***
В тёмном подземелье, куда Ноа увела Энгстелиг, пахло сыростью и плесенью. У парня кружилась голова от всех этих бесконечных лестниц, пролетов, переходов, коридоров, и в середине пути он оставил наивные попытки запомнить дорогу. Весь путь до дверей, ведущих к Абсолюту, освещали несгораемые факелы на стенах. Они шли долго – в суровом молчании, – и когда, наконец, добрались до тяжелой металлической двери, Ноа почувствовал, что от нее исходит какая-то странная энергия. Ноа ощущал неясную дрожь, стоя перед дверью и не знал, чего ждать там. У дверей их уже ждал приор Бомер, взволнованный, воодушевленный и обеспокоенный одновременно.
– А когда здесь будут остальные? – спросил Ноа, оборачиваясь к женщине.
– Они все уже внутри, мой мальчик, – сказал приор Бомер, не дав вставить Энгстелиг и слова, чем точно ее разозлил. Это было видно по ее лицу, скривившемся в недовольной гримасе. – Пространство вокруг Абсолюта растягивается по его желанию, и те, кто там находится, никогда не встречаются друг с другом.
– По его желанию? Абсолют живой?
– И да, и нет, – произнес приор Бомер. – Абсолют – это чистая энергия, копирующая мысли, чувства и разум волшебников, но не обладающая ими по-настоящему.
Приор Бомер явно хотел сказать что-то еще, но Энгстелиг, спешащая отправить Ноа в Абсолют и узнать результат испытания, его перебила:
– Тебе пора, Ноа.
Она не умела изящно заканчивать разговоры. Более того, совершенно не умела общаться с людьми и явно не пыталась как-то исправить это.
Приор Бомер распахнул железную дверь, и Ноа длинную лестницу, ведущую вниз. Дорогу ему продолжали освещать факелы. Ноа продвигался осторожно, держась за влажные стены и медленно ступая на тронутые временем крошащиеся ступени. Попутно думая, ремонт этому месту не помешал бы. И чем ниже Ноа спускался, тем сильнее ощущал дрожь, исходящую от стен.
«Это и есть Абсолют», – почему-то подумал Ноа, полный уверенности.
На последней ступени Ноа почувствовал холод, пробирающий до костей, словно именно здесь начиналась реальная граница Абсолюта. Практически в этот же самый момент маленький шарик растворился, но в освещении Ноа более не нуждался. Помещение, в которое он попал, было наполнено странным светом, делающим подземелье не темным, а приглушенным. Белый туман, который окутывал каменные колонны, словно выросшие из земли, и скрывал воду, наполнявшую все вокруг. Ноа ощутил это, как только сошел со ступени, вымочил насквозь все кроссовки – уровень воды достигал его щиколоток.
Ноа настороженно озирался вокруг, двигаясь вперед сквозь туман небольшими шагами. И как в этой ситуации Абсолют попытается его обмануть?
Но тут Ноа почувствовал, что его ногу что-то схватило, и, опустив взгляд, он увидел, как вода поднималась по его щиколотке, принимая форму ладони.
– Что за черто…
Договорить Ноа так и не успел, потому что эта водяная рука утащила его под воду, как будто там резко стало глубоко.
Глава 5
Ноа разбудил аромат свежеиспеченных оладий, и, сонно разлепив глаза, он понял, что находится у себя в комнате. В той, которую оставил на Земле, в Греции. Голова кружилась, и перед глазами все плыло, как будто до этого он потерял сознание и только пришел в себя, а кости во всем теле ломило как после тяжелой тренировки. Но уже через минуту боль бесследно ушла.
Ноа беспокойно озирался. Где Хэксенштад? Где Энгстелиг, Осо, Франциск и остальные? Неужели все это было просто сном? Какой-то частью души парень надеялся на это и был рад, что проснулся, но другая его часть – самая маленькая – немного жалела того, что это всего лишь оказалось плодом его фантазии.
Ноа сел на постели, озираясь по сторонам и выискивая, где же здесь подвох. Он попытался вспомнить, что он видел последним там, но в голове стояли только образ молчаливой Энгстелиг. Ноа нервно передернуло. Все-таки будет хорошо, если он никогда не встречался с этой женщиной. Он вышел из комнаты, скрипнув дверью, и спустился по лестнице на кухню. Сердце пустилось в бешеный пляс, когда Ноа заметил, что на кухне именно его мать – живая – печет оладьи. Она обернулась и улыбнулась ему так тепло и нежно, что у Ноа внутри все похолодело.
– Мам…– пролепетал Ноа и на негнущихся ногах сделал ей шаг навстречу.
– Что такое, милый? – спросила Нея звонко и чуть-чуть склонила голову так, что несколько светлых прядей упало ей на лицо.
Она откинула их привычным жестом за спину, и Ноа бросился к ней, крепко обняв. Нея была живая, дышащая и пахнущая чем-то приятным, а Ноа, почти свыкнувшийся с мыслью, что она покинула его, затаил дыхание. Он чувствовал небывалое спокойствие, греющее душу, ощущая родное, близкое сердцу тепло.
– Милый, что-то не так? Снова кошмары? – обеспокоенно спросила Нея, ласково поглаживая сына по голове.
«Я думал, что ты умерла», – вертелось на языке у Ноа, но сейчас он понимал, насколько абсурдно это звучало. Она была рядом, а все остальное – просто очередной кошмар.
– Нет, мам, все в порядке, – тихо произнес Ноа, смотря в родные глаза.
– Налетай, – нараспев произнесла Нея, поставив перед Ноа тарелку с оладьями и вернувшись к плите.
– Спасибо, мам, – улыбнулся Ноа.
– Не за что, родной, – ответила Нея, оборачиваясь и ероша сыну волосы. – Ешь не спеша, но постарайся не опоздать в лицей.
«Все, что вызывает в тебе эмоции, не настоящее», – вдруг, возникая из пустоты, произнес в его голове голос Энгстелиг.
Ноа оборачивается к матери, и сердце его сжимается от боли. Как понять, что настоящее, а что нет? Был ли сном Хэксенштад или сейчас он спит?
– Я люблю тебя, мам, – сказал Ноа, окончательно запутавшись. – Я не голоден, наверное, пойду уже.
– Нет, молодой человек, вы позавтракаете, – сурово произнесла Нея, нахмурившись. Она так делала совсем нечасто, но Ноа, как и сейчас, легко сдавался. Парню пришлось немного поковыряться в тарелке, хотя аппетита действительно не было.
Воспользовавшись тем, что Нея снова вернулась к готовке, он незаметно выскользнул из-за стола и прошел в гостиную. Ноа хотел разобраться во всем. Каким-то странным образом сон о Хексенштаде повлиял на него, затянул и никак не отпускал. Так забавно: он помнит, что так хотел, чтобы Энгстелиг со всеми остальными были плодом его фантазии, а теперь никак не мог отделаться от чувства, что хочет вернуть их.
В гостиной он искал хоть какую-то подсказку, которая могла дать причину засомневаться в реальности происходящего. Но комната было совершенно обычная, такая же, как и всегда. Все тот же старый потертый бежевый диван со следами от кружек на подлокотнике, за которые Нея его неоднократно ругала, все тот же ковер, который Нея притащила с распродажи, тот же стол и книжный шкаф, все те же фотографии на нем… Ноа внимательнее присмотрелся и увидел в одной из старых фоторамок неизвестную ему фотографию, где Нея – совсем юная – стояла рядом с какими-то молодыми людьми. Один темноволосый мужчина, обнимал ее за талию, а невысокая черноволосая девушка с светловолосым молодым мужчиной просто стояли по обе стороны от них. Лица людей Ноа рассмотреть не мог, потому что фотография сильно выцвела, как будто долго стояла под солнцем. Узнавалась там лишь только Нея. Взглянув на изображение, у Ноа появилось странное чувство, будто он где уже встречал этих людей.
Ноа поднял фоторамку и осторожно вытянул из нее фото, прекрасно помня о привычке матери подписывать их сзади. Надпись почти ничего не сказала ему – «Нея, Киллиан, Аркон, Энгстелиг», – хотя обычно она с точностью до мелочей записывала, где и когда было снято фото.
Энгстелиг! Значит, ему не приснилось! Ноа чувствовал, что где-то уже слышал другое имя с фотографии, но не мог понять где. Возможно, Нея когда-то упоминала о нем при сыне. «Киллиан, Киллиан, Киллиан» – Ноа прокручивал в голове это имя и пытался рассмотреть его лицо на фотографии. Но без толку. Через несколько минут парень сдался, но тем не менее аккуратно сложил фото и сунул в карман, а затем, быстро прихватив из комнаты рюкзак и не удосужившись проверить, что там лежит, вылетел из дома, уже в дверях взглянув на суетящуюся у плиты Нею.
– Я люблю тебя, мам, – произнес он напоследок.
Ноа встретило прохладное осеннее утро, и он немного поежился. Улица была, на удивление, пустая, но Ноа как раз и любил такое время, когда никого не было. Единственным, кого он встретил на своем пути, была трехцветная небольшая собачонка с недовольным выражением морды. Она уставилась на парня, и Ноа, с удивлением отметил, какой осмысленный – как будто человеческий – взгляд у нее. В остальном, собака выглядела вроде как милой – пузатая, с темно-коричневой и рыжей шерстью на боках и белоснежными коротенькими лапками.
– Ладно, ты себя накручиваешь, – проговорил Ноа, тяжело вздыхая. – Это могут быть просто совпадения.
Но в этот же момент, словно в опровержение его слов, парня очень громко – чуть ли не на всю улицу – позвали по имени. Сначала он подумал, что, скорее всего, ослышался, но голос снова прозвучал, на этот раз громче:
– Ноа! Ноа! Помоги!
И теперь сомнений не осталось. Он либо сходил с ума, либо это действительно был голос Осо. Ноа судорожно начал озираться по сторонам, не решаясь позвать девушку, но, как и раньше, единственной, кто была с ним на улице та же пузатая собачонка, которая с усердием чесала за ухом. Ноа тупо уставился на нее, и собачонка, поймав его взгляд, перестала это делать и в ответ уставилась на него, а затем поднялась и поковыляла прочь на своих коротеньких лапках.
– Это бред какой-то, – пробормотал Ноа, бросаясь вслед за собакой по маленьким улицам.
Собачонка то и дело озиралась, да еще и таким важным видом, мол, наконец-то этот дурачок пошел за ней. Ноа и в самом деле считал себя сейчас дураком, ищущим какие-то знаки и бродящим по улицам за бездомной собакой, которая взялась ни пойми откуда. Где был его здравый смысл? Да, и в самом деле, нужно прекратить это. Не о том ли он думал, когда «был на Виридитерре», что хочет вернуться на Землю, где была жива мама? Так почему он так отчаянно теперь хочет вырваться отсюда, понять, что же из всего произошедшего с ним было настоящим сном?
– Да, нужно прекратить это, – снова сам себе сказал Ноа и встал, как вкопанный, посреди незнакомой ему улицы. Наверное, это был самый глупый вариант идти за собакой.
Он осмотрел невысокие, сросшиеся в один, маленькие черные домики с плотно зашторенными окнами, разбитые каменные дорожки из черной плитки, разноцветные почтовые ящики, и понял, что даже приблизительно не знает, где оказался. Более того, он был совершенно уверен, что поблизости с его домом не было такой улицы.
Небо над ним стало свинцово-серым, в воздухе опасно повеяло грозой. Сильный поток ветра поднял ввысь пожелтевшую осеннюю листву и пронес мимо Ноа, захлестнув его.
– Ну и что ты остановился? – послышался откуда-то снизу могучий бас.
Ноа непонятливо уставился на собаку, снова безмятежно чесавшую себе за ухом. Он огляделся по сторонам еще раз и никак не мог взять в толк, кто с ним говорил. Но впереди и сзади была бесконечная узкая улица из черных домиков, а Ноа по-прежнему был единственным человеком здесь.
– Эй, вообще-то в разговоре принято смотреть на собеседника, а, чтобы завязалась беседа, следует отвечать, – снова послышался бас. – Я тут, внизу.
Ноа снова посмотрел на собачонку и обомлел. Теперь Пес – иначе Ноа теперь не мог сказать – стоял на задних лапах, упершись в бока, и грозно смотрел на него, явно раздраженный невежеством юноши. Но самым странным было не это. Сейчас на Псе красовались темно-зеленые короткие брюки на подтяжках, черный сюртук, забавный галстук в кость и даже высокий цилиндр, а дополняла картину небольшая трость.
– Я… Я… – промямлил Ноа.
– «Я-я», – проворчал Пес. – Говори четче.
– А где ботинки? – только и смог вымолвить Ноа, потому что именно их и не хватало для полного образа.
– Ты когда-нибудь видел, чтобы собаки носили обувь, дурачье?
«Да я и не видел, чтобы собаки носили цилиндры и сюртуки», – подумалось Ноа, но он опомнился, не дав этой мысли соскользнуть с его губ, ведь припомнил всех этих милых карманных собачек, которые любящие хозяйки одевали во всякие глупые наряды.
– Беседу следует начинать со знакомства, – продолжил Пес. – Меня величают приор Тоби Гейтс, я являюсь…
– Кто называет собаку Тоби? – вырвалось у Ноа.
– Меня так матушка нарекла, щенок! – огрызнулся Тоби и неприятно оскалился, показав Ноа ряд мелких зубов с острыми клыками зубов.
– Прости, – искренне произнес юноша.
– Те.
– Что-что?
– «Простите», к старшим принято обращаться на «Вы», – нравоучительно сказал Тоби.
– Простите, – поправился Ноа.
– Так-то лучше.
Он замолчал, удовлетворенно поглядывая на Ноа, на языке у которого вертелся вполне понятный вопрос.
– Простите, – заговорил Ноа, – а кто вы, собственно, такой?
– Кто я такой?! – возмущенно произнес Тоби. – Кто я такой?! Я же представился!
– Да, но я хотел сказать… – Ноа совсем не знал, как высказать мысль о том, что у собак не принято разговаривать человеческим языком.
– Я, можно сказать, твой проводник, твой спутник и лучик надежды, который поможет тебе пройти Испытание Абсолюта, – великодушно ответил Тоби.
«Так мне все-таки не приснилось», – подумалось Ноа, и он сразу же дернулся назад, вспомнив, что оставил там маму, но и впереди, и сзади по-прежнему была длинная улица из черных домиков.
– Ты справился с первым испытанием, – продолжал Тоби. – Ты проявил недоверие к одной из самых сильнейших эмоций – к любви. Не поддавшись обману Абсолюта, ты…
– Первое испытание? Будут еще?
– Не могли бы вы не перебивать меня, молодой человек? – раздраженно рыкнул Тоби. – Так на чем я остановился? Ах да, Абсолют использует еще страх и веру. – Он таинственно и многозначно посмотрел на Ноа и продолжил: – Так чего ты боишься, Ноа?
Ноа даже не успел подумать, откуда Тоби знает его имя, как тот его опередил:
– Ты ведь думаешь, откуда я знаю твое имя, да?
И пока под величественный хохот пса, Ноа лихорадочно соображал, чего же он боится – пауки, змеи, учитель географии Ксенон Адаму, – улица начала расширяться, а точнее – дома стали отдаляться от них. За спиной пса появился густой черный дым. Из него медленно отделялась фигура – начали показываться тонкие руки в перчатках, словно кто-то пытался выбраться оттуда. Но от созерцания этого процесса юношу отвлек Тоби, уставившийся прямо за спину Ноа:
– Ох, а вот и началось. Твое второе испытание, мой щеночек. Сейчас-то и узнаем, чего ты боишься.
Ноа сразу же обернулся назад и увидел точно такой же дым, но тот был гораздо крупнее того, что появлялся перед ним. Из этого столпа дыма появлялись не руки, в тьме проглядывались белые волосы и черная мантия с золотой лентой по краям, которую Ноа видел лишь однажды. Юноша в ужасе застыл, не находя в себе сил даже, чтобы сдвинуться с места, потому что сразу понял – хотя и отказывался верить, – что за человек скрывается в дыме.
Это он, убийца его матери.
Но почему он отражает его страх? Ноа ведь не боится его, а хочет отомстить ему! Абсолют играл на его чувствах, пользовался подсознательными страхами, сталкивал с ними лицом к лицу, чтобы Ноа понял: этот треклятый Ройван пугает его до чертиков своей безжалостностью, бессердечностью. Юноша едва сдерживал слезы, прошептав яростно-слезливое: «Ненавижу… ненавижу тебя…», но вместе с тем в душе его поселился ужас – одно дело ненавидеть его на расстоянии и совсем другое встретиться с ним. Он ведь еще совсем не готов!
– Кошки тебя подери! Да это же фрау Энгстелиг! – послышался бас Тоби. – Знаешь, щеночек, ты не первый, у кого я встречал ее здесь, но только у тебя она выглядит таким образом. Ты и вправду ее такой видишь?
Ноа снова обернулся и то, что предстало его глазам, сложно было назвать именно той Энгстелиг, которую он знал. Ее короткие черные волосы были спутаны, шрамов, которых у нее и без того было множество, гораздо прибавилось и они были глубже, больше. Единственный глаз был черным, и в нем читалась ярость. Сама она сгорблена, словно дикое животное, готовившееся к нападению. Одежда местами истрепана, изорвана и со свежими пятнами крови на ней. И в руках у этой Энгстелиг был ее кинжал – кривой, словно бы искаженный, какой-то неправильный.