изморцы, не проливаем кровь перед переговорами, однако позвольте заверить вас, что наше слово так же нерушимо. Если вы потребуете от нас подобного жеста в доказательство, мы окажемся в затруднении.
– В этом нет необходимости, друзья, – улыбнулся Рава. – Невинная кровь ребенка уже в нас, не так ли?
Когда слуги наполнили по второму из трех кубков, стоявших перед каждым, Танакалиан почувствовал, как напряглась Кругава. Впрочем, на сей раз жидкость текла прозрачная, источавшая деликатный цветочный аромат.
Канцлер, от которого не могла укрыться натянутая реакция изморцев, снова улыбнулся.
– Нектар цветов шарады из Королевского сада. Прекрасно очищает нёбо.
Они выпили, и глоток сладкого, живого вина действительно принес облегчение.
– Шараду, – продолжил канцлер, – подкармливают исключительно мертворожденными детьми жен короля, поколение за поколением. Эта практика непрерывно продолжается уже семь поколений.
Танакалиан предупреждающе замычал: он чувствовал, что Кругава, растеряв остатки сдержанности, вот-вот запустит серебряный кубок в голову канцлера. Быстро поставив свою чашу, он потянулся за кубком Кругавы и, почти без усилий отобрав его, аккуратно вернул на стол.
Слуги наполнили последние кубки; на взгляд Танакалиана, это была просто вода, хотя уже ни в чем нельзя было быть уверенным. Да, последний глоток, из Королевского колодца, в котором гниют кости сотен королей! Деликатес!
– Родниковая вода, – сказал канцлер чуть напряженно, – чтобы нас от долгих разговоров не одолела жажда. А теперь, прошу, давайте присядем. А после переговоров вам подадут лучшие блюда, которые может предложить наше королевство.
Яйца шестого сына! Левая грудь третьей дочери! – Танакалиан будто наяву слышал, как стонет про себя Кругава.
Солнце уже опускалось, когда прозвучали последние слова прощания, и два варвара двинулись к своему ялику. Канцлер Рава и завоеватель Авальт провожали изморцев ровно до полпути, подождали, пока ялик спустят на воду и гребцы войдут в ритм, а затем развернулись и спокойно отправились к шатру.
– Забавно, правда? – пробормотал Рава. – Такое безумное желание отправиться на восток.
– И не хотят слышать никаких предупреждений, – ответил, кивнув, Авальт.
– А что вы доложите старому Таркульфу? – спросил канцлер.
Завоеватель пожал плечами.
– Дать этим дуракам то, что им требуется, не торгуясь. И посоветую нанять вспомогательный флот в Диле, чтобы следовал за их кораблями. По крайней мере, до Пеласийского моря.
Рава хмыкнул.
– Блестящая идея, Авальт.
Они вошли в шатер и по коридору вернулись в главный зал. Здесь можно разговаривать безопасно, в присутствии слуг с проколотыми барабанными перепонками и отрезанными языками – хотя остается возможность появления шпионов, читающих по губам, а значит, этим четырем несчастным созданиям суждено умереть до захода солнца.
– А насчет их пеших войск, которым предстоит пересечь королевство, – сказал Рава, снова усевшись, – не ждете каких-либо проблем?
Авальт взял второй графин и налил себе еще вина.
– Нет. Эти изморцы ставят честь превыше всего. Они сдержат слово, по крайней мере, на марше. А тем, кто вернется с Пустоши – если кому-то повезет, – не останется ничего другого, как подчиниться нашей воле. Мы отберем у выживших все ценное, а самих кастрируем и продадим в рабство в Дреш.
Рава поморщился.
– Если Таркульф не узнает. Нас застали врасплох, когда эти союзники изморцев обрушились на наши силы.
Авальт кивнул, вспоминая внезапную встречу во время долгого марша к границам Летерийской империи. Если изморцы – варвары, то хундрилы из «Выжженных слёз» – просто нелюди. Но Таркульф – проклятие его чешуйчатой крокодильей коже – полюбил их, вот тогда-то и начался сплошной кошмар. Нет ничего хуже, полагал Авальт, чем король, решивший возглавить войско. Каждую ночь десятки шпионов и убийц вели жестокую, но неслышную битву в лагерях. И каждое утро ближние болота кишели трупами и горластыми стервятниками. А рядом стоял Таркульф, глубоко вдыхая ночной прохладный воздух и улыбаясь безоблачному небу – бредящий, благословенно тупоголовый дурак.
Ну что ж, спасибо девятиголовой богине – король снова в своем дворце, обсасывает кости лягушечьих лапок, а «Выжженные слезы» стоят лагерем за рекой у северо-восточных границ, умирая от болотной лихорадки и прочих болезней.
Рава осушил кубок и снова налил.
– Видели ее лицо, Авальт?
Завоеватель кивнул.
– Мертворожденные… кровь четырнадцатой дочери… у вас всегда было чересчур живое, даже пугающее воображение, Рава.
– Этот сок – на любителя, Авальт. Иноземцам редко нравится. И, должен признать, меня поразило, что они не подавились этой дрянью.
– Погодите, пока все не проявится в их новых шрамах.
– А к слову: где их Дестриант? Я думал, что Верховный Жрец непременно будет их сопровождать.
Рава пожал плечами.
– Пока мы не разобрались в их званиях, ответить нельзя. Вот высадятся на берег, войдут в наше королевство – тогда от всяких сопровождающих и носильщиков в лагерях узнаем все, что нужно.
Авальт откинулся на спинку кресла и устремил взгляд на канцлера.
– Четырнадцатая? Фелаш, да? Рава, а почему именно она?
– Сучка отвергла мои ухаживания.
– Так почему вы ее просто не украли?
Морщинистое лицо Равы исказилось.
– Я пытался. Послушайте совета, завоеватель: не пытайтесь прошмыгнуть мимо служанок членов королевской семьи – самых жестоких убийц, каких видел мир. До меня, конечно, дошли слухи… о трех днях и четырех ночах самых изощренных пыток моих агентов. И эти стервы посмели прислать мне банку маринованных глазных яблок. Нахальство какое!
– Вы отомстили? – Авальт сделал глоток, чтобы скрыть дрожь ужаса.
– Разумеется, нет. Я погорячился, замахнувшись на нее. Урок лаконичен и понятен. И вы учтите, мой юный воин. Не каждая пощечина должна приводить к кровной вражде.
– Внимательно слушаю каждое ваше слово, мой друг.
Они выпили еще, и каждый был погружен в свои мысли.
Что было очень кстати.
Слуга, стоявший за правым плечом канцлера, в полном согласии со своим личным богом перемаргивался секретным кодом со вторым шпионом, стоящим по ту сторону стола, зная, что ему вот-вот перережут горло. Пока два ползучих гада провожали изморцев до ялика, он уже передал прислужнице подробный отчет обо всем, что говорилось в зале, и теперь эта женщина готовилась той же ночью отправиться в столицу.
Возможно, погорячившемуся канцлеру Раве и хватило жуткого урока, преподанного ему палачами госпожи Фелаш через его агентов. Увы, сама госпожа не успокоилась.
Поговаривали, что пенис Равы по привлекательности не уступал брюху выпотрошенной змеи. Сама мысль о таком червяке, ползущем по ее бедрам, могла привести четырнадцатую дочь короля в испепеляющую ярость. Нет, ее уроки старому седовласому канцлеру только начались.
Жизнь в крохотном королевстве Болкандо – сплошное приключение.
Йан Товис уже подумывала довести до конца ужасную бойню, начатую ее братом; хотя неизвестно, удалось бы ей, учитывая пузырящуюся, неистовую ярость Пулли и Сквиш: они плевались, сыпали проклятиями, приплясывали «танец убийцы», посылали струи мочи во все стороны, так что кожаные стены хижины промокли и приобрели оттенок красного вина. И кавалерийские сапоги Сумрак были забрызганы, хотя лучше сопротивлялись такому нахальству. Впрочем, терпение было не бесконечно.
– Хватит!
Два искаженных лица обратились к ней.
– Мы должны выследить его! – зарычала Пулли. – Кровавое проклятие! Гнилой яд, шипастая рыба. Девять ночей боли! И еще девять по девять!
– Он изгнан, – сказала Йан Товис. – Вопрос закрыт.
Сквиш отхаркнула слизь и, крутанув головой, плюнула в стену – прямо у левого плеча Сумрак.
– Случайно! – завизжала Пулли, бросившись на сестру и отпихнув неожиданно побледневшую ведьму назад.
Йан Товис боролась с желанием обнажить оружие. Она не терпела выходить из себя, впадать в ярость – ведь в таких случаях сдержать себя было необычайно трудно. И сейчас она была на краю бешенства. Еще одно оскорбление – видит Странник, хоть одно неосторожное слово – и она убьет обеих.
Пулли явно хватило мозгов распознать угрозу: она продолжала отпихивать Сквиш, пока обе не уперлись в дальнюю стену; тут Пулли обернулась и склонила голову.
– Звиняйте, королева, простите великодушно. Только горе, я уверена, только горе, ваше величие, поразило наши старые жилы. Примите звинения от меня и от Сквиш. Жуткий кошмар, жуткий кошмар!
Йан Товис с трудом выпустила рукоять меча и строго сказала:
– У нас нет на это времени. Шайхи потеряли шабаш – кроме вас двух. И потеряли Дозорного. Теперь нас только трое: королева и две ведьмы. Нужно обсудить, что нам делать.
– И сказано, – встряла Пулли, энергично кивая – сказано, что море слепо к берегу и слепо к шайхам, и море поднимается. Оно поднимается, ваше величие. Шестое предсказание…
– Шестое предсказание! – прошипела Сквиш, обходя сестру и не сводя глаз с Йан Товис. – А чего насчет пятнадцатого предсказания? Ночь родной крови! «И оно поднимается, и берег утонет, весь в ночных слезах, и мир окрасится красным! Родич на родича, смерть пометит шайхов, и шайхи утонут! В удушающем воздухе». А что больше удушает, чем море? Ваш брат убил нас всех, всех!
– Он изгнан, – спокойно сказала Сумрак. – У меня нет брата.
– Нам нужен король! – взвыла Сквиш, дергая себя за волосы.
– Не нужен!
Две ведьмы замерли, напуганные яростью Йан Товис и пораженные ее словами.
Йан Товис глубоко вздохнула – она даже не прятала дрожащих от крайней ярости рук.
– Я не слепа к морю, – сказала она. – Нет, слушайте меня обе! Молчите и слушайте! Вода действительно поднимается. Этого нельзя отрицать. Берег тонет, как и говорилось в половине предсказаний. Я не такая дура, чтобы не обращать внимания на мудрость древних провидцев. Шайхи в беде. И именно нам – мне и вам – придется искать выход. Для нашего народа. Все междоусобицы следует отставить – а если вам не по силам отложить все, что произошло, и вы будете продолжать, то не оставите мне выбора: вас обеих ждет изгнание.
Произнеся слово «изгнание», она заметила – не без удовольствия, – что обе ведьмы услышали что-то другое – более жестокое и смертельное.
Сквищ облизала сухие губы, и начала сползать по стене хижины.
– Нам бежать надо с берега, королева.
– Знаю.
– Бежать. Послать слово по острову, собрать всех шайхов. И начнем, начнем наше последнее путешествие…
– Как предсказано, – прошептала Пулли. – Наше последнее путешествие.
– Да. Сейчас в деревне хоронят мертвецов – вам надо читать прощальные молитвы. А потом я проверю корабли – отправлюсь на остров Третьего Девичьего форта – нужно организовать эвакуацию.