-- От меня сбежал дорогой моему сердцу огнехвост; думается мне, он чего-то иль кого-то испугался, ведь был сегодня трудный день. Разыщи мне его, брат, будь добр. -- Подняла свои дивные очи Юнни, обращаясь к названному брату, ведь дружили они с детства, и съели не один пуд соли и лиха.
Великим мастером был Олвин: кузнецом, каменотёсом; но также и в ином ремесле известен был, а именно то, что умел он считывать следы, как эльф. Его зоркий глаз и острый слух могли бы пригодится, и повторять просьбу дважды этому гному было не обязательно.
-- Куй железо, пока горячо. -- Изрёк Олвин и растворился в темноте.
<p>
Свиток #10. Олвин и огнехвост</p>
Гном Олвин одиноко, не спеша брёл по каменистой дороге и что-то нёс в своём походном мешке. Мешок шевелился и создание, котором в нём сидело, чихало от табачного дыма -- гном на ходу курил трубку.
-- Сейчас же перестань толкаться! -- Рассердился Олвин. -- Бедная моя спина...
Существо недовольно пискнуло и на какое-то время затихло, но уже через несколько мгновений снова начало возню.
-- Нет, так не пойдёт. -- Заявил гном и остановился. -- Если оно не угомонится, я не донесу мешок до порога дома своей сестры, а ведь я ей обещал, что доставлю это в целости и сохранности. Вот только я сам уже помят изрядно; плечи так и ноют.
Олвин присел на краешек тропы и облокотился на ближайший валун, дабы немного передохнуть -- подустал он за сегодня малость, а тут ещё под конец дня упросили изловить ту чёртову пропажу.
-- Я ведь даже не рассмотрел толком того, кого поймал; гляну-ка я на него сейчас.
Гном подвинул мешок поближе, и начал осторожно его развязывать. Оттуда донеслось глухое, крайне недовольное ворчание.
Олвин был не из робкого десятка, но всяческого рода суеверия над ним всё же довлели -- день клонился к своему логическому завершению, и солнце в своём закате, напоследок освещая местность, отбрасывало жуткие тени от камней.
"Наверное, всё же не стоило мне под конец дня что-то предпринимать", с сомнением подумал гном.
Мгла сгущалась, и тут Олвин перепугался не на шутку -- теперь на него самого упала чья-то гигантская тень! Его обдало страхом, ведь он был совсем-совсем один, на проезжей, но на данный момент совершенно безлюдной дороге.
"О боги! Как по мне, так лучше б свора разбойников иль стая зверья: уж я бы им задал жару! Чем плестись в пугающей гробовой тишине".
Олвина отпустило, ибо нависшей над ним тенью был всего лишь случайно пролетавший дракон.
-- Сто пудов тяжёлого металла даю на то, что это Иддир; даже она торопится домой -- не то, что я. -- Сказал самому себе Олвин. Он поднялся, отряхнулся и, завязав мешок, взвалил его себе на плечи вновь. Гном пересилил свою минутную слабость и твёрдым шагом направился вперёд, к своей цели.
Уже подходя к Фаннихольму, Олвин, обычно хорошо для гнома ориентирующийся в темноте, нечаянно споткнулся, и этим препятствием оказался какой-то камень, с какими-то странными, нацарапанными на нём рунами.
-- Это ещё что? -- Почесал в затылке гном и уверенным тоном добавил: -- Эту дорогу я знаю, как свои пять пальцев; откуда взялся этот камень? Его тут не было.
Но времени на то, чтобы изучить руны, у Олвина не нашлось, да и не мастак он в них -- другие у него задачи и заботы. К тому же на камне были начертаны такие руны, которые и прочтёт, и поймёт не каждый: эти символы и знаки отличались от гномьих, и явно не гном их царапал; не их это язык, чуждое им всем наречие.
Благополучно добравшись до своего селения, Олвин нашёл свою сестру в компании с Иддир -- юная гномка сидела в беседке и внимательно рассматривала какие-то древние свитки, и дракониха также их читала, наклонив свою морду поближе, ибо зрение её, в отличие от обоняния, было не столь острым.
-- Я так и знал, что это ты! -- Обратился Олвин к Иддир, поприветствовав её. -- Я видел, как ты пролетала мимо, в вышине.
-- О да, -- Ответствовала та, продолжая чтение записей.
-- Не спишь? -- Спросил гном свою сестру. -- Не поздно ли?
-- Тебя же жду; где ходишь? -- Обернулась гномка. -- Нашёл? Принёс?
Олвин утвердительно кивнул, отринув с плеч долой поклажу и прислонив её к колонне беседки.
-- Да осторожней! -- Пожурила сестра. -- Это не дрова, не камни.
Гном развязал мешок, и все стали ждать -- особенно Иддир: она была очень любознательной.
Постепенно мешок ожил, пришёл в движение. Внутри него сначала кто-то засопел, и вот: наружу показалась мордочка, а потом и само существо -- очень мохнатое, лохматое, но скорее просто пушистое и весьма забавное. Завидев хозяйку, оно тут же юркнуло к ней на колени: всякого другого эта белка уже давно бы искусала и исцарапала, больно погрызла и покоцала -- таков уж её бесячий характер; однако, с Юнни у неё была взаимная привязанность, и сбегала белка не просто так -- на то имелись веские причины.
-- Кто это? -- Подивился Олвин. -- Крыска, не крыска... Что за зверёк?
-- Всё тебе надо знать! -- Улыбнулась его сестрица. -- Это мой новый друг; его следует холить и лелеять. А ты взял его и обидел!
-- Я -- обидел?! -- Подавился смехом гном. -- Во-первых, я эту зверушку ловил по всем закоулкам и еле отыскал; во-вторых, оно, такое вот растакое, отдавило мне все плечи! Раньше ты мне её не показывала... -- С укором добавил он.
-- Раньше нужды не было, да и не до белок тебе, насколько мне известно -- с твоими-то подземными заботами.
-- А как ты с этой белкой познакомилась?
-- Да недавно; может, недели две. Смотрю: сидит себе на дереве такая вся распушистая. Я ещё удивилась про себя, отчего она не впала в зимнюю спячку. Я приманила её кедровыми орехами, что ты привёз из Шеллфолда, и теперь она живёт со мной.
-- Большая она, для белки-то! -- Заметил Олвин. -- С хорошую собаку.
-- Да просто огромная! -- Согласилась Юнни.
-- То-то я её еле доволок, точно кабана на себе нёс; было бы чему удивляться.
-- Я вообще-то ещё здесь, -- Напомнила Иддир, ревнуя, ибо почувствовала себя всего лишь частью ландшафта. -- Лучше расскажи Олвину про вчерашнего странного гостя.
-- Что за гость? -- Нахмурил свои густые брови бравый гном.
-- Я сама лишь половину услышала; а из той половины лишь половину поняла. -- Вздохнула дракониха, вся в предвкушении долгого рассказа -- она любила интересные истории.
-- Тогда не будем мёрзнуть, а пройдём в мою таверну, что в двух шагах от нашей беседки.
Все трое проследовали в таверну; Олвин и Юнни -- на ногах, Иддир -- на лапах.
-- Итак? -- Продолжил вопрошать гном со свойственной ему настойчивостью, упрямством, упорством и упёртостью.
-- Этот тип чужд нам и по духу, и по плоти, -- Заговорила хозяюшка, присаживаясь. -- До крайности он мерзким показался, ведь вёл себя он вызывающе весьма. Я молчала, видя, как поганит он обеденный наш стол, марая на нём скатерть дорожной обувью своей. Однако нестерпимо стало, как обхватил он талию мою, и двинула ему я что есть мочи за такую дикость. Передёрнуло меня в тот миг от гнева, ибо, хоть не видела лица его, не разглядела, но всё же сразу вспомнилось, как маленькой ещё похитили меня в Лихие годы, перебив родню, и ходила я в колодках, превозмогая боль всю и усталость; когда морили голодом и холодом её людишки гадкие и чёрные; когда недоедала и недосыпала она, терпя все муки и страданья, лишённая всех благ; когда чёрным было небо над моей главою, и изодранными в кровь были мои стопы; когда меня, ребёнка пола женского, работать заставляли, ведь гномы наиболее выносливы из всех рас, что есть на свете; когда кидали мне огрызки да чёрствые по виду и по вкусу сухари, точно дворовой собаке -- но и к собакам относятся лучше в разы...
-- И мои родители куда-то делись. -- Сказала самой себе Иддир, ни к кому не обращаясь. -- Как вылупилась из яйца в гроте, так и живу... Нам было тогда по шесть; и шесть же хоть не лет, но долгих месяцев мытарств и скитаний, но куда б я не казала, и где б ни пролетала, не могла я отыскать тебя.
-- Равно как и я. -- Сурово добавил Олвин, до этого хранивший глубокое молчание. -- И это очень странно, ведь и я, со стороны своей, все горы перерыл, как если бы я -- подземельный крот. Мальчишкой вплавь по речке, и в лес -- во все глаза... Уж не помню: как же ты спаслась? Упоминала, но запамятовал я.
-- Вырвалась однажды, мучительно все путы изорвав зубами. Тогда и проявился тот мой дар, с рождения которым я владею -- а именно магия да рунное же ремесло: я наслала на обидчиков пусть временное, но заклятье, и освободилась вот из плена. Ларуал, на моё счастье, помогла развить всё это дальше. Но не говорите никому, а то и так все косятся и ведьмою меня считают! Пусть для всех я буду просто владетельницей таверны, и не сверх того.
-- Как мы были тогда рады встрече! Правда, Олвин? -- Спросила Иддир, подмигивая гному.
-- Ты думаешь, что этот тип -- из того тёмного племени? Из чёрных людей? Но прошло уж двадцать лет: гномы вышвырнули их из этих мест навеки. И хвала богам, никаких сражений не предвидится -- хотя, право же, я б не отказался биться даже с великаном, как Сигрун Победитель, что Еттина свалил; об усекновении главы последнего ходят целые мифы да легенды!
-- Это не люди; это нелюди. -- Замотала мордой Иддир. -- Ни гномов, ни драконов они не любят. И с эльфами не водятся. Они -- нежить, а нежить никогда нельзя убить до конца, ибо над ними Тот, кто призывает...
-- Что? -- Переспросил Олвин, непонимающе мигая.
-- Ужель ты думаешь, что просто так сидела я в беседке, свиток за свитком перебирая? -- Подтвердила Юнни. -- Я не успокоюсь, пока не отомщу за унижение своё, даже если б прошёл целый век. Те, кто издевался надо мною, наказания не получили -- они убереглись тогда, когда наш народ пошёл на них сечью праведной, достойной, справедливой. Много полегло в ту ночь тех сволочей и тварей, но именно мучители все те выжили, и скрываются -- пока сокрыто от моих глаз, где именно. Но я найду, и разберусь!
В глазах у благородной гномки блеснул яркий огонёк, преисполненный возмездия. И если б стоял рядом враг -- неминуемая кара обрушилась бы на него, ибо подросла некогда юная гномка, и может постоять, как за себя, так и за других.
-- Засиделся я, увы. -- Вставая, высказался Олвин на прощание. -- Пора мне в путь-дорогу до своей берлоги. Ибо выспаться мне следует, ведь вставать мне ни свет, ни заря. Трудиться, трудиться, и ещё раз трудиться, не покладая рук.
Но огнехвост, не будь глуп и бестактен, просто так не захотел отпускать друга своего друга -- белка более не серчала, вела себя тихо-мирно, не бунтуя, и теперь ластилась хвостом у ног Олвина; она поняла, что у гнома и в мыслях не было причинить ей вред, ведь слишком многие польстились бы на шапку из беличьей шкурки.
-- Ты смотри, -- Подивился тот. -- А я думал, сие животное сгрызёт меня и даже не подавится.
Не в правилах гнома шутить, но настроение у него сегодня было отличное, хотя и несколько подпорченное воспоминаниями о былом, да ловлей пушистого грызуна, ведь затрачен был на это целый день.
На следующий день, уже к концу работы, обступили гномы Олвина, расспрашивая о том, о сём -- ведь там, во глубине Энгерских руд, на месте первом и втором лишь кирка да удобный лом; где топот, гул, да молоточков стук и звон.
После, уже расходясь, один из рабочих артели спросил у своего мастера, домой ли сразу поспешит, аль ещё куда свернёт -- авось нелёгкая куда-то занесёт?
-- Я знаю, куда я сегодня заверну. -- Загадочно произнёс Олвин. -- Туда, откуда струится дивный запах, прекрасный носу аромат. Я иду туда, где льётся и вкуснейшее пиво, и чёрный эль, и райская медовуха; я иду туда, где умелые руки выпекают боевой хлеб, блинчики, вертушки, пышуги, кашу из тыквины и печёные в золе каштаны; туда, где можно полакомиться хорошо приготовленным лакомством из заморского фруктуса; наконец, туда, где меня ждёт приятная беседа, и где рады мне всегда...