Во время вышеупомянутого визита в Дуокван Гвин многое узнал о тамошней школе чародеев. И прежде всего то, что почти всё, чем живут люди в Куивиене, дуокванцам чуждо. У них издревле были свои порядки, свои представления об устройстве мира, о человеке, о Даре, и так далее. Тем страннее, что в последние годы дуокванцев стали всё чаще замечать в Либрии и Прибрежье, где их отродясь не бывало. Чаще всего они помогали чистильщикам, причём денег за работу, как правило, не брали. Им не доверяли, но злиться на них было не за что – по сути дуокванцы трудились в подряде у Службы, поэтому невостребованную ими награду получали чистильщики. Сплошная польза, если не задумываться о мотивах гостей с Востока.
А мотивы их были весьма мутными. Однажды Гвин попытался расспросить о них встречного дуокванца, но из его объяснений ничего не понял. Может, дело было в жутком акценте, может в пресловутой культурной разнице, но по итогу у кантернца осталось впечатление, что ему налепили каши в уши.
– Чем вас заманила столица славной Либрии? – спросил он, отхлебнув из кружки. – Неужто трактирами?
– Скорее катакомбами, – учтиво улыбнулся Эррол. – Мы спускались в подземелья под заброшенной башней. Ради охоты на тамошних обитателей. Ты ведь тоже до сих пор на них охотишься, пожиратель пожирателей?
Гвин задумчиво выгнул бровь. Видимо, в их прошлую встречу он был не в меру откровенен, раз поведал о своём Голоде постороннему чародею. И Ари вот тоже как на духу всё выдал… Может, пора уже научиться закрывать варежку, пока не случилось беды?
– Ну, мне-то деваться некуда. А вам что за интерес лазать по пояс в дерьме?
Вопрос явно оказался не так прост, как казалось кантернцу. Эррол прикрыл глаза и какое-то время словно отсутствовал в трактире. Лим, напротив, вертел головой – видимо, никогда не был в таких местах. Он вообще не выглядел многое повидавшим: в школе его, бесспорно, натаскали, но странствовал парнишка точно недавно. Не чувствовалась в нём пыль бесконечных дорог, которая постепенно въедается в лицо и глаза, навсегда их меняя. Это его наставник словно был присыпан этой пылью с ног до головы, а Лим ещё не устал собирать впечатления. Ничего, пройдёт десяток лет…
Музыканты на сцене заиграли народную либрийскую песню, и посетители тотчас её подхватили. Вверх взметнулись руки с кружками, кто-то особо налакавшийся даже попытался залезть на стол, но его быстро спустили обратно. Люди отдыхали и пели так беззаботно, что Гвин даже позавидовал. У него сегодня почему-то не хватало на это запала, хотя обычно это он был тем, кого снимают со стола. Будто настроение вдруг куда-то пропало. Да что же такое? Его кто-то проклял или как? Наверняка это Ари сглазила!
Интересно, где она сейчас?
Эрролу принесли молоко, и он внезапно перестал притворяться истуканом. Гвин подумал, что таким бесхитростным образом дуокванец просто уклонился от ответа, но лысый чародей вдруг заговорил, едва перекрывая нестройный хор либрийцев:
– Для нашей школы главное во всём – гармония. Равновесие тьмы и света превыше самих тьмы и света. Видимость не важна, и суть не важна, важен лишь баланс. С его позиции нет плохой правды и плохой лжи, есть лишь правда и ложь, которые нарушают равновесие. Понимаешь?
– Допустим, – на самом деле Гвин мало что понял. – Как это связано с тем, что вы здесь?
– Я могу сказать это сейчас, но хочу, чтобы ты понял сказанное. Поэтому я подхожу к ответу на твой вопрос постепенно, – дуокванец с видимым удовольствием отпил молока. – Мы годами учимся чувствовать мир и не покидаем школу, пока не обретём Понимание гармонии. За Пониманием идёт Просветление – это умение распоряжаться Пониманием. Оно приходит значительно позже и дарует чародею самостоятельность – он больше не нуждается в постоянном присутствии наставника. Когда-нибудь Лим тоже достигнет Просветления и покинет меня, ступив на собственный путь. Цель же наша – обрести Внутреннюю Гармонию. Но её, увы, может достигнуть не каждый просветлённый, ибо это всегда сложнее, чем кажется. Внутренняя Гармония – это состояние, в котором чародей достигает идеальной точки равновесия между своим духом, своим телом и своим Даром. Можешь представить себе такую точку?
– Смутно, – нехотя признался Гвин.
– И всё же ты достиг многого. У нас в школе ты хорошо известен благодаря нашей прошлой встрече. Магистр Магнос разглядел тогда в тебе уникальный вид гармонии. Он сказал нам: сам того не понимая, Гвин нашёл баланс между несочетаемыми сущностями и живёт в мире со своей тёмной половиной. Человек и дикий зверь. Разум и безумие. Одно его существование служит доказательством того, что внутреннее равновесие способно облагородить кого угодно.
– Ну дела! – удивился Гвин и снова отхлебнул из кружки. Она уже готовилась показать дно. – Вот так живёшь, живёшь, и не знаешь, что ты, оказывается, доказательство.
– Я не шучу! – поспешил заверить Эррол. – Магистр Магнос давно достиг Внутренней Гармонии, и если он так сказал о тебе, то так и есть. Но мы уходим от темы. Следующее, что ты должен знать – наш мир далёк от идеального равновесия. Мы, просветлённые, странствуем именно потому, что пытаемся это исправить.
– Так это ваша великая миссия? – Гвин скептически вскинул брови. – Спасти мир?
– Не спасти, – ещё одна мягкая улыбка. – Уравновесить.
– А звучит как будто это и есть спасение.
Эррол кивнул, глядя в глаза Гвина с таким тёплым умилением, что тому на секунду стало стыдно за свои слова.
– Ты говоришь так, потому что у тебя нет Понимания. Спасение подразумевает угрозу гибели, но смерть – тоже часть баланса. Больше того, это его механизм. Голод, чума, война – это такие же противовесы, как сытость, довольство и счастье. Взять хоть дикую природу: она сама по себе стремится к гармонии, хоть и извилистыми путями. Подумай – в природе совершенно нормально, что сильный пожирает слабого, а хитрый – глупого. Когда менее приспособленный вид исчезает, уступая место более приспособленному, это тоже виток по направлению к равновесию. Так что мы точно не спасаем мир в привычном понимании слова. Мы не искореняем зло, но считаем, что его должно быть ровно столько же, сколько добра, иначе ничто не имеет смысла.
Осознав смысл сказанного, Гвин едва не поперхнулся элем.
– То есть если однажды на свете всё станет слишком хорошо, вы для противовеса развяжете войну?
– Мы не станем вмешиваться в дела людей, но суть ты ухватил верно, – нисколько не смутившись, ответил Эррол. – И пусть сейчас тебе это кажется диким, в конечном итоге ты согласишься с нашим подходом. Потому что у дисбаланса есть свои последствия, и они хуже, чем война, поверь. Чем масштабнее дисбаланс, тем сильнее он скажется. Если искоренить зло и оставить только добро, мир неизбежно рухнет. Как я уже говорил, равновесие крайностей превыше самих крайностей. Это так же верно, как то, что следом за днём должна наступать ночь. Не может быть всё время день…
– Ладно, я понял, – махнул рукой кантернец. – Всё это очевидно и вместе с тем слишком абстрактно, чтобы можно было примерить на реальность.
– А я сейчас скажу то, что поможет тебе связать всё воедино, – с готовностью продолжил Эррол. – Мы очень тонко чувствуем, пожиратель пожирателей. И ты, и я. Тебя я ощутил за две улицы отсюда, да и ты, наверное, так умеешь. Но твоё чутьё направлено на сущности, а моё – на взаимодействие сущностей. И я чувствую любой энергетический дисбаланс. Они бывают разные: возвраты, например, почти все ведут к дисгармонии, но они всё-таки для нашего мира естественны и худо-бедно уравновешиваются. Однако есть и такие вещи, которых вообще в Нирионе быть не должно. Ни в каком виде.
Кантернец посмотрел на Эррола внимательнее. До этого момента он поддерживал разговор скорее от скуки, но теперь заинтересовался по-настоящему. Что-то подсказывало ему: сейчас дуокванец скажет то, что Гвин уже слышал от одной крайне необычной особы. Точнее самой уникальной особы, которую Гвин когда-либо встречал.
– Уже много лет в Нирионе встречаются существа и явления, которые ему не принадлежат, – Эррол понизил голос, и теперь его было едва слышно из-за трактирного гомона. – Их появление необъяснимо и ничем не обосновано. По крайней мере, с точки зрения законов нашего мира. По всем правилам их просто не должно быть. Ты представляешь, какой это удар по равновесию в мире?
– Как удар по яйцам? – предположил Гвин.
Эррол в лице не изменился, а вот Лим уставился на кантернца обалдело. Видимо, слово «яйца» он знал.
– Шутки – это хорошо, – кивнул старший из чародеев. – Смеяться над проблемой – значит приуменьшать её значимость. Правда, решать её от этого не проще, а то бы я тоже посмеялся.
– И каковы, по-твоему, последствия у этих… явлений?
– Учитывая, что их с каждым годом всё больше, – Эррол неопределённо повёл плечами, – катастрофические.
– А конкретнее?
– Я не возьмусь предсказывать, Гвин, – Просвящённый покачал головой. – За последние двадцать лет мы стали посещать Куивиен в несколько раз чаще, потому что именно здесь диссонансов больше всего. Да, всё, что не принадлежит Нириону, мы называем диссонансами. А знаешь почему? Потому что диссонансы разрушают внутреннюю гармонию мира, заставляют его выворачиваться наизнанку. Они словно яд, от которого тело гниёт заживо и начинает отторгать собственные ткани. Ты скажешь: что-то незаметно. И на первый взгляд ты прав, жизнь продолжается, всё идёт своим чередом… Вот только на свете уже есть места, где Эфир отторгнут материей. Они как бы принадлежат миру, но уже не вполне, понимаешь?
– Да уж понимаю, – уронил Гвин.
– Ты как никто должен такое понимать, раз даже твоя голова не вполне тебе принадлежит. Только ты смог найти равновесие сам, а миру нужно помочь.
– Кажется, я понял, к чему идёт этот разговор, – Гвин опрокинул в себя остатки эля. – Не просто так вы решили ко мне подойти аж за две улицы. Говори, чего хочешь.
– Я просто надеялся тебя заинтересовать, – развёл руками дуокванец. – Просить о чём-то не в моих правилах. Я могу лишь предложить тебе присмотреться к происходящему в мире, чтобы ты мог сделать собственные выводы.
– И всё? – не поверил Гвин.
– Отсюда мы отправимся на юг, – Эррол отвёл взгляд. – У слияния Виеры и Тьяны магистр Магнос нащупал сильнейший диссонанс, который появился недавно. Здесь мы убили двух химер, которых чистильщики называют сильными… Боюсь, совладать с тем, что появилось на юге, будет в разы сложнее. Присоединяйся к нам, если хочешь. Может, и для себя что-то полезное найдёшь.
– Ну, не знаю, – поморщился Гвин. – У меня вроде как другие планы. Я тут на отдыхе, если честно. Вот отдохну – тогда и посмотрим.
Эррол покивал, допил молоко и встал. Лим тоже поднялся – будто только этого и ждал.
– Тогда не будем мешать, – сказал старший чародей, положив на стол потёртую монетку – плату за молоко. – Подумай над моими словами. Нам помощь лишняя не будет. Доброго отдыха.
С этими словами дуокванцы той же плавной походкой направились к выходу. Гвин в задумчивости отстучал по пустому кувшину рваный ритм.
Это уже точно не просто так. Слишком уж знакомо звучит рассказ дуокванца. Значит, они зачастили в Куивиен из-за наплыва новых явлений, которых «не должно быть»? Диссонансы – это ведь те же искажения, а «места, где Эфир отторгнут материей» – это в точности «полыньи», о которых говорила Ари. Её это не на шутку беспокоило. Это беспокоит дуокванцев. Наверняка и остальных чародеев тоже беспокоит. И чистильщиков тоже. Может, за компанию со всеми тоже начать беспокоиться?
Музыка в зале ненадолго стихла, и сразу стало слышно, как всё-таки много собралось народу. Гвин огляделся: свободных столов не осталось.
«Не-е-ет, – подумал он. – Сегодня и завтра я точно ни о чём беспокоиться не буду. У меня отдых, вашу квашу! Беспокойство подождёт».
Он заказал ещё кувшин эля, на этот раз попросив сорт покрепче. Вскоре снова грянула музыка, которая точно за ниточки сдёрнула половину посетителей с их мест и поволокла танцевать. Вечер был в самом разгаре: звучал смех и возбуждённые голоса, стукались кружки, проливая напитки на столешницы и пол. Кто-то уже тихо дремал в уголке, кто-то до сих пор не мог наесться, но большая часть людей сдержанно веселилась – сохраняя более-менее приличный вид и при этом от души.
Гвин выхлестал второй кувшин и вроде бы почувствовал себя лучше. Его потянуло на общение. Спустя несколько минут кантернец уже сидел за столом в компании столь же нетрезвых субъектов и вдохновенно травил байки. Ему поднесли очередной кувшинчик; очертания лиц собеседников уже сильно оплыли, и трудно было сказать, который алкоголь был в этом виноват: тот, что в собеседниках или тот, что в Гвине. Отчаянно захотелось петь. Кантернец попытался подбить на это собутыльников, но они уже слишком устали языками и голосами, поэтому были сочтены безнадёжными и тут же остались без заводилы. Он отправился на поиски более подходящей аудитории, которую вскоре нашёл среди пляшущих. Отдавив пару ног и получив за это по шее, Гвин расстроился и гордо покинул обидчиков, а спустя пару минут уже сидел возле стойки трактирщика в обнимку с глубоко немолодой подрумяненной женщиной. Он снова что-то пил, и это был уже не эль.
С этого момента память кантернца стала напоминать безобразно собранный витраж.
Вот он горланит вместе со всеми песню, в которой благополучно путает половину слов.
Потом будто бы моргнул – и он уже в другом конце зала, спаивает молодого дудочника.
Ещё миг – и он сидит, пригорюнившись, в углу, рядом с уснувшим на столе господином. Тяжкие думы о жизни терзают его голову. О чём конкретно – не сформулировать, но главным образом о том, что всё в последнее время не так.
Потом Гвин снова пляшет, но падает, причём падает долго и больно, а сверху валится опрокинутый стол.
Гвина под руки тащат к дверям. Он вяло упирается и кричит, что он вообще-то гость, и что он тут кучу денег оставил.
Его тащат вверх по лестнице, и расслабленные ноги при этом весело стучат по ступенькам носками сапог. Гвин уже не упирается. Он снова думает о жизни.
В итоге Гвин проснулся. В своей комнате, на сказочной перине, частично одетый и так же частично обутый. По-хамски громко пели птицы. В окно заливало раскалённый свет весеннее солнце. Спасая от него глаза, кантернец наощупь пересёк комнату, закрыл кем-то заботливо распахнутую форточку и задёрнул гардину. Во рту словно скунс протух, а головой поиграли в мяч огры. Но всё это не имело значения – Гвин знал, что к обеду от похмелья не останется и следа. На нём ведь всё заживает, как на бессмертной бездомной собаке.
Оглядев свой вчерашний наряд, за один вечер ставший потасканным, Гвин подумал, что как никогда его внутреннее состояние совпадает с внешним видом. Идти никуда не хотелось. Самое поганое – оставаться не хотелось тоже. Какая-то странная неприязнь возникла у кантернца к этой богато убранной комнате, трактиру, чародеям (больше обычного), химерам, диссонансам, искажениям, выпивке и всему белому свету. Если бы мог, Гвин с радостью бы сейчас пропал без вести. Хотя бы на какое-то время, чтобы самого себя не видеть, не слышать и не ощущать.
А пропа́сть, как всегда, было некуда. Какая досада.
Значит, придётся чем-то себя занять.
И может это сыграло похмелье, может – внезапно заявившаяся весна, но Гвин решил, что ещё одного дня «отдыха» он не вынесет. Поскрёб щетину, умылся и начал собирать вещи.
Тащиться с дуокванцами через две страны Гвин точно не решился бы, но разузнать, о чём таком интересном говорил Эррол, определённо стоило. Значит, надо заявиться туда раньше. А до места, где Тьяна впадает в Виеру, путь ой какой неблизкий…
Глава 6
Ко второй половине весны в южном Прибрежье уже жарило, как летом. Дневной бриз немного эту жару скрадывал, но стоя за ветром можно было с непривычки схлопотать солнечный удар. Памятуя об этом, Ари повязала на голове сменную рубаху, подвернула штанины и закатала рукава чуть не до самых плеч. Она бы и пояс с ножнами сняла, но слишком уж пристально таращились на неё прохожие.
Городишко под названием Пристара располагался в стороне от крупных дорог, поэтому путешественников здесь видели разве что тех, что приплывали по морю. Но и их было немного: в каких-то семи лигах к югу стоял город побольше и поуспешнее, с бо́льшим количеством пристаней, так что большинство кораблей швартовалось там. Пристаре оставались лишь мелкие торгаши да пираты, изредка – коробейники и заплутавшие бродяги. Разноглазая подтянутая девица с мечом, мягко говоря, сильно выделялась на таком фоне. Но преграждать ей дорогу никто не спешил: уж больно послушно клинок болтался из стороны в сторону при ходьбе. Да и если подумать, раз она так смело тут расхаживает полураздетая, может, это неспроста? А вдруг она только и ждёт, чтобы порубить первого попавшегося смельчака на винегрет? Нет уж, пусть лучше идёт куда идёт…