Опять возвращаюсь к нему. И по-доброму говорю: мне, мил человек, на фронт через две недели ехать. Не могу я этот хлам восстанавливать, дай те вагоны, на которых во Владик грузы для флота доставили. Я их под разгрузкой в порту видел, в нормальном состоянии все, только добронировать – и вперед. Нет, говорит, берите, любезнейший, что вам дают, и в следующий раз, когда умные люди будут предлагать дельные вещи, не крутите хвостом.
Тут на меня и накатило… Я таких гадов еще в том, в нашем времени понасмотрелся. И натерпелся от них. В общем, сунул я ему ствол под нос и стал колоть. Кто, где, как и сколько на ремонте крейсеров, постройке крепостных батарей и прочих флотских и армейских делах наваривает. Сперва хотел было покочевряжиться, типа законник, – усмехнулся Балк, – но как я ему мочку отстрелил – запел, гнида, ака канарейка породистая…
В общем, список чиновников, подрядчиков, схем их взаимодействия и наворованных сумм – у меня в каюте, под столом приклеен.
Кстати. Гаупт наш то ли сам замазан, то ли настолько привык ко всеобщему воровству, что уже и не обращает внимания. При демонтаже мачты «Рюрика» и ремонте палуб с трубами смета удвоена. Дерево, которое заготовили для подкладки под броню в оконечностях у него и «России», – гнилое, купили по дешевке после разборки разваленных Камимурой домишек. И полетят эти листы в воду от первого снаряда: болты срубит. Зато кто-то наварил пару тысяч.
Трубки котлов, которые при ремонте «Варяга» использовались и были втридорога проданы морскому ведомству господином Калинским, на самом деле из запасного комплекта самого «Варяга», который и так был собственностью этого самого ведомства. Просто на них документы потеряли, а он якобы случайно нашел. Но как сам этот комплект вообще попал во Владик вместо Порт-Артура, пока загадка. Хотя какая там загадка, обычный бардак, этими же чинушами и созданный. Не знаю только, умышленно или нет. И это только то, что знал один мелкий чиновник железнодорожного ведомства…
Ну, я его у почтамта в одном исподнем да с ошметками ушка и привязал к фонарному столбу. С плакатиком «так будет с каждым, кто попытается воровать у армии и флота»… Что, правда скотина помер? Странно, вроде не должен был от такого ранения. Может, сердце слабое или простыл?
А от патруля я вообще не отстреливался. Я им честно сказал – схожу только на крейсер, переоденусь, возьму смену белья и сам приду на гауптвахту. Кто ж знал, что тут в гостинице сидят господа офицеры. Стрелял я в воздух, чтобы внимание к этому Петуху привлечь… Ладно, Петрович. Завязывай на меня глазами крутить… Ну, да… погорячился…
– Слушай, Вась, а как-нить попроще ты не мог? Без явных улик? – усмехнулся Руднев.
– Ну, извини, говорю же – погорячился. Младая кровь, понимаешь…
– Короче. Сиди-ка тут до послезавтра и не рыпайся, герой. А я пойду, попробую завалы дерьмища за тобой разгрести. Чтоб шибко не грустил, скажу, чтоб Шустовского тебе и закусь принесли. Карбонарий фигов… Но красавец каков сей господин… Калинский, говоришь…
Через день Руднев снова появился на пороге «камеры» Балка, на этот раз с вооруженным эскортом из матросов с «Варяга».
– Значит, так, этот шпак недостреленный жив. Пока гостит у эскулапов. Одевайся живо в парадное, отправляемся на встречу с лучшими людьми города. У меня с собой десантная полурота с «Варяга», с оружием. Сначала в госпиталь за твоим крестником заедем, а уж после в городское собрание. И это… Списочек из каюты твоей я изучил. Впечатляет… Так что начинаем делать военный переворот в отдельно взятом городе. Пора объяснить народу, что такое законы военного времени. Будут знать, как у меня крысить.
– Ты два дня полуроту собирал?
– Нет, за эти двое суток я из Питера получил высочайшую индульгенцию: приморская крепость Владивосток теперь официально не только на военном положении, но и на осадном. И живет по законам военного времени. Пришлось ввести в оборот такое понятие. Подчинена флоту. И самый главный петух в этом курятнике – я. И закрой пасть, плиз, а то вижу по наглой улыбочке, что хочешь тему про птичку откомментировать. Не та эпоха, не стоит. Кстати, и Макарову такой же карт-бланш надо постараться выбить, если у нас здесь без эксцессов пройдет… Короче, на выход, лейтенант Балк. С вещами!
Следующие три дня во Владивостоке чиновники и подрядчики вспоминали не иначе как словами «Варфоломеевская ночь». Хотя ни один человек в эти три дня не то что не погиб, а даже не был поцарапан. Но вид полуголого Петухова, стоящего у столба с кровавой повязкой на голове, так восхитительно повлиял на не знавших подобного обхождения «бизнесменов», что физического воздействия больше и не требовалось. Достаточно было одного появления в допросной Балка с парой страхолюдного вида казаков с драгунками, чтобы несгибаемый и «кристально честный» чиновник, затравленно глядя на десяток лежащих на подоконнике табличек с надписью «Вор – пособник врага!», идентичных болтавшейся на шее Петухова, начинал каяться в грехах, закладывая подельников.
Затем раскаявшийся грешник на глазах ждущих своей очереди коллег отводился в подвал, откуда чуть погодя иногда раздавался револьверный выстрел. Балк весело палил в воздух, объясняя побледневшей жертве, что «палец сорвался, а курок чувствительный»[3].
К концу недели в казну было возвращено материалов и иных ценностей на сумму более полумиллиона рублей. В завершение мероприятия перепуганные чинуши и подрядчики, боящиеся смотреть в глаза друг другу, были собраны в зале городского дворянского собрания. Руднев произнес перед ними речь, которую можно было резюмировать одной фразой: «До конца войны воровать у армии и флота нельзя!» Тех, кто не внемлет, ожидает расстрел. Для тех, кто проникнется и будет трудиться не покладая рук, – вся информация, добытая в ходе следствия, никуда и никогда не пойдет. Все темные делишки, не касающиеся армии и флота, не касаются и Руднева.
Но больше всего городской бомонд и обывателей напугала речь Руднева, которую он произнес перед общим собранием матросов и офицеров отряда своих крейсеров. Перед тем как повести моряков на не характерное для них дело. И самым страшным было начало…
– Товарищи! – По рядам выстроившихся по экипажам матросов и офицеров прошло быстрое, недоуменное шевеление, как по колосьям пшеницы, когда по ним пробегает порыв свежего ветра. Не то чтобы социалистические идеи были особо популярны среди моряков на Дальнем Востоке, но сочувствующие были. Даже среди «белой кости».
– Я не оговорился… Я всех вас считаю своими боевыми товарищами. И тех, кто со мной на «Варяге» прорывался с трофеями вокруг Японии. И тех, кто со мной на «Богатыре» держал на почтительном расстоянии от захваченного купца трех «Мацусим». И тех, кто на крейсерах ходил к японцам в огород. Кто на «Громобое» рванулся нам навстречу, зная, что, быть может, придется отбиваться от пары-тройки асамоидов. А еще тех, кто тушил пожар на «Рюрике», готовился к атаке Камимуры и ходил к Гензану на миноносцах…
Всех вас, от командиров кораблей до последнего штрафного матроса, я считаю своими боевыми товарищами! Ибо мы вместе ходили под Богом и японскими снарядами, даже если мы там были в разное время и не всегда рядом…
Сейчас нам с вами, товарищи мои дорогие, придется заниматься тем, чем армия и флот заниматься не должны – наводить порядок в этом городе. Но я верю, что мы справимся и с этим – не страшнее снаряда под ватерлинию будет. Как бы быстро с этим полиция разбиралась – вам понятно. Поэтому, с дозволения государя, приходится нам самим дрянь сию разгребать.
И еще. Я испросил у государя императора разрешения, чтобы все члены Товарищества ветеранов войн Российской империи, которое мы с вами создадим, имели право обращаться друг к другу как товарищи. Вне службы, конечно. Так что для всех вас я сейчас «товарищ контр-адмирал». Если кто-то из господ офицеров считает, что такое обращение уронит его честь и достоинство – вступление в сие общество дело сугубо добровольное.
Когда смолкли восторженные крики «ура» и оторопевшему Балку удалось на минуту уединиться с Рудневым, тот был схвачен за грудки и с пристрастием спрошен:
– Ты что за балаган устроил, Петрович? Какие, в жопу, товарищи? На кой ляд?!
– Вася, успокойся, – непривычно скромно и застенчиво начал Руднев, – все началось с одной моей идиотской оговорки. Я когда от тебя шел, у меня Стемман что-то спросил, ну а я, голова-то занята, на автомате его и переспросил: «Простите, товарищ капитан первого ранга…» Ну, пришлось пообещать, что разъясню.
Наплел ему позавчера про это гребаное «товарищество», мол, обдумываю… Надеялся, что отвяжется. А он в тот же вечер приперся почти что с половиной офицеров крейсеров и попросил организовать оное общество немедленно! Я думал спустить на тормозах – сказал: «или все участники боевых действий, не струсившие под огнем, включая матросов и даже армейцы, или я не участвую». Думал – не проглотят, так нет – прогрессивная молодежь, блин! Согласились даже на это! Хотя и не сразу. Короче, задний ход я дать не смог. Уже и списки составляют. Но не расстраивайся – через пару месяцев, думаю, идея сама собой зачахнет.
– Хм… Знаешь, а может, и не зачахнет, особенно если этой идее помочь… Какую-то идеологию нам все равно надо будет Ильичу с компанией противопоставить, а если господа-товарищи офицеры на это готовы пойти, так почему бы и не «Товарищество ветеранов» для начала? Может, надо даже ввести какие-то отличительные знаки на одежде, чтобы было сразу видно – господин-белоручка перед тобой или товарищ-воин… Мне, кстати, у беляков шеврон нарукавный из триколора нравился… Уставчик разработать, корпоративную табель о рангах и прочее… Может, чего и выйдет дельное.
– Но в такой «клуб» по определению только служившие во флоте и в армии попадут, причем не все. Какая же тут массовая идеология?
– Знаешь, за кем сила, то есть армия, тот, в конце концов, и прав… Читал я как-то в детстве Хайнлайна, интересные у него были мысли… Хотя и не только армия… Думаешь, зря, что ли, в нашем «светлом» будущем тотальная зачистка армии и флота велась, а оборонка России разваливалась бешеными темпами? Просто где-то кто-то очень неглупый смекнул, что окончательной капитуляции перед Америкой эти два русских сословия, если употребим такой термин в данном случае, могут и не допустить, выступив открыто и сообща. Так что инженерный корпус тоже нужно привлекать. Опять же по Петровской табели о рангах чиновнички – тоже люд служивый. Зарвавшихся – сажать безжалостно, конечно. А как честные служаки? Может, и для них что-то организуем, типа «Десять лет без единой взятки»? Посмотрим, короче…
Увы, занятые выведением чиновничества и купечества Владивостока на чистую воду и созданием «партии еще более нового типа», Руднев с Балком пропустили ответный ход Того, который внезапно и решительно перевесил чашу весов войны на сторону Японии.
В ту теплую и тихую ночь в начале мая дежурство у прохода на внешнем рейде несли четыре миноносца во главе со «Сторожевым» и «Манджуром». Примерно за двадцать минут до полуночи за озером, примыкавшим к новому городу, среди садовых домов начался пожар. Горели сразу три строения. Моряки с дежурных кораблей еще обсуждали, как это хозяева умудрились допустить такое и кому из начальства так не повезло, как вдруг вспыхнул сразу с двух концов старый китайский склад под Золотой горой.
Первыми почувствовали недоброе офицеры «Решительного». Всем на корабле было приказано тщательно наблюдать за морем. И именно с этого миноносца обнаружили первое выползающее из темноты крупное судно. Оправдывая свое название, «Решительный» понесся в атаку. Над рейдом разнесся вой сирены, оповещающий все корабли эскадры и береговые батареи о том, что пауза в ночных развлечениях закончилась.
На дежурных «Новике» и «Диане» начали спешно выбирать якоря, а на остальных кораблях эскадры играли боевую тревогу. Увы, «Севастополя» у артиллерийской пристани, как на грех, не оказалось. Броненосцу накануне позволили пополнить уголь после очередного выхода, а вовремя закончить это грязное дело его экипаж не удосужился, что потом и стало последней каплей при решении Макарова о снятии его командира Чернышева…
Его, по обоюдному согласию высоких договаривающихся сторон, заменили на мостике «Севастополя» на каперанга Андреева, прибывшего принять «Россию» у выплававшего свой ценз Арнаутова. Чему, в свою очередь, решительно воспротивился Руднев. Макаров сгоряча хотел было поставить на «Севастополь» Эссена, однако после долгой беседы с наместником с глазу на глаз уступил. И правильно сделал, ибо по темпераменту и бойцовским качествам Николая Оттовича вручать ему самый тихоходный линкор эскадры было, конечно, не совсем верно.
Чернышев по ходатайству Алексеева был назначен командиром ремонтирующегося на Балтике броненосца «Император Александр II» и вскоре отбыл в Кронштадт. Таким образом, наместник не только спас карьеру своего хорошего товарища, но и убрал из Артура подобру-поздорову обиженного на Макарова человека. Вместе с Чернышевым покинул Дальний Восток и списанный Макаровым с «Дианы» каперанг Залесский, но о причинах его отбытия в Гельсингфорс чуть ниже…
Не успел еще «Решительный» сблизиться с обнаруженным транспортом на расстояние минного выстрела, как с идущего в кильватер за головным пароходом корабля по прожектору миноносца ударил залп шестидюймовых орудий, а из-за неуклюжей туши незнакомца «на огонек» выскочили несколько японских контрминоносцев. Сюрприз за сюрпризом!
Лейтенант Рощаковский, на днях переведенный с «Полтавы» на замену занедужевшему командиру «Решительного» Корнильеву, определившись с намерениями и возможностями его противников, немедленно приказал ворочать обратно к входу в гавань, под прикрытие береговых батарей. Но к моменту окончания разворота его миноносец успел получить четыре 75-миллиметровых снаряда от истребителей противника и под расчет – один «подарок» среднего калибра с «Фусо», канониры которого вели огонь по прожектору, пока тот не успели погасить.
Взрывом шестидюймового снаряда на «Решительном» повредило парвую магистраль в котельном отделении, и теперь единственным шансом на спасение теряющего пар корабля было как можно скорее приткнуться к берегу. Над морем снова завыла сирена, на этот раз от того, что осколком срезало предохранительный клапан. Душераздирающий вой продолжался минут пять, пока один из кочегаров не расплющил кувалдой ведущий к ней паропровод.
«Решительный» вышел из игры. Но главную свою задачу отважный кораблик выполнил сполна: в Артуре готовились к встрече гостей. Только, к сожалению, там пока собирались отбиваться от очередного наскока миноносцев, пытающихся завалить рейд минами…
Напрасно Рощаковский, подбежав к сигнальному прожектору, орал на сигнальщика, чтобы тот отстучал донесение о транспортах и, как он считал, крейсерах, направляющихся в их сторону. Дуговая лампа сигнального прожектора и провода были посечены осколками, да и работа динамо-машины уже прекратилась из-за падения давления пара. Все же для кораблика водоизмещением менее трехсот тонн попадание шестидюймового снаряда если не чистый нокаут, то уж нокдаун – наверняка.
В отчаянной попытке предупредить эскадру об атаке брандеров Рощаковский приказал выпустить все имеющиеся под рукой ракеты, и в небо взвились три огня красного цвета…
Реакция «Новика» и оставшихся боеспособными трех русских миноносцев на появление семерки эсминцев противника была предсказуема – при «бегстве» японцев от его крейсера в открытое море Эссен, естественно, ринулся за ними. Восьмой японский истребитель с «Новика» не заметили: «Асагири», погнавшийся было за «Решительным» в попытке добить подранка, получив в скулу 75-миллиметровый «привет», временно потерял способность идти полным ходом из-за пробоины и благоразумно «отполз» в темноту.
Когда через двадцать минут гонки крейсер попытался прекратить преследование более шустрых дестроеров, «беглецы» неожиданно все вместе повернули на него и попытались провести скоординированную атаку. «Новик» и увязавшиеся за ним «Сторожевой», «Скорый» и «Страшный» встретили противника частым огнем. В ходе этой схватки наш крейсер 2-го ранга не только удачно уклонился от выпущенных мин, но и всадил в шедший головным «Хаядори» сразу три 120-миллиметровых снаряда.