Архонт сгорбился над интерактивной голографической картой и, кажется, был занят. Вокруг него возвышались шкафы с древними рукописями и книгами, языки многих из которых были утрачены и с трудом поддавались расшифровке. Частная коллекция отца была самой богатой в Амвелехе. Айзеку стало не по себе среди этих древностей, слишком еще свеж был в памяти разговор с Исмэлом.
— Отец, ты звал меня? — повторил он.
Абрахам обернулся и поманил его к себе.
— Да, Айзек. Входи.
Айзек, тряхнув курчавыми волосами, отогнал от себя призраки кошмара и подошел к отцу. Опустившись на колено, он склонил голову, чтобы принять отцовское благословение. Осенив его ритуальным жестом и приняв положенный поцелуй руки, Абрахам с неподобающей поспешностью обхватил его плечи и потянул вверх, заставляя подняться на ноги.
— Айзек, мальчик мой, — начал Абрахам, сжимая плечи сына. Он был чем-то встревожен, и Айзек, до этого избегавший смотреть на отца, все же бросил на него испуганный взгляд. — Сегодня мне открылась воля Господина. На нашу долю выпало испытание.
Айзек упер взгляд в пол. Сердце подпрыгнуло к подбородку. Ему вдруг показалось, что отцу всё известно о его встрече с Исмэлом, но Абрахам заговорил о завете.
— Господин, да пребудет с нами Его милость, слава и тайна, требует от нас жертву. Кровную жертву.
Айзек вздрогнул.
— Кровную? Это значит — настоящую? Убийство?
Абрахам поморщился от этих слов, но кивнул:
— Да, Айзек. Всесожжение, как делалось в старину, — руки архонта разжались и повисли. — Смысл и значение этого завета скрыты от меня, я могу только гадать. Однако мы должны это сделать. Возможно, это последний шанс спасти Амвелех от гибели, к которой он несется с такой бешеной скоростью. «Космос сей, не созданный ни людьми и ни богами, пребывает во веки — Огнь Присноживый, мерно вспыхивающий и мерно потухающий» — наш род и мир затухает, Айзек, эта мистерия должна вдохнуть в него жизнь. Не первый раз смерть открывает ворота жизни. Я видел Новый Эдем, — в его голосе послышалось благоговение, — он прекрасен.
— Но где мы найдем жертвенное животное? — с тревогой спросил Айзек, пытаясь отогнать сомнения и довериться воле Господина, как раньше. Но слова Исмэла уже дали всходы, и теперь ему во всем чудился скрытый смысл и пугающая аналогия. Убийство ради спасения Амвелеха, разве они оба — отец и брат — говорили не об одном и том же?
Абрахам отвернулся к карте. Нащупав рукоять трости, он крепко сжал ее.
— Господин укажет, — сказал он. — Я не могу открыть тебе всего, Айзек. Не сейчас. Этим же вечером мы отправимся в путь. Через пустыню к святилищу Хар а-Мóриа, к высохшему колодцу аргона-хюлэ. К Первому Колодцу.
Абрахам указал на изломанный хребет желтых гор на карте и повернулся к сыну.
— Там нас ждет ответ. Ответ для всего Амвелеха. Сейчас неспокойное время, но наша миссия важнее политических дрязг. Я не хочу, чтобы нам помешали совершить таинство.
Айзек молча смотрел на карту, в точку, куда указал отец. Быть может, за их отсутствие ситуация разрешится сама собой? Исмэл говорил, что только отец стоял на пути «Симулякра». В душе Айзека зародилась трусливая надежда, что ничего не придется выбирать.
— Какие бы испытания не выпали на нашу долю, Господин нам поможет, Айзек. Верь в это, — сказал Абрахам. — Ступай. Возьми только самое необходимое.
========== Глава четвёртая. Революция ==========
Руфь остановилась и сняла вирт-шлем. Пригладила ладонью длинную обесцвеченную челку и намагниченные волосы на стриженном затылке. Серьезность предстоящей операции вызывала у нее лёгкое возбуждение и нервную дрожь. Уже давно она не чувствовала подобного. По крайней мере в реальности.
В вирт-полиции Руфь была далеко не новичком. Она дослужилась до звания стратега, что было лишь на ступень ниже эгемона Терраха, но в линотаракс была закована впервые. Темный сплав тускло переливающейся полицейской брони доходил до самого подбородка, перетекая в новое состояние при каждом движении и застывая, когда она была неподвижна. Как и вирт-шлемы, линотараксы действовали сразу в двух измерениях: в Реальном городе и в Сети — и защищали не только от физических повреждений, но и от виртуальных атак. Снаружи линотаракс походил на застывающий пластик, и потому Руфь казалась себе пластиковой куклой, созданной для любовных утех, но, как ни странно, ей это даже нравилось. Приказ сменить обычный черный гоплитский костюм на броню, как ничто другое, демонстрировал насколько силен страх внутреннего круга архонтов перед виртами.
Дверь перед Руфью пришла в движение. Молодая женщина опустилась на колено, держа шлем в правой руке, как того требовал устав.
— Руфь, дочь Наоми, стратег вирт-гоплитов. Буду сопровождать вас до зала собраний по приказу эгемона Терраха, — Руфь склонила голову, и жрица, одна из Семи старейшин, осенила её благословением.
— Я принимаю твою помощь, Руфь. Встань, девочка.
Руфь поднялась. Она не любила, когда к ней обращались подобным образом, видели в ней женщину, ребёнка, а не офицера вирт-гоплитов, но та, что стояла перед ней, могла себе позволить покровительственный тон. Жрица могла позволить себе многое — даже пощечину или плевок в лицо, если сочтет нужным, а Руфь, согласно уставу и ригидной морали Амвелеха, должна была принять всё это с благодарностью. Поэтому она изобразила на лице улыбку, ведь госпожа Эстер выказывала ей расположение. Отбросив строптивым движением головы челку с лица, Руфь сверху вниз посмотрела на низенькую жрицу, которая в свою очередь рассматривала её с нескрываемым любопытством. Эстер, которая только что назвала тридцатилетнюю Руфь «девочкой», выглядела молодо, но ни для кого не было секретом, что ей уже далеко за шестьдесят. Её движения, царственная осанка не выдавали настоящего возраста. Руфь поджала губы, пытаясь сдержать презрительный смешок. Для той, кто призывал возлюбить свое тело и не вмешиваться в природный ход событий, жрица была слишком искусственной. Следствия пластической хирургии и дорогостоящего, почти неотличимого от биологического оригинала, протезирования были слишком очевидны.
— Узнаю себя в твои годы — тот же горящий взгляд. Рада, что среди нас еще есть обладательницы таких глаз, — сказала Эстер, удовлетворенная осмотром. — Ты проходила обследование на удержание плода?
— Да, госпожа, как и все, — улыбка сползла с лица Руфи. Забытое чувство, которое, как ей казалось, она давно похоронила в себе, вернулось, словно никогда её и не покидало. Стыд маленькой девочки, которая не оправдала надежд строгой матери. Жрица одним предложением свела все её достижения и успехи к бессилию бесплодной плоти. Усилием воли Руфь вернула улыбку на место.
— Как жаль, — вздохнула Эстер, — из тебя получилась бы хорошая мать. Не пришлось бы прятаться в броню вирт-гоплита.
— Я не прячусь, госпожа, — ответила Руфь и тут же пожалела о своей несдержанности.
Эстер улыбнулась.
— Разумеется. Извини, дорогая. Не подумай, что я осуждаю. Я рада, что ты нашла себе применение. Меня очень печалит судьба женщин Амвелеха. Сама природа отвернулась от нас. Немногие находят в себе силы жить достойно и служить городу и Господину. Пойдем, нам не стоит задерживаться.
На языке Руфи вертелся вопрос, что в понимании благочестивой Эстер является «достойным», но она проглотила этот вопрос, как многие другие, которые теснили грудь сильнее брони линотаракса.
— Если вы не возражаете, я надену шлем.
Руфь следовала за архонтом на расстоянии полуметра. Эстер благосклонно кивнула, бросив взгляд через плечо.
— Делай то, что от тебя требует твой долг, дорогая.
Иглы датчиков вирт-шлема привычно вошли в пазухи пластины на затылке. Ощутив их прохладное давление внутри, Руфь почувствовала себя лучше. Вирт-шлем разделял реальность надвое, позволяя быть в Сети и в Реальном городе одновременно, это давило на психику, но всё же не так, как это делала благочестивая Эстер.
— Твоя мать — выдающаяся женщина, — продолжала Эстер. — Это благодаря ей ты попала в состав гоплитов? Интересный выбор. Почему не Совет? Это больше подходит женщине. Со временем ты могла бы заменить мать.
— Я смею надеяться, что я стала стратегом собственными силами, госпожа Эстер. Но без рекомендации матери на меня бы даже не взглянули, в этом вы правы, — признала Руфь ровным голосом. Раздвоение сознания позволяло ей игнорировать растущее раздражение.
— Ты горда, девочка, — заметила Эстер с улыбкой. — Ты считаешь устроение города несправедливым?
— Извините, госпожа, если я позволила себе лишнее, — ответила Руфь, склоняя голову. Слишком упрямо, чтобы в это можно было поверить, но жрица, к счастью, не была столь дотошной. Её удовлетворил сам факт покорности.
— Ты молода и полна амбиций, дорогая, это похвально. Возможно, тебе кажется, что на твоем пути слишком много препятствий, но ты сама выбрала его.
— Да, госпожа.
— Для Совета важно благополучие большинства, а не единиц. Большинство женщин предпочитает более спокойный досуг и покровительство мужчин. Мы слабы, дорогая, признай это, особенно сейчас, когда утратили свое видовое предназначение, свою уникальную способность давать жизнь другим. Женщины Амвелеха потеряли себя, они нуждаются в новых ориентирах и мудром руководстве. Или ты думаешь, что лучше взвалить на них эту тяжкую ношу самоопределения и бесплодных поисков?
Руфь именно так и думала, но промолчала.
— Таким, как ты, кто желает доказать себе и миру, что женщина ни в чем не уступает мужчине, мы не чиним препятствий, наоборот, помогаем по мере сил. Как твоя мать помогла тебе. Но в коренных изменениях нет никакой необходимости. Это только навредит. Пусть женщина утратила способность рожать, но из-за этого она не стала сильнее, наоборот, она нуждается в утешении и опоре. Сейчас, когда мир движется к Хаосу, и люди утратили связь с Господином, нам следует крепче держаться традиций. Ты не согласна?
— Вы правы, госпожа.
Руфи наскучил этот разговор, ловко обходящий все настоящие проблемы, но архонт Эстер, увлекшись, еще долго увещевала молодое поколение в её лице о необходимости следования традициям и древним законам. Она слушала только себя, поэтому Руфи не составляло труда поддакивать во время пауз, не вникая в суть. То, что говорила жрица, она слышала уже тысячу раз.
— Наоми воспитала хорошую дочь, — сказала Эстер, прежде чем скрыться в зале Агоры.
Когда она ушла, Руфь с облегчением выдохнула. Она справилась, приняла все пощечины и плевки с благодарностью.
Как того требовал устав, Руфь, стратег вирт-гоплитов, встала у стены напротив дверей, ведущих на Агору, опустив руки по швам и расставив ноги. Помимо нее в коридоре было еще пятеро вирт-полицейских ниже её рангом, то есть в её подчинении. Это также означало, что Террах в случае необходимости будет обращаться непосредственно к ней. Руфь это устраивало. Каждого из подчиненных она хорошо знала, но избегала смотреть на них.
Двери в зал собраний были окружены большими черными блоками из того же материала, что и линотаракс, а сверху кружила голографическая пирамида с усеченной вершиной. Вирт-двойник коридора, который Руфь обозревала при помощи шлема, был едва ли не самым важным местом в Сети, после полумифического Театра и представлял собой сетевой шлюз, соединяющий Генеральную Сеть с Внутренней Сетью, в которую, как и на физическую Агору не было доступа никому, кроме старейшин и Терраха, эгемона вирт-гоплитов. Перед дверьми вспыхнуло несколько новых слоев защиты, сигнализирующих, что собрание Совета Семи началось.
Руфь подобралась и сконцентрировалась.
— Полное погружение в Сеть. Те, кого мы ожидаем, прибудут оттуда, — приказала она, чуть охрипшим голосом. — Я сама буду следить за реалом.
— Принято.
Фигуры вирт-гоплитов заметно расслабились. Руфь переключилась в Сеть: в виртуальном двойнике коридора присутствовали те же пятеро с номерами доступа над шлемами, плюс паукообразные ИИ, запустившие свои лапки в стены и пол коридора. Они передавали информацию в командный пункт или, если нужно, любому дулосу в Реальном городе.
Вирт-гоплиты не носили с собой персонального оружия. Теоретически оно значилось за каждым офицером, но в действительности в нем не было необходимости. Общественное сознание, сформированное усилиями жреческого сословия, не допускало насилие руками людей, даже служащих в полиции, поэтому этот «грех» ложился на полицейских дронов. До того как вирт-террористы стали использовать особые способы шифрования сигнала и отказались от использования дулосов с чипом Системы, работа полицейского в Сети напоминала работу передатчика: отследить номер доступа преступника, переправить информацию в командный пункт и отдать соответствующий приказ ближайшему к цели дулосу. Довольно часто для ареста вирт-гоплиты использовали фамильных дулосов нарушителей, которые в современных условиях бездетности были для своих владельцев много большим, чем просто работниками.
Один из паукообразных вирт-роботов, копошащийся в стене, оторвался от своих дел и, быстро перебирая лапками, двинулся к Руфи. Ни один из вирт-гоплитов не обратил внимания, это была штатная ситуация. Забравшись на ладонь молодой женщины, «паук» с помощью удлинившихся лапок-щупалец подсоединился к ее вирт-шлему, получая новую информацию и передавая её остальным паукообразным ИИ. Картинка вирт-коридора дрогнула, словно от перегрузки, и нормализовалась, став чуть чётче, чем прежде. Руфь переключилась на другой прокси-сервер, и вирт-реальность изменилась: маленькие дроны, бросив свои обязанности, проворно забирались по стенам и ногам ничего не подозревающих вирт-полицейских и запускали свои щупальца им в шлем и в голову. Руфь отдала новый приказ «пауку», сидящему у нее на ладони. Ещё несколько полицейских вирт-роботов поползли к защитному полю дверей Агоры, один за другим исчезая в его полыхающих разрядах. Когда скрылся последний дрон, Руфь почувствовала вызов из командного центра.
Скинув с себя «паука», она ответила:
— Слушаю, эгемон.
— Зафиксированы попытки проникновения во Внутреннюю Сеть, — Террах был обеспокоен.
— Секунду назад исчезли некоторые «пауки», эгемон, — невозмутимо отрапортовала Руфь, — других нарушений не зафиксировано. Разрешите проверить главный зал?
Террах колебался.
— Не доверяете своему стратегу, эгемон? — не удержалась Руфь от колкости, но как ни странно, это помогло Терраху решиться.
— Хорошо, даю тебе доступ на пять минут. Я вышлю вам в помощь людей и дронов. Жду твой отчет, стратег.
— Принято, эгемон.
Он отключился. Руфь ощутила приятное покалывание во всем теле — линотаракс в вирт-реальности изменил оттенок, что означало, что доступ дан. Пришел код к физической двери. Не теряя ни секунды, она двинулась к входу в зал собраний, попутно выходя на шифрованный канал связи. Позже Террах сможет восстановить подлинную картину и сполна оценить изощренность её предательства, но сейчас он получал только те сигналы, что передавали ему «пауки», подключенные к вирт-шлемам её подчиненных.
Перед сияющим полем Руфь остановилась.
— Исмэл, у вас есть четыре с половиной минуты, — сказала она, позволяя лидеру вирт-терористов считать новую информацию с линотаракса. — Террах уже на подходе.
— Мы идем за тобой, Руфь. За нами будущее.
— Будущее за нами, — отозвалась она и шагнула в сияющее поле.
Агора, место собраний Совета старейшин, представляла собой амфитеатр, рассчитанный на более чем пятьдесят тысяч мест — и это только для привилегированного населения Амвелеха. Для остальных имелись в наличии голографические приемники и, наконец, виртуальный двойник зала, где при визуально том же размере могло вместиться абсолютно всё население города. В этом огромном, величественном зале, расположенном в самом сердце пирамиды Амвелеха, отражалась мечта его древних строителей и проектировщиков. Предполагалось, что законотворческая власть будет предоставлена выбранным представителям от всех групп населения, но каждый из жителей города, кроме женщин и детей, сможет при этом присутствовать, чтобы убедиться, что представитель верно выражает волю группы и не пренебрегает возложенными обязанностями в пользу своих личных интересов. Но этой мечте было не суждено сбыться. Через какое-то время было решено, что публика затрудняет процесс принятия сложных решений и дело лучше оставить профессионалам. Согласно документам, жители Амвелеха сами признали за собой неспособность принимать обдуманные решения, сняв с себя ответственность и всякие обязательства. Так демократия стала геронтократией с центральным органом власти в виде Совета Сорока старейшин, который скрывал в себе еще более узкий круг лиц, называемый Советом Семи и состоящий почти целиком из жрецов во главе с архонтом Абрахамом. Именно эти Семеро обладали всей полнотой власти в Амвелехе и имели доступ к Театру — таинственному рычагу управления, от которого, как говорили, зависит выживание всего города.