Проснулся, когда в палате уже было светло. Медсестра куда-то исчезла. А потом я услышал, как кто-то вошел в палату.
Я лишь чуточку приоткрыл глаза и увидел рядом с собой какого-то пожилого врача в окружении двух других, помоложе. Понятно, утренний обход. Я специально не стал показывать, что проснулся: такие никогда ничего не объясняют. Но может, он скажет что-то тем, другим?
Сработало. Врач осмотрел капельницу, проверил мой пульс, потом коротко сказал сопровождающим:
– Попытка суицида. Наглотался таблеток. Четырнадцать лет.
– Когда его привезли? – спросил кто-то.
– В половине третьего. Родители до сих пор ждут в приемном покое.
Шаги и голоса стали удаляться. Ну, теперь я хотя бы знал, что со мной произошло. И это было ужасно.
Теперь я не только неуправляемый псих, маньяк-разрушитель – я еще и самоубийца. Значит, психбольница мне обеспечена на всю оставшуюся жизнь. Родители, наверное, с ума сходят. Интересно, кто меня нашел в середине ночи? Ведь до того времени Иола никак не могла до нас добраться.
Вдруг страшное подозрение заставило меня похолодеть. А если это – очередная пакость Иолы? Может, она вовсе не раскаивалась, когда рассказывала о том, каким образом превратила мою жизнь в кошмар? А спокойно просчитывала, как доконать меня окончательно? Что ж, ее план сработал.
Да, но Иола четко сказала мне, что нужно выпить только две таблетки. А с двух таблеток я бы тут не оказался. Я сам виноват, так накрутил себя перед сном, что не смог уснуть, и с отчаяния сожрал еще кучу таблеток. Нет, Иола ни в чем не виновата. А вот я наверняка все испортил.
Так, допустим, меня привезли сюда в половине третьего утра. Наверняка сразу стали будить – это я в книжках читал. Правда, я этого не помню, но, пока мне не промыли желудок, уснуть точно не давали. Где в это время была Иола? Потом я все-таки уснул, и она, возможно, сумела добежать до нашего дома. Но родителей дома не было. А сестра? Она наверняка не открыла бы какой-то девчонке, которая трезвонит среди ночи. И я не узнаю, что случилось с Иолой, пока мой организм не очистится от лекарств. А это, похоже, случится очень не скоро.
Через пару часов меня перевели в обычную палату и пустили ко мне маму. Было невыносимо видеть, какая она бледная, как измучена бессонной ночью и новой бедой.
– Мама! – заговорил я прежде, чем она задала вопрос. – Только не думай, что я в самом деле хотел… ну, ты понимаешь. Да я о таком даже не думал никогда! Я просто не мог уснуть и вспомнил про твое лекарство в ванной. Ну, я же не знал, что оно такое сильное.
Мать молча погладила меня по голове. Я понял, что она мне не верит. Слишком много всего произошло за последнее время.
– Мама, а больше этой ночью ничего не случилось? – спросил я.
Она так и дернулась от моих слов:
– Господи, да что еще могло случиться?!
– Ну, я не знаю… Кто меня нашел?
– Я, – сказала мама и снова вздрогнула, наверное, от воспоминаний. – Мне не спалось, я сходила за таблетками и увидела, что их осталось как-то слишком мало. Пошла в твою комнату, зажгла ночник… И поняла, что с тобой что-то не так.
– Вызвала скорую?
– Нет, сначала мы с отцом сами пытались тебя разбудить, потом перенесли в машину и отвезли в больницу. Решили, так будет быстрее.
– А Кира – она осталась дома?
Мама глянула на меня удивленно:
– Кира? Она-то здесь при чем?
– Да ни при чем, – заверил я. – Просто спрашиваю.
– Я позвонила приятельнице, ты ее знаешь, тетя Маша из соседнего дома, – рассеянно произнесла мать. – Она прибежала и забрала Киру к себе.
Значит, дома никого не было. Может, Иола догадалась вернуться в больницу? Вот только у нее для этого уже не оставалось времени.
Глава двенадцатая. Ванькина тайна
Долго держать меня в больнице не стали. Выписали через два дня, причем перед выпиской врач в моем присутствии напомнил матери, что необходимо как можно скорее показать меня хорошему психиатру. Мама тяжело вздохнула в ответ.
Дома меня сразу загнали в постель, хотя чувствовал я себя нормально. Только горло все еще саднило. Препираться я не стал, просто подумал, что так даже лучше: никто не отправит меня в больницу, пока я вроде бы как на лежачем режиме.
Конечно же, отец и мать следили за мной в четыре глаза, не оставляли одного. На второй день ко мне пустили Ваньку.
Мне сразу показалось, что выглядит мой друг как-то необычно. Вроде и боевых отметин на лице не прибавилось, но что-то определенно изменилось. Подумалось: просто не рад меня видеть…
– Ну как ты, друг? – спросил Иван, усаживаясь чинно на стул рядом с моей кроватью.
Я пожал плечами:
– Да нормально.
– Мои родаки говорят, ты траванулся?
– Нет! – замотал я головой. – Не травился. Просто случайно выпил не те таблетки.
– Да не дергайся, большое дело, – снисходительно отмахнулся Разин. – Я тоже в начальной школе хотел травиться, так достали. Выпил все таблетки, которые в доме нашел. Только не взяло меня. Проспал сутки и проснулся как огурчик, предки даже ничего не поняли.
– Да не хотел я травиться, ну честно! – тоскливо повторил я.
В этот момент в комнату заглянула мама и зачем-то позвала Ваню в гостиную. Вернулся он почти тут же, с довольным видом.
– Мамка твоя в магазин на полчаса пошла, попросила за тобой приглядеть, – доложил он. – Типа доверяет.
Однако затем Ванька снова сник, почти перестал обращать на меня внимание, и я даже заметил, как он украдкой несколько раз покосился на будильник на моем столе.
– Если торопишься, то можешь идти, – сказал я, стараясь изо всех сил, чтобы голос не выдал обиду и разочарование. – Нечего за мной приглядывать.
– А? – встрепенулся Иван. – Не, я просто не выспался чего-то…
Вид у него и в самом деле был такой, словно он не спал пару суток. И все-таки – я видел – дело не в этом. Возможно, иметь друга-самоубийцу было для него уже слишком. Или родители основательно промыли Ваньке мозги насчет меня. А уж о Тасе страшно было даже спрашивать.
– Слушай, – сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал убедительно. – Я вовсе не собирался травиться. И школу с квартирой тоже не я громил. Я могу тебе все рассказать, но ты стопудово не поверишь.
– Почему не поверю? – встрепенулся Разин. – Я не тупой какой-нибудь. Ты попробуй.
И я решился. В конце концов, ну что я терял? Ванька и так считает меня сумасшедшим. Трепаться он не станет, в этом я был уверен. А я хоть кому-то расскажу об Иоле и, может, немного отвлекусь от черных мыслей о ее судьбе.
Ванька выслушал меня, ни разу не перебив. И даже не пошевелился – словно окаменел на стуле. К концу моего повествования сонное выражение исчезло с разинской физиономии, и мне показалось, что он наконец-то снова стал прежним Ванькой, моим лучшим другом.
– Круто! – выдохнул Иван, когда я закончил. – Вот это прикол! Хоть кино снимай!
– О таком, по-моему, вообще никто никогда не слышал, – подытожил я.
– И что вы собираетесь делать? Это ж фигня получается: жить вот так!
Иван начал от волнения подпрыгивать на стуле. Я мысленно попрощался с этим предметом обстановки и сказал:
– Не знаю я, что делать! У Иолы был план – она хотела, чтобы наши родители узнали, что с нами происходит, и обратились к специалистам, к ученым! Но я все испортил. А теперь она пропала, и я не знаю, что с ней произошло!
Я с трудом перевел дыхание. От одной мысли, что могло случиться с Иолой на ночной улице, у меня грудь словно кирпичом придавило. Ванька пересел ко мне на кровать, дружески саданул кулаком в живот:
– Да не кипешись, может, все с девчонкой обошлось. Слушай, я не догоняю, почему сейчас не можешь ее видеть?
– Потому что меня пару дней на капельнице держали, вот почему! – воскликнул я со злостью на собственную беспомощность. – И сейчас каждый день дают таблетки, еще те, что в прошлой больнице выписали. Мать в оба глаза следит, чтобы я их глотал. Она думает, все случилось из-за того, что я не пил эти чертовы таблетки. И даже если я найду способ их не пить, придется ждать несколько дней, пока организм не очистится. Только после этого я смогу увидеть Иолу. Если… если она еще жива.
– А увидишь? – продолжал пытать меня Ванька. – И вы все-таки встретитесь. Будете действовать по ее плану?
– Ну, наверное, – ответил я. – Другого-то нет.
– Бредятина, нельзя так делать! – горячо вскричал Разин.
Я даже подскочил от изумления.
– Почему нельзя, Вань? Кроме всяких профессоров нам точно никто не поможет.
– Чушь! Ты сам сказал, что такого никогда в мире не было, так? Конечно, я всякие там научные книжки не читаю, но и не дурак, понимаю: если бы такое хоть разок случилось, то все бы знали, а американцы фильм бы сняли. В общем, эти профессора только запрут вас в какой-нибудь тайной больнице и будут всякие опыты делать. А потом еще сообщат вашим родителям, что вы на фиг померли, и будете вы там до старости… во сне общаться. Как тебе это?
Да, надо признать, Ванькины слова мне не понравились. Уж очень смахивали на правду. Удивительно, что такая мысль пришла в голову моему другу, а не всезнайке Иоле. Интересно, что бы она сказала, услышав эту пламенную речь? Наверняка обозвала бы Ваньку идиотом и послала куда подальше.
Разин смотрел на меня так требовательно, словно ждал, что я прямо сейчас решительно откажусь от планов обратиться за помощью к ученым. Странно, с чего бы его так разобрало? Я хотел спросить об этом, но в этот момент в комнату заглянула вернувшаяся из магазина мать и спросила:
– Мальчики, вы что так раскричались?
Ванька здорово смутился, съежился и ответил почти шепотом:
– Да это я так… про школу рассказываю.
Вскочил и попятился к двери со словами:
– Я, это, пойду, наверное. Меня типа ждут. Давай, Алёха, поправляйся, я на днях еще забегу.
Через пару дней я категорически отказался валяться в кровати. Пусть лучше меня отправят в больницу, чем таращиться весь день в потолок и сходить с ума от тревоги. Все мои попытки потихоньку выплевывать лекарство с треском провалились под пристальным материнским взором. Я по-прежнему не знал, что произошло с Иолой. Ванька больше ко мне не приходил, и вообще никто не навещал. Ясно, что в глазах всех я был распоследним психом, к которому и приближаться опасно. Раз я спросил у матери, когда мне можно будет выходить на улицу, а она посмотрела на меня страдальческим взглядом и сказала:
– Если хочешь, я сейчас доварю суп, и мы куда-нибудь сходим.
Стало ясно, что на улицу одного меня ни за что теперь не пустят. Я молча поплелся в свою комнату. Но еще через несколько дней мне так захотелось на улицу, что я был готов согласиться на материнские условия.
– Мам, может, пройдемся? – предложил я, краснея. Как младенец какой-то, честное слово!
Мама тут же прекратила разделывать курицу, засунула тушку в холодильник и сказала, тщательно притворяясь веселой:
– Я буду готова через десять минут. Куда хочешь сходить?
– Да мне все равно…
Только бы подальше от опостылевшей комнаты, ставшей тюрьмой.
– Тогда, если не возражаешь, дойдем до магазинов в центре, поищем Кире подарок на день рождения.
Я сначала скривился, но подумал, что так даже лучше – хоть какая-то цель, и мама отвлечется.
Мы уже выходили из квартиры, когда я почти лоб в лоб столкнулся с Тасей – она стояла на площадке и тянулась к нашему звонку. Я покраснел и попятился.
– Тася! – воскликнула мама, как мне показалось, удивленно. – Пришла навестить? А мы собирались за подарком для Киры, но…
Она обернулась и посмотрела на меня. Очень пристально, будто спрашивала, может ли она хоть чуточку доверять мне.
– Да, пожалуй, останусь, поболтаю с Тасей, – кивнул я.
Мама все еще медлила. Ей не хотелось откладывать поход за подарком, и еще меньше хотелось показать Тасе, что она боится оставить меня без присмотра. Она ведь не могла попросить ее, как Ваньку, побыть со мной до ее возвращения. Хоть такие-то вещи мать понимала! Поэтому и психовала, но в конце концов все-таки решилась:
– Ладно, я скоро вернусь.
И почти бегом бросилась к лифту. А я жестом пригласил Тасю в квартиру. Мне показалось, что вид у нее какой-то возмущенный. На обычно бледных щеках горели багровые пятна румянца.
– Представляешь, мне никто не сказал, что с тобой случилось! – выпалила она, едва вошла в прихожую.
Ох, лучше бы ей и дальше никто ничего не говорил! Если она узнала от родителей, то я представляю, в каких красках ей расписали мое «самоубийство».
– Я целую неделю жила у тети, – продолжала Тася. – Она повредила ногу, нельзя было оставлять ее совсем без помощи. Только два дня назад вернулась домой. И ничего про тебя не знала. Только сегодня взяла братца за горло.
Я вздохнул, вспомнив о том, что Ванька больше ко мне не ходит и не звонит.
– Вообще-то я думала, что ты опять прячешься в дедушкином доме, – продолжала Тася. – Я же сразу просекла, куда Ванька таскается и еду прячет, как в тот раз. Уже хотела завтра туда сбегать. Хорошо, что все-таки спросила. Брат очень злился, но сказал, что ты дома, болеешь…
– Тася, ты только не думай… – начал я.
Но девочка замахала на меня руками:
– Да-да, я знаю, ты вовсе не травился, просто таблетки перепутал. Мне Ванька сказал. Хотя, по правде, это не имеет значения. За последнее время с тобой столько всего случилось, что у любого могли нервы сдать. Но я не считаю тебя самоубийцей! – поспешила добавить она.
Я молчал. Что я мог ответить? Я и благодарен был Тасе, и сквозь пол желал провалиться от ее слов. Хорошо хоть, у нее в этот момент мобильник зазвонил.
Девочка поднесла телефон к уху, ответила кислым голосом:
– Да, мама, я уже иду. Нет, хлеб еще не купила, но я о нем помню… До обеда управлюсь. Все, пока.
– Твои не знают, что ты ко мне пошла? – спросил я, когда она сунула телефон в карман и посмотрела на меня виноватыми глазами.
– Вообще-то знают, – вздохнула Тася. – Но отпустили только на пять минут.
– Я понимаю. Спасибо, что зашла навестить.
– Я еще приду, – заверила меня Тася. – Может, завтра, после уроков? Или ты Ваньку ждешь? Не хочу с ним столкнуться.
Как же не хотелось мне краснеть! Но, кажется, пришлось.
– Не знаю, – сказал я. – Вообще-то мы уже несколько дней не виделись и не разговаривали.
Тася посмотрела на меня удивленно, но ничего не сказала, пожала плечами и пошла к выходу. Я так и не понял, собирается она прийти завтра или нет.
– Погоди! – окликнул я девочку, когда она уже была на полпути к лифту.
– Что?
– Тась, я так и не понял, кого Ванька на этот раз прячет в домике в лесу. Ты спросила об этом?
Девочка без особого интереса пожала плечами.
– Не знаю, я и про тебя-то с трудом допыталась. А там, наверно, какой-нибудь его дружок из дома сбежал. Думаешь, ты первый там прятался?
Она махнула мне рукой и шагнула в лифт.
Я впервые за последнюю неделю остался один в квартире. Даже непривычно как-то стало, тревожно. Пошел на кухню, сделал себе бутерброд и с удовольствием уплел его всухомятку. Потом подумал немного и решил порадовать мать – пропылесосить гостиную и свою комнату. Я даже достал из кладовки пылесос и собрал его. Но какая-то мысль все время не давала мне покоя. Через каждые две секунды я застывал и пытался поймать эту надоедливую мыслишку за хвост.
Потом я понял: меня беспокоит то, что Тася сказала о своем братце. Конечно, он может прятать в домике кого угодно, и меня это совершенно не касается. И он вовсе не обязан меня каждый день навещать, если появились дела поважнее. Но все-таки что-то здесь не так. И я должен в этом разобраться, пока не загремел в больницу.
Посмотрел на часы: мамы не было уже полчаса. Но подарок для моей сестры она может проискать и до вечера, Кирке трудно угодить. Я вполне успею добежать до домика в лесу. Потому что не успокоюсь, пока не пойму, кого Ванька там прячет.
Я бросил пылесос и схватил куртку. Через наш двор пронесся на одном дыхании – боялся, как бы не засекли знакомые и не начали задавать вопросы. И через пятнадцать минут уже был у переезда.