Перевозчик громко свистнул и положил весло вдоль борта. Лодка даже не думала сбавлять ход, продолжая лететь вперед.
– Я вообще-то не гребун… гребец… гребло, не знаю, как правильно, – сказал Ламбриль, копаясь под лавкой. – «Утренняя» плывет сама, а я махаю веслом ради поддержания физической формы… Не то, чтобы здесь это требовалось, но все равно приятно. Ага! Вот она.
Ламбриль с торжествующим видом показал Элемросу с Фел большую свирель, явно ручной работы. Она была такой же старой и серой, как «Утренняя».
Не говоря больше ни слова, Ламбриль поднес свирель к губам и заиграл.
Когда-то давным-давно в детстве, Элемрос впервые увидел звезды. Не знаю, был ли у вас в жизни такой момент, когда поднимаешь глаза к небу и вдруг, совершенно темный небосвод постепенно начинает превращаться в россыпь бриллиантов, сияющих под лучами миллиардов невообразимо далеких солнц… Если такой момент у вас был, то вы совершенно точно знаете, что именно ощутил Элемрос, когда услышал игру Ламбриля. Судя по затуманившемуся взгляду Фел, мечтательно опустившей руку в поднимаемую «Утренней» волну, она испытывала то же чувство детского восторга, наслаждаясь упоительным моментом прикосновения одновременно и к прохладной воде, и к самым ценным воспоминаниям.
А за секунду до того, как ее рука исчезла под водой, Элемрос вдруг заметил, что на ее ладони видны четыре четких маленьких ранки, каждая в форме полумесяца. Это были следы глубоко вошедших в кожу ногтей. Фелисия перехватила его взгляд и пожала плечами.
– Если тебе показалось, что я слушала твой рассказ о бое с последователем равнодушно, – спокойно сказала она. – То это не так.
У Элемроса на мгновение сжалось сердце, но тут свирель умолкла.
– Обожаю свирель, – сказал Ламбриль, закончив играть.
Элемрос встряхнулся и с улыбкой посмотрел на Фелисию, а потом на перевозчика.
– Спасибо, – тихо и серьезно сказала Фел. – Никогда бы не подумала, что свирель может… такое.
– Почему же? – удивился Ламбриль, покосившись на Элемроса. – И, кстати…
– О, да, – спохватился Элемрос, – благодарю, это было волшебно.
– Именно, – удовлетворенно кивнул Ламбриль, – именно что волшебно. Знаете, почему свирель мой любимый инструмент? Хотя я играю на всех, что когда-либо были или будут изобретены? Потому что в ее звуке я слышу то, что невозможно.
Элемрос вопросительно поднял брови.
– Совы, – «пояснил» Ламбриль. – Совы не умеют петь. Ну, то есть, совсем. Их уханье вообще-то можно назвать чем угодно, но не пением. Однако если бы они могли петь, то их голос был бы именно таким… Как у свирели.
Он хотел было сказать что-то еще, но внезапно громоподобный шум воды, падающей, судя по всему, с невообразимой высоты, заглушил все остальные звуки. Так бывает, когда что-то отвлекает или увлекает тебя настолько, что будто перестаешь видеть и слышать окружающий мир, а потом вдруг он врывается обратно словно слон в известную всем лавку.
– Что это?! – воскликнул Элемрос, с трудом перекрывая грохот. – Водопад, что ли?
– Точно, друзья мои, – Ламбриль жадно раздул ноздри, обратившись лицом к туманному облаку из разорванной в пыль водяной пены, стремительно приближавшейся к носу «Утренней». – Город тысячи зеркал на солнечном берегу за бирюзовым водопадом, разве ты не знал? Все это знают.
«Утренняя» настолько стремительно преодолела оставшееся до водопада расстояние, что ни Элемрос ни Фелисия ничего не успели ни спросить ни даже вскрикнуть. Лодка нырнула в облако и, на мгновение будто зависнув в воздухе, рухнула вниз. Последнее, что увидел Элемрос, прежде чем все исчезло – это раскинувшего в стороны руки Ламбриля, стоявшего на носу «Утренней».
Как я уже сказал, ни спросить, ни вскрикнуть никто не успел, но говоря о том, кто что успел, не знаю как Фел, а Элемрос в этот последний момент испугался, и подумал вот что:
«Может он нас и в самом деле убил?»
Глава третья
Элемрос плыл на спине, глядя во все то же безупречно синее небо, вид которого не может надоесть никогда и никому. После падения в водопад на непонятно какое время отключившееся сознание требовало немного прийти в себя. Поэтому Элемрос сцепил пальцы на животе и продолжал плыть, не делая ни малейших попыток грести или вообще что бы то ни было делать. Выражение «чувствовать себя ослом» в данном случае подходило, если вспомнить того, кто точно так же смиренно плавал в совсем другой сказке. Когда его голова мягко ткнулась в какое-то препятствие, Элемрос решил, что это недостаточная причина для того, чтобы шевелиться. И вообще он чувствовал себя по-прежнему прекрасно, несмотря на падение в водопад, знакомство с эксцентричным перевозчиком и предстоящей встрече с…
– Ого, какое бревно к берегу прибило.
Тихий мелодичный голос, явно принадлежащий молодой девушке, само собой быстро поставил Элемроса… хотел бы я сказать на ноги, но тогда пришлось бы врать. Элемросу удалось встать лишь на четвереньки. Именно так, уткнувшись носом в изящные сапожки, он и познакомился с той девицей, из-за которой все эта уже новая наша с вами история и началась. Когда позже Элемрос пытался вспомнить, что же именно его тогда поразило в этой девушке, то он никак не мог этого сделать. В тот момент, когда ты стоишь на четвереньках перед прекрасной незнакомкой, стыд от унизительного положения здорово мешает запоминанию любых деталей. Я сейчас держу перед собой портрет Илории, и могу лишь сказать, что ничего сверхординарного в ее облике нет и не было. Хрустально-голубые глаза, словно два сапфира вмерзшие в безупречно чистые льдинки, прямые черные волосы, падающие на плечи и стекающие по спине до самого пояса идеальным водопадом, хрупкая изящная фигура в легком брючном костюме цвета спелого кокоса… вот и все. Красиво, почти безупречно, но вполне себе обычно. Но это была практически безупречно красивая девушка, стоявшая перед Элемросом на берегу волшебного озера Лимор в долине Ваа. Ее волосы трепал прохладный ветер, прилетевший с заснеженных вершин Имбраильских гор и чарующий аромат Илории, смешивался с ним в идеально бьющий в юную голову коктейль. У Элемроса не было шансов спастись. Да и какие шансы могли быть у четырнадцатилетнего подростка, только что встретившего свою самую первую, самую что ни на есть волшебную девушку. “А как же Фелисия?”: – спросите вы. Ну что вам сказать? Вы уже понимаете разницу между подругой и подружкой? Тогда объяснять больше и нечего. Если я узнаю, что заставляет молодого человека проходить мимо одной девушки, а возле второй замирать на всю жизнь, я вам обязательно напишу. Но учитывая тот факт, что за последние несколько тысяч лет никому еще не удавалось разгадать эту загадку, я бы на вашем месте не особенно надеялся.
– С каждым годом призванные становятся все хуже и хуже, – скептически качая головой сказала тем временем девушка, глядя на очумевшего Элемроса. – Тебя хотя бы не тошнит, я надеюсь? Эти сапоги совсем новые.
Прийти в себя нашему герою помогла Фелисия. Вернее, ее пинок в… бедро, который она отвесила пялящемуся во все глаза Элемросу, выходя из воды.
– Челюсть подбери, – фыркнула Фел, склоняя голову набок и отжимая волосы. – Привет, Илория. В следующий раз приходи без одежды, может очередного призванного инфаркт хватит, тебе на радость.
– Так я и в одежде неплохо справляюсь, – театрально хлопая ресницами сказала Илория. – Ну да ладно. С вашего позволения я тогда исполню обязательную программу и уберусь отсюда.
Илория театрально откашлялась и заговорила. Не знаю, специально ли она придала своему голосу чарующую мягкость… да что я вру! Конечно специально.
– Приветствую тебя, призванный, тот, кого фатумлимор отыскал в глубинах темной вселенной. Приветствую тебя у города тысячи зеркал, из которого никто не выходит тем, кем был до этого, но не меняется ни на йоту. Приветствую тебя, на пороге самого величайшего события в твоей жизни.
Илория поклонилась, после чего изящно присела в глубоком реверансе, попутно ослепительно улыбнувшись остолбеневшему Элемросу.
– Традиционное тройное приветствие? Реверанс? Улыбка? – фыркнула Фел. – От самой Илории? Что, конец света уже близок?
– Из серии мелочь, но приятно, – сладенько ухмыльнулась Илория, удаляясь прочь. – Мальчик уже пускает слюни, так что мое дело сделано.
Элемрос хотел было на нее разозлиться, но попросту не мог. Она могла звать его хоть мальчик, хоть пальчик, или еще, как угодно. Ему было все равно.
– Если бы бастерии превращались не только в котов, – свирепо проворчала Фелисия, – эта становилась бы старой козой.
Не смотря на свои вновь приобретенные чувства к волшебной незнакомке, Элемрос не мог не рассмеяться.
– Значит, она тоже бастерия? – отсмеявшись спросил Элемрос, глядя вслед почти уже скрывшейся из виду Илории. – Твоя коллега?
– Рангом повыше, – буркнула Фелисия, поправляя пояс. – Опять вспомню про превращения: если бы порода ткотов зависела от наших заслуг и опыта, то она превращалась бы в породистую тварь с километровой родословной, а я бы в дворового Ваську.
Краем сознания Элемрос отметил, что беспечно звучащие слова Фел странно противоречили ее слегка напряженному взгляду. Однако возникшие в его голове подозрения почти мгновенно исчезли, стертые теплым ветром с запахом клевера.
– У вас и иерархия есть?
– Неофициальная. Вроде как ее нет, но мы все знаем, кто есть кто. Я вот курьером, а она – официальной встречающей.
– Мне очень повезло с курьером, – вежливо сказал Элемрос, кланяясь немного ниже, чем искренне.
– Дурында, – хмыкнула Фелисия, но потом улыбнулась.
Элемрос наконец решил осмотреться вокруг. С вновь ожившим внутри восторгом, он увидел, что находится на берегу того самого озера, что было изображено на вышивке в доме Мелли. Воспоминание о ней с Грифом слегка царапнуло его по сердцу, но благодаря волшебству этого места, боль не сразила его, а лишь уколола знакомой тихой скорбью, какую могла вызвать приглушенная годами утрата.
Озеро было воистину огромным. Где-то далеко-далеко у самого горизонта Элемрос с трудом различил тот самый водопад, в который он не так давно свалился.
– Это не тот водопад, – сказала Фелисия. – И нет, я опять не читаю твои мысли, просто они очевидны. Не факт, что мы вообще упали в водопад. Мы видели только то, что хотел показать нам Ламбриль.
– А кто он вообще? – поинтересовался Элемрос, переводя взгляд с водопада на три одинаковые горные вершины, видневшиеся слева от низвергающегося потока воды.
– Перевозчик, – пожала плечами Фелисия. – Он помогает призванным пройти через испытания.
– Испытания?
– Не думай, – спокойно сказала Фел, – что все, кто проходят по тропе, попадают в город тысячи зеркал. Ламбриль не всех берет в свою лодку… Тебя он взял.
Элемрос раскрыл было рот, однако Фелисия помотала головой.
– Я не могу большего тебе рассказать. Кое-что не знаю, о кое-чем просто не могу, – решительно сказала она. – Прими как факт: все, что происходит после встречи с Ламбрилем до момента расставания с ним происходит не просто так. Ладно, хватит уже торчать тут. Солнце повернуло на закат. Пора идти.
Элемрос отвернулся от озера и…
Тогда он впервые увидел город тысячи зеркал.
Тонкие белые башни, сверкавшие в лучах солнца поднимались всего в паре сотен метров от него. Белоснежный камень, из которого были сложены стены этого города-крепости, не тускнел с годами, не старел, не сыпался и не разрушался. Все, кто когда-нибудь смотрел на них, был в этом так же уверен, как в том, что его сердце все еще бьется. Чем ближе подходил Элемрос к стенам города тысячи зеркал, тем сильнее становилось это биение. Фелисия ободряюще похлопала его по плечу.
– Нам туда, к башне Юга, – она показала на ближайшую остроконечную вершину с золотой птицей наверху. – Приготовься.
– К чему? – Элемрос любовался идеально подогнанными гигантскими камнями, из которых были сложены стены города.
– Петушок на верхушке башни. Вон та скульптура, – пояснила Фелисия. – По легенде он не пускает зло в город, так что, если запоет, когда ты проходишь под ним: жди беды.
Элемрос подозрительно покосился на Фел. Он продолжала невозмутимо идти вперед.
– Думаю, это ерунда, – выдержав паузу добавила Фелисия. – Вон Илория постоянно под ним туда-сюда шляется, а этот гаденыш хоть бы пискнул.
Элемрос рассмеялся и ткнул Фелисию пальцем в бок.
– Она всех призванных встречает там у озера? – спросил он.
– Нет, конечно. Узнала, наверное, что прибывает невиданный красавчик… ладно, ладно, держи свой палец подальше от моего бока… Не всегда призванные приходят вместе с бастериями. Илория встречает всех, и тому, кто прибывает один, показывает путь в город. Тебя же пришла встретить просто, чтобы позлить меня.
– А она…
– Она больше не путешествует, – сухо сказала Фелисия. – Ей… нельзя. Орден полярного волка запретил. Помнишь, может, я говорила тебе там на Селене, что «орден полярного волка с меня шкуру спустит»?
– Ну?
– Вот это и означает «спустить шкуру». Лишение возможности путешествовать, – вздохнула Фел. – Бастерии перемещаются между мирами только в облике котов, знаешь ли.
– Ее наказали? – робко спросил Элемрос.
– Трудно сказать, – задумчиво произнесла Фел, поднимая руку, чтобы постучать в величественные каменные ворота, к которым они с Элемросом подошли. – Это место – мечта для любого и вроде как получить право здесь жить постоянно считается уникально почетной привилегией… да и должность встречающего вроде как ценна неимоверно, но ведь Илория – бастерия.
– Кажется я понимаю, – кивнул Элемрос. – Ты вас сравнивала с врачами и пожарными и Илория вроде как получила почетную отставку… но заниматься своим делом уже не может.
– Быстро схватываешь, – удовлетворенно кивнула Фел. – Как всегда.
Ворота перед ними медленно распахнулись. Удивительно, с какой легкостью и насколько бесшумно двигались эти гигантские створки. Сразу же за ними начиналась обыкновенная городская улица. Обыкновенная для очень старинного города. Старательно отполированные камни, того же белого цвета, что и стены города, тщательно подогнанные друг к другу, складывались в извивающуюся тропу между стоящими в высокой траве одноэтажными домиками, среди которых не было ни одного одинакового. Об этом Элемросу сообщила Фел.
– Каждый дом в этом городе уникален, – сказала она, – как и каждый его обитатель. Сразу же говорю, зайти в гости мы не сможем. Без приглашения нельзя, а ни с кем из местных ты точно не знаком.
Элемрос кивнул и последовал за Фелисией, жадно осматриваясь вокруг. Удивительное дело, чем дольше он смотрел на те дома, мимо которых они шли, тем сильнее у него было ощущение, что они все пустые. Не было слышно голосов, кроме птичьих, не шевелились задернутые занавески, не лаяли собаки и кошки не подавали голоса. На мгновение Элемросу даже стало не по себе.
– Они действительно пустые, – сказала Фел. – Сегодня вечером церемония отражения. Все жители там, на площади перед замком зеркал. Что, не слышишь?
И тут Элемрос действительно услышал. Были когда-нибудь в очень большом скоплении народа? Вернее, поблизости от него? Если были, то вспомните тот непередаваемый гул, который образуется только из смеси хохота, песен, разговоров и криков ОЧЕНЬ большого числа людей. Именно этот звук и услышал сейчас Элемрос и становился он все громче и громче с каждым шагом, который приближал бастерию и призванного к замковой площади. Белокаменная тропа сделала очередной виток и шум праздника обрушился на героев нашей с вами истории подобно гигантской невидимой волне.
Это и в самом деле было настоящее людское море. Море из мужчин, женщин и детей, одетых в костюмы самых разнообразных расцветок, похожие на те, что носили когда-то альпийские крестьяне. Дети с визгом бегали друг за другом, женщины и мужчины либо оживленно беседовали, либо перебирали товары, красиво разложенные на наскоро сколоченных прилавках.
– Ежецеримониальная ярмарка, – старательно выговорила Фел, увлекая Элемроса прямо в людское море. – Ярмарка, которую организуют во время церемонии отражения. Можешь брать, что хочешь. Хозяева будут только рады.