Кивнув, Лир оставил его. Обошел бубнившего что-то во сне Ирна, перешагнул через рассыпанные на полу пряники и вышел из комнаты, в своем воображении возвращаясь к повседневным заботам. Хоть он и сказал Тейну, что война позади, фоморам и даитьянам только предстояло научиться жить в мире. И теперь наследник Крейна обязан был этот мир (который никогда не умел удержать) каким-то образом воссоздать.
Только за вчерашний вечер Ирн дважды поругался с Чарной из-за того, что та утверждала, что пунш в Патиле делают лучше, а Тейн, прежде чем подружиться, чуть не подрался с Шаном, который осмелился заявить, что среди фоморов нет достойных артистов. А если бы у одного из них оказался при себе меч? А если представить эти ссоры в масштабах двух стран?
Задумавшись о предстоящих делегациях и договорах, в прихожей Лир чуть не столкнулся с той самой Чарной, выскочившей из-за поворота ему навстречу. Фоморка возмущенно взвизгнула, однако даже не удосужилась отойти, лишь уставилась на Хэллхейта своими большими карими глазами, оказавшимися в сантиметре от глаз Лира.
– Доброе, эм… – Локон ее рыжих волос защекотал его шею. Лир сделал полшага назад, – утро.
– Доброе? Как же, – фыркнула Чарна. Она демонстративно покрутила перед его носом яблоком, с которого кинжалом срезала ломтик и отправила в рот. – В этом доме ничего нет кроме фруктов. Уже восьмое жру и до сих пор не наелась.
При виде кинжала в голове опять ожил сон.
«Ты предал меня, Лир. Предал нас всех…»
– Где Дафна? – выпалил он прежде, чем успел себя остановить.
– Дафна-а, – задумчиво протянула Чарна, чавкая. – А как Регинслейв? Больше не хочешь грабить со мной оружейные склады в Забвеннике? Не интересно уже нам выслеживать торговцев редкостями на Земле вдвоем? Или хотя бы, – она прищурилась, положив очередную дольку себе на язык. – Сыграть в спарринг на арене Нараки?
Лир был не в настроении играть.
– Откуда я знаю, где коротают время царевны, ваше величество, – сдалась Чарна, поняв это. – Но на месте Аурион я бы спала. Да в общем-то я и спала, пока пустой желудок меня не разбудил, не знаешь, в этом доме есть мясо? Может, стейк какой или котлетка?
– Во всей Сутале ты не найдешь ни единой котлетки. – Подумав, Лир скривил губы в усмешке: – Но если так хочешь чего посытнее, Тейн жаловался на храпевшего Ирна.
Лицо Чарны перекосило, будто ей предложили погрызть кору.
– За кого ты меня принимаешь, – возмутилась она и наконец засмеялась. – В Ирне же одни кости. Тем более, если даитьяне и правда все травоядные и питаются листиками…
– Фруктами.
– Да хоть корешками, я жрать хочу, Лир!
– Тогда не ешь Ирна, – он даже не стал спрашивать, почему Чарна не рассматривает вариант вернуться в Патил, раз уж так голодна. Все, что напоминало о Хорауне, она безмолвно предпочитала игнорировать в последнее время. – А спроси, может, он прихватил что с Земли.
– Хм, а это идея, – в глазах Чарны мелькнул озорной огонек. – Я бы не отказалась от чизбургера.
Подмигнув на прощание, Регинслейв промаршировала мимо Лира в гостиную. Прежде чем уйти, он видел, как упал табурет, выбитый ловкой ногой Чарны из-под Ирнея, а следом рухнул и сам Ирн, моментально проснувшийся с рассерженным воплем.
«Именно так и выглядит перемирие», – решил Лир, глядя на согнувшуюся пополам от хохота фоморку, которую осыпал проклятиями даитьянин.
Хэллхейт поднялся по подвесной лестнице на второй этаж и, повернув ручку двери, зашел в одну из комнат в самом конце коридора.
Спальню еще окутывала ночь: сквозь стеклянную крышу узкая полоска бледного света падала на кровать, скомканное в углу одеяло и белоснежную прядь волос Дафны. Точно владычица подлунного царства, даитьянка спала, поджав ноги к груди и укутавшись в мантию. Ее лицо было безмятежным, но в то же время серьезным, и Лиру вспомнилось, как он – нет, Тер – впервые увидел Дафну на уроке по фехтованию: ее волосы сверкали при каждом движении, как снизошедший на землю небесный огонь, а взгляд был гордым и неприступным. Даже самый изящный меч в бою не бывает так опасен и так прекрасен, как Дафна в тот день в глазах Тера.
День, который решил его судьбу на две жизни вперед.
Осторожно присев на край кровати, он смахнул с лица Даф непослушный локон и наклонился было, чтобы поцеловать ее, но вдруг заметил, лежащую на подушке книгу.
На раскрытой странице трижды обведено карандашом:
…тем, кто, однажды прошел по лезвию между мирами, открыто будущее и прошлое. Но нас, как ученых, интересует вопрос истиной причины: какую власть память имеет над бодрствующим фрагментом души.
– Что за бред ты читаешь на вечеринках, Даф, – хмыкнул Лир. Однако собственная же попытка посмеяться провалилась. Разум вновь кольнуло иглой сомнений, которые не давали покоя: что вернуло Хэллхейта в этот мир? Или… кто?
«Тогда ищи, Лир. Ищи…»
Он тряхнул головой, надеясь отделаться от мысли, как от назойливой мухи. Чуть ниже почерком Дафны выписано:
Вопрос. Причина. Лезвие.
Не думая, Лир взял карандаш с тумбочки и зачем-то добавил:
Истина.
Была ли это действительно истина, что привела Лира обратно? Высший промысел? Дар или проклятие? Когда-то Хэллхейт потратил немало сил, пытаясь понять это. Но ответ всегда появляется, лишь когда перестаешь искать.
– Эй, – шепнул он на ухо Дафне. – Пора начинать новый день.
Даф пробурчала что-то, не открывая глаз, и натянула мантию до самой шеи.
– У нас запланированы дела государственной важности на сегодня, – добавил Лир, проведя рукой по ее щеке.
Даитьянка вздрогнула от прикосновения его холодных пальцев.
– Я думала, ты передумаешь, – сонно сказала она, и ее голубые глаза наконец встретили взгляд Лира. – Ты передумаешь?
– Нельзя передумать, Даф.
Вздохнув, она приподнялась на локтях, собираясь сесть, но увидела дописанное Лиром в книге и замерла.
– Раньше, ты писал букву «и» по-другому, – заметила Дафна.
– Раньше, у меня были другие руки.
– Ты все тот же.
– Ты в этом уверена?
– Да.
Невольная улыбка растянула губы Лира. Что бы Даф ни говорила, отчего-то он верил ей беспрекословно. Он хотел и доверял, и всегда будет доверять любым словам Дафны – пусть она будет его истиной, его даром, его проклятием и высшим промыслом, пусть она будет той незыблемой землей под ногами, на которой все всегда будет просто.
Лир так решил, поэтому так и будет.
Он снова потянулся к Даф, собираясь стянуть с нее мантию, но даитьянка оказалась проворнее. Увернувшись, она схватила Хэллхейта за плечи и повалила рядом с собой.
– Еще часок дела подождут, – растворилось ее горячим шепотом на его губах.
Глава 3. Лăры
Никк стоял в тени высокого дуба и устало смотрел на кулек жареных каштанов в своих руках. Пятая порция, есть уже совершенно не хочется. Однако прохаживающийся второй час вдоль перекрестка юноша, высматривавший прохожих, выглядел подозрительно, а снек хоть как-то да придавал Никку вид уставшего ждать свой автобус лентяя.
Утро в городе выдалось жарким и душным, и футболка липла к спине, несмотря на уже вступающую в свои владения осень. Люди мельтешили перед глазами, сливаясь в однообразный поток безликих фигур.
Переступив с ноги на ногу, Никк пробежал взглядом по окнам многоэтажки. Серые блики, в которых едва отражалось небо, – такие же унылые, как и мысли.
– Шестнадцать, семнадцать… восемнадцать этажей. Всего-то.
Война с фоморами была позади, и вот они, долгожданные свобода, мир и покой – только для Никка все равно все вокруг казалось неправильным. Ему казалось, что он что-то упускает или… банально не хочет отпустить прошлое? Наверное, Никк просто не знал, что делать с новой свободой. Потратив полжизни на то, чтобы найти «Книгу Судеб» и восстановить справедливость, даитьянин никогда не задумывался: а что потом? Каково его место в мире? И что-то внутри у него свербело, не давало теперь покоя, чесалось под самой кожей, требуя найти новую цель.
Новую тайну.
Что угодно, лишь бы не прозябать, пока…
«…помогаешь мне?» – раздался язвительный голос Ани в его голове.
Землянка показалась в дверях супермаркета, наигранно одарила Никка обиженным взглядом и двинулась к светофору. Всем своим видом показывая, что понятия не имеет, что за парень с каштанами следит за подолом ее развивающейся на ветру юбки.
«Ты слишком старательно притворяешься, что не знаешь меня», – заметил Никк.
«Думаешь?»
«Уверен».
«А как полагается себя вести?»
«Ну… ай!» – Никк едва не вскрикнул вслух, когда его собственную руку свел спазм. Кулек выпал, орехи покатились по тротуару.
«А ты слишком старательно притворяешься, что слышать мысли друг друга на расстоянии нормально, Никк».
«Нормальнее, чем распоряжаться моими руками как своими собственными!»
«Извини, не удержалась», – хоть он и не видел Аниного лица, точно знал, ее губы растянула ухмылка. Она была благодарна, что Никк сейчас рядом.
И он не мог сердиться. Это противоречивое, ни с чем не сравнимое чувство: видеть, чувствовать, понимать все глазами другого человека. Словно находишься в двух телах одновременно, проживаешь две жизни сразу. Являешься собой, но в то же время и чем-то большим, чем крошечный, одинокий осколок жизни.
«Не усложняй, – фыркнула бы сейчас Даф, – это просто любовь».
Никк улыбнулся, следя, как землянка пересчитывает газеты.
«Что не так?» – почувствовав это, спросила Аня.
«Ничего. Все именно так, как должно быть».
Аня тоже теперь выглядела иначе: футболку с джинсами сменили алая юбка и черная водолазка, с которой ее волосы, отросшие уже до лопаток, сливались, как заколдованный шелк. Она уже не та растерянная, испуганная землянка – она уверенная в себе, знающая, куда идет, покорительница миров. Воительница.
– Волшебница, – прошептал Никк. Еще бы знал он, как этой волшебнице помочь…
Остановившись у пешеходного перехода, Аня начала раздавать газеты прохожим. Даитьянина кольнула ее тревога.
«Смотри внимательно», – напомнила Аня. Ее глаза бегали по людям, ища одного, сердце билось чуть быстрее обычного.
«Я всегда внимателен».
Новый укол тревоги.
Из-за поворота к светофору шагал Александр. Ровно в десять пятнадцать, как и всегда. В одной руке потрепанный кожаный портфель, в другой кофе, который отец Ани поспешно заглатывает на ходу.
Анино волнение достигло пика и оглушило Никка, как ледяная лавина. Он даже забыл об осеннем зное. Подойдя к светофору, Александр увидел Аню и улыбнулся ей, но в этой улыбке было не больше любви, чем к продавцу, у которого нашлась сдача с крупной купюры.
– О, здравствуй, Анюта! – отец взял газету из ее рук. – Спасибо, с тобой можно часы сверять.
«Кто бы говорил», – мысленно проворчал Никк.
– Опаздываете? – спросила Аня, с надеждой ища в отцовских глазах толику родительского тепла.
Ничего.
– Да, засиделся вчера допоздна… Готовился к лекции и, получается, зря. Если не приду вовремя, студенты разбредутся и рассказывать будет некому.
– Можете рассказать мне.
– Вряд ли ты любишь мифологию.
– Обожаю!
– Правда? – Александр покосился на все еще красный светофор. – Что ж, если вкратце, легенда о лабиринте минотавра…
Никк не стал слушать, отгородился от разума Ани насколько мог далеко. Он знал, как тяжело ей дается смотреть в эти не узнающие собственную дочь глаза. Ане сложно улыбаться, еще сложнее находить предлоги, чтобы заговорить с отцом, а ее надежда однажды снова услышать «привет, дочка» угасает день за днем.
Даже сейчас, за ее лучезарной улыбкой, отчаяние угрожает заблестеть слезами на глазах.
Каждый раз Аня рыдает по ночам в подушку после их безрезультатных вылазок на Землю. Вот почему Никк ненавидел эти походы – потому что ничего не мог сделать, черт побери! Даитьяне стерли Аниному отцу память, и Никк не мог это исправить, хотя это должна быть его обязанность перед землянкой. Он ненавидел себя за то, что не может помочь, не может даже забрать Анину душевную боль себе…
– Хорошего дня! – донес ветер. Светофор подмигнул зеленым, и Александр поспешил к остановке.
«Никк? – позвала Аня. Это прозвучало, как далекое эхо, пока он собирал каштаны, усиленно стараясь не перетягивать на себя ее чувства. – Никк!»
Поднял глаза, и не-своя печаль хлынула ему в душу. Аня кивнула на удаляющуюся фигуру отца.
«Да… Иду.»
* * *
Одиночество с новой силой засвербело в груди, когда Аня проводила Никка взглядом до остановки, а затем мысленно проследила, как автобус везет их с отцом еще два квартала. Она понимала, что Никку осточертели их визиты на Землю, он хочет помочь ей вернуть семью, считает, что должен – обязан! – сделать все правильно, только не знает как.
Аня тоже не знала.
Она даже не могла точно ответить, почему настаивает на этих визитах. Как будто дома ее кто-то ждет… Чушь. У Александра больше нет дочери, единственная девушка по имени Аня, которую он знает, – милая разносчица газет, что желает ему хорошего дня каждый понедельник на перекрестке.
Швырнув оставшиеся газеты в урну, она зашагала прочь.
«Я теперь сирота», – порыв ветра обжег щеки, и Аня поняла, что в этом виноваты невысохшие слезы. Две тонкие полоски, оставляющие соленый привкус на губах. Как последняя неудачница, она шла по улице одна и рыдала.
Но не только отец беспокоил ее. Пока Аня была «в плену» у фоморов, прошел целый год. За несколько дней на Да’Арии пролетел год на Земле! Кажется, Никка время не очень-то волновало (разве что вероятность упустить что-нибудь интересное), конечно, его семнадцатилетнему лицу ведь почти полвека…
«А что будет со мной через десять, двадцать, сорок лет? – соли на губах Ани стало еще больше. – Никк не особо изменится, а я? Состарюсь и… умру? А Никк не изменится».
За спиной кто-то восторженно воскликнул. Наспех стерев рукавом слезы, Аня обернулась и увидела маленькую девочку за окном кондитерской. Ребенок дергал за рукав маму и радостно тыкал на прилавок, уставленный разноцветными пончиками и тортами.
Что ж, есть и плюсы в нынешнем положении. Аня вытянула перед собой одну руку, а другой, пошарив в кармане, нашла кристалл.
«Лишь маленькая искорка энергии, – попросила она, позволяя неизведанной силе наполнить сознание. – Лишь капля, чтобы поднять настроение».
Подчинившись, мощь даитьянского адри пронеслась током и наполнила вены легкостью. На миг Ане показалось, она может все. Перенестись на другой конец земли? Увести планету с орбиты? А может, украсть с неба Луну? Еще доля секунды, и энергия иссякла, а на ладони у нее материализовалось белое блюдце с кусочком черничного чизкейка.
Бредущий мимо школьник раскрыл рот, вытаращившись на Аню полу-испуганно, полу-изумленно. Мальчишка медленно перевел глаза на кондитерскую, а затем обратно на Аню.
«Блин».
– Волшебную палочку дома забыла, – выпалила она, растерявшись сама.
– А…
– Жди сову с письмом! – она скользнула за поворот и снова сжала кристалла, пока ее ошарашенный зритель не поспел следом.
Улица растворилась, и вокруг появились стены комнаты. Выдох. И плохие мысли наконец отступили. Здесь, в родной комнате, где прошло Анино детство, все осталось по-прежнему: матрас с подушками прямо на полу, фотографии на стене, окруженная огоньками гирлянды надпись: «Night ain’t over until we grow young again2».
«Значит ли это, что я должна снова поверить в чудеса?» – подумала Аня, разглядывая неказистые буквы, выведенные когда-то ее же рукой.
Дверь в комнату была безжалостно замурована красными кирпичами, Кллисс и Нааек постарались, чтобы ничего не напомнило Александру о прошлом. У него нет дочери, а значит, нет и комнаты, в которой та должна жить.
Нет, плохих мыслей больше не было, только печаль.
– Кто виноват, Ластер? – с упреком спросила себя Аня, поставив чизкейк на стопку книг. – Кому было скучно жить спокойной жизнью?