Хагри кивает.
Спенсер запугивает его. Это ясно. И у него получается. Но ложь определить невозможно. Это блеф. Очень искусный и тонкий блеф. Да и… если он решил убить Генде – он все равно это сделает. И потому рыцарь решает поставить свою жизнь на кон. Всё во благо Императора!
- Кто ваш информатор? – вопрос звучит просто и ясно. И требует конкретного ответа.
- Какая-то колдунья, я не в курсе. Она общается только с Его Величеством.
Спенсер тяжело вздыхает.
- У тебя был шанс, рыцарь. Пойду поспрашиваю твоих пацанов.
И Спенсер оборачивается к Генде спиной. Цепь исчезает.
Монстр тут же начинает приближаться, разевая бездонную, источающую истинный ужас, пасть.
- Они не знают! Они не знают!!! Я всё скажу!!! Скажу!!!
Монстр замирает. Маркус останавливается, но продолжает стоять спиной к двери. Цепи нет, но зверь не двигается. Спенсер контролирует его силой мысли. Хагри стоило догадаться…
Но ему страшно… очень страшно…
- Это дочь Императора.
- У него не было детей, - парирует Маркус, но продолжает стоять на месте. Хагри кажется, что он видит его через монстра. То, что видит зверь, видит сейчас и Спенсер. Именно поэтому он стоит спиной к Генде – он не просто контролирует монстра. Он является этим монстром. Сознание… в двух телах. Словно раздвоенное.
И потому Хагри смотрит в глаза монстру. И видит в них интеллект. Готов обделаться от страха, но смотрит ему в глаза. Облизывает пересохшие губы.
- Она появилась в ночь вашего побега. Я лично нашел ее. В куче пепла, рассыпанного возле Эдриана. Маленький ребенок. Новорожденный. Девочка. Я отнес ее Императору. Он предположил, что в подвале были какие-то роды, или еще что… не знаю, о чем он думал. Но девочку оставил себе. Вырастил как родную. Она росла не по годам. Не телом, нет – умом. Ей всего десять. И выглядит на десять… но ее взгляд. Она – сущий дьявол! И еще нашла где-то себе советника, какого-то мужика. Все казни с отсечением головы и повешением были отменены – теперь всех преступников сжигают. Тюрьмы опустели. Королевство помешалось на новой религии – Огнепоклонстве. Они обращают в нее всех преступников перед казнью, клеймят. Мол, после смерти им будет дарована новая жизнь подле какого-то Перегила. Это они всё начали! Этот ее жрец… и она сама. Она колдунья! Всех подданных она тоже заставила обратиться в эту веру!
Генде глотает слюну, чтобы смочить пересохшее горло, а затем разворачивает свою руку, показывая монстру выжженный на предплечье символ с изображением горящего меча.
- Император болен. Никого, кроме Эльзы к себе не пускает, и…
- Эльзы? – Маркус перебивает рыцаря.
- Это имя девочки. Император назвал ее по-другому, но, когда ей исполнилось три, и она научилась говорить, попросила называть ее Эльзой. Мол, это ее настоящее имя.
- И это она ищет нас? Не Император?
- Лишь она одна входит к Императору. Он даже со мной не разговаривает. Все время твердит, что будет говорить лишь со своей дочерью. Это секрет. Никто не знает о том, что Император болен. Но вот уже последние три года… фактически у власти находится она. Это известно лишь самым приближенным к престолу людям.
- Как вы узнали о том, что я в этом городе?
- Мы не знали, - губы рыцаря трясутся. Маркус видит это глазами своей Тени. Сам же он стоит с закрытыми, перенеся в Неё свое сознание, но сохраняя контроль за своим телом, в том числе и за речью. – Мы ищем тебя уже два года. Но недавно до нас дошел слух, что якобы в окрестностях этого города видели, как теневой монстр, напоминающий Серого Когтя, сразил огромного змея.
- Кто рассказал?
- Да какой-то торговец! – Хагри уже весь трясется. Страх нарастает в нем с каждой фразой, произнесенной Маркусом. – Он проходил через этот город, а затем рассказал про этот случай в таверне! Он раньше был большим любителем Колизея и всегда на тебя ставил! А я услышал! Подошел к нему и все расспросил.
- Эльза в курсе?
- Естественно, - Хагри кивает. – Я же служу престолу. Император сказал служить Эльзе так же верно, как я служил ему.
- Ясно. Спасибо, - и Маркус тянет на себя ручку двери. Интеллект из взгляда монстра куда-то пропадает.
- Стой! Стой! Ты же сказал, что отпустишь меня!!! Я все тебе рассказал! Все, что знал!!!
- Видишь ли, - очень тихо говорит Спенсер, но Хагри отлично его слышит, - у тебя был шанс. И, как я и сказал, тебе нужно было быть со мной откровенным. Но ты попытался лгать. И этот самый шанс потерял. Второго... я тебе не давал.
- Ублюдок!!! – кричит рыцарь, крепко сжимая клинок и готовясь к бою, хотя он и понимал, что победителем из этой схватки ему не выйти.
- И второе, - голос Маркуса становится еще тише, - мой Кошмар слишком долго не пробовал человечьего мяса.
За сим, Маркус закрывает за собой дверь, и вопль рыцаря мгновенно затихает.
- Обожаю здешнюю звукоизоляцию, - улыбается он Каре, которая все это время ждала его за дверью.
- Остальных рыцарей тоже Ему скормишь? - интересуется она.
- Нет, ему нельзя переедать. После каждого человека начинаются проблемы… с контролем.
- Тогда я даю приказ?
И Маркус кивает. Мысленно Кара обращается к своим девушкам, находящимся в третьей, шестой и девятой комнатах.
Получив приказ, они практически одновременно извлекают из изголовий постелей искусно спрятанные там кинжалы. Ни один из рыцарей этим вечером не покинет «Языки пламени». А Кара в очередной раз рада тому, что все постельное белье в ее заведении красного цвета…
Глава 2. Молотом по наковальне
В известной на все тринадцать королевств кузнице идет слаженная работа. Молоты дружно стучат по наковальням, раскаленный металл приобретает желаемую форму и затем отправляется в ледяную воду, вызывая обильное испарение, сопровождающееся характерным звуком.
Около двух десятков молодых парней, мечтающих перенять все тайны прославившегося мастера, ежедневно выполняют здесь свою работу, за которую им, между прочим, еще и платят. Начало дня не отличалось от всех других. Мастер явился, объяснил пару новых для учеников моментов, кое-чего показал, а затем раздал указания. Все их поделки продавались по весьма неплохой цене. Их учитель забирал себе их часть в качестве оплаты за обучение и материал, но все остальное оставалось им.
Многие из юношей (большая часть) были и вовсе из других городов, а некоторые и юношами не были – пришли, чтобы работать под эгидой известного кузнеца, да еще и научиться кое-чему новому. Но все они, все девятнадцать человек, пали ниц, когда в кузню вошел не менее известный в Айронхолле мужчина – граф Дракула.
- Продолжайте работу, - негромко приказал он, направляясь вглубь кузницы, туда, где творил самый главный кузнец, владелец сего заведения.
И он, выполнив очередной удар по раскаленному клинку, поднимает взгляд на незваного гостя. Недовольно вздыхает и совершает еще один удар. Когда лорд города приближается на довольно близкое расстояние, кузнец первым начинает разговор:
- А… Ваше графшество, - сказано без особого энтузиазма, - давненько не виделись. Простите, что руку не протягиваю – боюсь замарать Ваши дорогущие перчаточки.
- Нет времени на остроумные пререкания, Бруно.
- У тебя никогда его нет, - Морфи улыбается, опуская клинок в ванну, наполненную водой. – Если ты по делу, то приступай.
Бруно Морфи, известный ныне как один из самых искусных кузнецов в Тринадцати королевствах (а некоторые считают его первым в этом деле), был высоким и мускулистым мужчиной. Фигура, достойная самого настоящего атлета, была красноречивее любых слов и с легкостью выдавала если не рыцаря, то кузнеца уж точно. К слову, Бруно успел побывать и тем, и другим.
- Эльза жива, - двух слов иногда бывает достаточно, чтобы полностью изменить и выражение лица собеседника, и тон его голоса, и даже его внутреннее эмоциональное состояние. И конкретно эти два слова заставили Бруно не на шутку испугаться… но не за себя.
- Как? Она же в прах рассыпалась… Кара её прям испепелила!
- Как я понял, она не умерла. Переродилась, или что-то вроде того, - Маркус покручивает свою трость, выдавая небольшое напряжение. Возможно, из-за новости про Эльзу, а может быть и из-за самого Бруно.
- Что теперь? – Бруно спускается вниз. Все это время он находился на небольшом возвышении типа платформы или сцены, на которую вели ровно семь ступенек. Сейчас же он стоит рядом с бывшим другом.
- Пока будем жить, как жили, но готовимся к нападению. Мы убили всех, кого она послала, но, бьюсь об заклад, это просто свиньи, посланные на убой.
Бруно совершает незначительный кивок.
- Легко людей убивать стало, а, Маркус? Убили всех, - Бруно усмехается. – Словно о животных сказал. Правильный ты себе псевдоним взял. Еще на кол сажать начни.
- И начну, - холодно парирует Спенсер. – Чтобы прихвостни Эльзы видели, что бывает с теми, кто приходит в Айронхолл с войной.
Бруно снова кивает, затем облизывает пересохшие губы. Все это время он смотрит себе под ноги, а вернее – под ноги Маркуса. В то место, куда упирается кончик его трости.
- Потому я и ушел. Ты стал монстром.
И Бруно разворачивается, чтобы уйти к своему рабочему месту.
- Из-за этого? А я думал, из-за Эбигейл.
Бруно снова смотрит на Маркуса, раздумывая, стоит ли поддержать эту тему, или нет. Развивать ее – все равно что подливать масла в огонь. Но он не сдерживается.
- И из-за нее тоже. Не мог я больше сражаться бок о бок с тем, кто бросил свою жену лишь оттого, что та потеряла ребенка.
- Потеряла ребенка?! – Маркус взрывается. На мгновение вся кузница погружается в абсолютную тьму – гаснут все огни, свечи, лампы. Даже в жаровнях огни пропадают. Но лишь на мгновение. А затем все появляется вновь.
Граф стоит с закрытыми глазами, совершает глубокий вдох. Очень медленно. Задерживает дыхание. Стоит так несколько секунд, и лишь затем выдыхает.
Теперь открывает глаза.
- Я расстался с ней не потому, что она не смогла мне родить, - очень спокойно произносит нарекший себя Дракулой человек. – А потому, что Кара с трудом спасла ее. Сказала, что плод практически ее убил. Если бы не Кара и ее магия, Бруно… она была бы мертва. Думаешь, она не забеременела бы вновь? И какова вероятность, что плод не убил бы ее во второй раз? И даже если не беременеть совсем... что это за жизнь? Для девушки. Она мечтала выйти замуж, нарожать кучу детишек. Жить счастливо со своей семьей. А какую семью... могу дать я? Я уже и сам не считаю, что являюсь человеком... и порою не могу себя сдержать. Что за жизнь... я мог ей подарить? Я любил ее, Бруно. И лучшее, что я могу для нее сделать - это отпустить. Даже продолжая любить.
Бруно опускает глаза.
- Ты никогда не говорил мне этого, - кузнец глотает ком, подступивший к горлу.
- А ты никогда не спрашивал. Просто объявил, что уходишь.
- Ей было тяжело. Я просто поддерживал ее после того, как ты ее бросил.
- И потрахивал заодно, - Маркус хладнокровен. Ни один мускул на его лице не вздрагивает, пока он ведет эту беседу.
- Ты первым начал ей изменять.
- Это не твое дело, Бруно. И я пришел не за тем, чтобы обсуждать давно забытые годы.
- Если ты действительно оставил Эбби из-за того, что не хотел сделать ее несчастной... - не унимается Бруно, - то зачем тогда женился на Эльрикель? Или ее не жалко? Ее чувства... тебя совсем не волнуют?
- Эльрикель – гомункул. Она не может иметь детей. Не может иметь семью. Она и не человек вовсе.
Морфи поражается, насколько бесстрастным остается Маркус, говоря все это.
- Скоро может начаться война, - граф по-прежнему предельно спокоен. – И я бы не отказался от возвращения своего полководца.
Бруно отрицательно качает головой.
- Я не могу, Маркус. Прости, но не могу. Не могу оставить Эбби вдовой, а детей сиротами. И даже если ты пообещаешь, что обеспечишь их после моей смерти… всё равно не могу. Ибо и ты не вечен. Поддержать – поддержу. Доспехи, оружие… но сам возьму меч в руки лишь затем, чтобы положить его на наковальню.
Впервые за все время разговора граф опускает глаза в пол. И, кажется, его взгляд даже слегка печален.
- Береги свою семью, Бруно, - очень тихо говорит Спенсер, но Морфи его отлично слышит. – Был рад снова видеть тебя. В трезвом уме и добром здравии.
И теперь граф направляется к выходу. Он не видит, что Бруно провожает его взглядом, и не знает, что после его ухода и сам отправляется домой, чтобы увидеть жену и двух дочерей. Он не скажет им об Эльзе. Не скажет, что грядет война. Не потому, что не верит Маркусу… напротив, если Спенсер говорит, что войне быть – так оно и будет. С тех пор, как они ушли с гладиаторского городка и долгое время странствовали, будущий граф не ошибся ни разу – всегда знал, куда идти и что делать. Знал, как и где скрываться. Знал, с кем стоит заводить разговор, а кого лучше избегать. Тогда он еще не успел превратиться в хладнокровного монстра, коим является сейчас. Тогда… он еще был человеком.
И потому война будет.
Бруно знает это.
Но не скажет о ней семье лишь по одной естественной причине – он хочет, чтобы его девчонки пожили в мире столько, сколько это будет возможно. Он хочет, чтобы война пришла в Айронхолл в самый последний момент. И еще он не хочет, чтобы Эбигейл волновалась. Для нее и их третьего ребенка, чье сердце уже бьется, волнение – не лучший друг.
Бегриф никогда не думал, что уйдет от родимых гор так далеко. Будучи дворфом, он вообще не питал особой любви к путешествиям, но, увы, так легли обстоятельства. Долгое время он не мог найти себе подходящих спутников, и вечно со всеми ссорился. Парочку даже лично и прибил своим молотом – размозжил им черепа, когда узнал, что всю дорогу ему попросту лгали. А дворфы не любят, когда их обманывают. Бегриф, по крайней мере, очень этого не любил.
А еще дворфы не любят, когда их путают с гномами. Терпеть не могут.
Наверное, именно поэтому он уже четыре месяца как следует за Кириллом – странным человеком, прибывшим, как он сам объясняет, из другого мира. Иноземец не солгал Бегрифу ни разу. Но что ему нравилось больше всего в этом человеке (хоть он и был в десять раз моложе), так это то, что Кирилл сразу же назвал его дворфом. Не гномом, не карликом, лепреконом или лилипутом – а именно дворфом.
Сейчас Бегриф сидит у костра и греет руки, изредка поглядывая на храпящего орка и красавицу Лиагель. Дворфы вообще недолюбливают эльфов. За их глупость, доверчивость и легкомыслие. А за наивность, наверное, больше всего. То, что эльфы обычно вдвое выше дворфов, имело уже последнее значение, никак не первостепенное. Но вот Лиагель… Лиагель вызывала у Бегрифа весьма странные чувства. И конкретно сейчас он ощущал небольшое раздражение. Но не оттого, что она звонко смеялась и хихикала, слушая рассказы Кирилла о том – ином – мире. Ее смех ему даже нравился.
Раздражался он по другой причине…
Даже не раздражался… он попросту бесился. Злился. Но не на нее или Кирилла, успевшего стать ему другом – он злился на себя. За то, что поглядывает на Лиагель. За то, что пару раз подсматривал за ней, когда она купалась в озере. За то, что иногда мечтает, чтобы она рассталась с Кириллом. За то, что порою желает своему другу смерти.
За последний пункт он ненавидел себя больше всего. И каждый раз, когда подобная мысль проникала в его сознание, он уходил подальше от группы, спускал штаны и наносил на бедро очередной порез. Недавно он перешел на левое, так как на правом больше не осталось места.
Он ненавидел и презирал себя.
Тем не менее, пару раз он прикрывал Кирилла от стрелы и трижды спасал ему жизнь. Однажды чуть не умер сам, прикрывая своего друга. И каждый раз он проклинал себя. За то, что в очередной раз спас того, кто мешает ему быть с Лиагель, и тут же за то, что его голову вновь посещают подобные мысли.
И вот сейчас.
В его голове промелькнуло, как он встает и заносит над Кириллом свой молот. А затем смотрит, как его мозги разбрызгиваются в разные стороны. Часть, смешавшись с кровью, попадает на грудь Лиагель. Она даже кричит. Или даже нет… она рада. Рада, что Кирилла больше нет, и теперь она может быть с Бегрифом.