Мон-си уже сдуло ветром, но я чувствую некое оживление вокруг себя. Скорее бы дойти до зеркала. Вдруг я чудо как хороша?
Я определенно пользуюсь популярностью. Один вычурный парик за другим подходят и записываются на танцы со мной. Я ловко распределяю бурре, ригодон, англез, кадриль и гросфатер, записывая только первые буквы имен теснящих друг друга кавалеров.
— Все, танцы кончились! — заявляю я, щелкнув застежкой книжицы, и решительно направляюсь туда, где в простенке между колоннами сияет зеркало.
Тихая музыка, прибывающие гости, загадочные улыбки дам, шелестящих страницами своих книжечек, наводят меня на мысль, что я точно первая красавица — мой плей-лист уже закончился, тогда как они только начинают вписывать имена кавалеров.
Зеркало отражает перекошенный парик, размазанную губную помаду, лихорадочный блеск глаз, чуть ли не выпрыгивающую из тесного лифа грудь (ага, вот в чем причина активности кавалеров) и мужчину, стоящего боком где-то за моей спиной. Точеный профиль греческого бога, отсутствие парика, блеск естественных волос и завораживающая улыбка…
Жаль, что она предназначается не мне. Смущающаяся девица делала свою первую запись. Даже через слой пудры было заметно, что ее лицо горит. Я бы тоже рделась маковым цветом, если бы лучистые глаза кавалера с таким желанием смотрели на меня. Проводив взглядом удаляющегося мужчину, я заметила, что еще одна дебютантка встала на его пути, специально преграждая дорогу. Он галантно ей поклонился и произнес свое имя. Шум зала не позволил мне его расслышать.
Эх, жаль, что я свои танцы расписала до последнего, я бы тоже не постеснялась заступить ему дорогу и напроситься на танец. Во сне я ничего не стесняюсь. Ну, разве что голой на улице оказаться. И лысой к тому же. Такие видения изредка посещают меня, и я всегда просыпаюсь с ощущением большого счастья, осознавая, что этот позор всего лишь сон.
Как ни странно, когда, наконец, заиграла музыка, приглашая гостей в круг, барона Шайзи рядом не оказалось. Может оно и к лучшему. Сон сном, но менуэт я танцевать не умею.
Черт, как жмет корсет.
— Ваш первый танец свободен?
Рядом стоял тот самый Аполлон.
Я поискала глазами краснеющую девицу, что уже записалась на танец с жителем Олимпа, но нигде ее не заметила.
— Простите, ваша дама расхотела дарить вам первый танец?
Я ничего лучше не придумала, как задать этот глупый вопрос. Нет чтобы взять под руку мечту своей жизни и вступить в круг танцующих. Кстати, музыка гремит, а танцпол по-прежнему пустует. И гостей вроде поменьше стало. Куда все подевались?
— Отчего же? Она ждет меня в своей комнате.
Я вообще ничего не поняла.
— Вы точно спрашивали о первом танце?
Он так улыбнулся, что у меня потеплело внизу живота.
— Точно.
— Разрешите поинтеерсоваться, мы наш первый танец будем танцевать втроем? — я поправила парик, который опять съехал набок, потому что я почесалась за ухом. Почему же мне так жарко? Неужели это от того, что у незнакомца искры в глазах?
— А вы точно девственница?
Боже, а это еще причем?
— Если я отвечу, что нет, танец отменяется? — решила уточнить я. Ну и нравы.
— Быть вторым? Нет, на балу чаровниц хватает тех, у кого я стану первым, — он кивнул, и начал было разворачиваться, чтобы уйти, но я схватила его за фалды … вот ей богу, не сильна в истории моды, но по моему разумению я схватилась за длинный сюртук. Во сне я смелая. И любопытная. Завсегдатай Олимпа поднял бровь. — Вы решили устроить скандал? Вас выведут, стоит мне щелкнуть пальцами.
— Клянусь, я переломаю вам эти пальцы, если вы не ответите мне внятно и четко — что здесь происходит? — проклятый парик не позволил принять решительный и грозный вид, упал на глаза.
— А вы смешная. Жаль, что не девственница. Надо бы узнать, как вы сюда попали. Ведь сегодня бал чаровниц — девушек, дорого продающих свой первый танец.
Я сняла парик и принялась махаться им как веером. Когда до меня дошел смысл произнесенной фразы, парик упал на пол.
— Под танцами подразумевается секс?
— Да, право первой ночи.
— Выходит, что не далее как полчаса назад я продала права на всю неделю…
Бровь моего собеседника опять взлетела вверх. Для наглядности я сунула ему под нос мою книжечку для «танцев».
— А вы сильны. Я намеревался взять максимум троих, а вы за собой записали раз, два … девять!
— Честно говоря, я намеревалась к шестому танцу проснуться, коротышка уж очень непривлекателен… — Что я несу? Проснуться нужно сейчас же!
Растеряно заозиравшись, я заметила, что все девять записанных мной кавалеров ожидают у одной из дверей залы, ведущей (как я понимаю) к внутренним покоям. А барон Шейзи даже подпрыгивает от нетерпения.
Собеседник понял мой озабоченный взгляд.
— Вам пора. На обложке книжицы для танцев написан номер комнаты, — подсказал он, наманикюренным пальцем ткнув в цифру пять. — Мне бы следовало идти, Дафна уже ждет, но разрешите высказать вам восхищение. Девять! И ведь ни один не отказался! Что они в вас нашли?
— Мне как-то обидно слышать такие слова, — я поправила декольте, тряхнула головой и свернутые в фигу волосы расправились. — Вы же тоже предложили мне «станцевать» первый танец.
— Первый, да. Но не третий и тем более не девятый. Видимо они отметили вашу дерзость, а это должно быть интересно. Интереснее, чем лишать Дафну девственности, — и уже он оглянулся на дверь, где барон Шейзи топтался на месте, не решаясь подойти. Что навело меня на интересную мысль.
— Они боятся вас? Кто вы такой?
— Я — король, — мягко произнес он. — И беру любую женщину, которая мне приглянулась. А сегодня мне приглянулись вы… Правда, я не люблю блондинок. Но… к черту Дафну.
Я не успела опомниться, как он наклонился и поцеловал меня. Так крепко и неистово, что закружилась голова от нехватки воздуха.
Ничего себе капельки!
Вот это сон!
О-ля-ля! Меня целует сам король!
Рука короля у меня в декольте!
Острое желание пронзило тело. А что? Во сне можно. Во сне я ничего не боюсь. Даже дефлорации, которая наяву уж точно не грозит. Все сделано еще в институтские годы.
Проклятый будильник разогнал красочную картинку.
Но стоило открыть глаза, как резкий сигнал прекратился.
Потребовалось еще несколько минут, чтобы понять, что будильника у меня нет и вставать в шесть часов не нужно.
Так что же меня разбудило?
А между ногами было… м-м-м… напряженно и страшно хотелось продолжения сна. Уж больно хорошо король целовался.
Глава 3. Некоролевский поцелуй
Любовь душой, а не глазами смотрит.
И оттого крылатый Купидон
Представлен нам слепым и безрассудным.
Быть с крыльями и быть лишенным глаз —
Поспешности немыслящей эмблема.
— Чего это ты с утра пораньше раком стоишь? — вошедшая в ванную комнату Галка заставила меня вздрогнуть. У подруги были свои ключи, поэтому ее появления стоило ожидать в любую минуту. Вольный художник, поставляющий в местные магазины произведения гончарного искусства, жил в своем режиме.
— Да не спится что-то. Постирушки вот затеяла, — для наглядности я тряхнула лифчиком, который как раз выполаскивала.
— Ты сегодня выходная?
— Угу, вчера двенадцать часов впахивала. Сменщик в Питер укатил.
— Бросай свой банно-прачечный комбинат, лучше посмотри, что я тебе принесла! — глаза у Галчонка горели. Ей как нельзя лучше подходило ее имя. Невысокая, худенькая, если не сказать тощая, с черными вечно торчащими вихрами, черными же глазами и острым любопытным носом, она напоминала неугомонную птаху, мучимую жаждой познания. Правда, хрупкой подруга только казалась: стоило ей вцепиться своими натруженными клешнями в кого-то, как этот кто-то сразу понимал, что сопротивляться бесполезно, лучше сдаться на месте. Так однажды она сцапала руку вора, который залез в мою сумку, и не отпускала до тех пор, пока тот не оставил добычу в виде кошелька с только что полученной зарплатой. Можно представить, что почувствовал здоровяк под метр девяносто, когда на него вылупилась малявка (именно про таких говорят «метр с кепкой») и зло прошипела: «Или отпусти, или я сломаю тебе руку». А кто не пошел бы на попятный, если в его запястье впилась пиранья с челюстями, могущими перекусить кость? Мужик безоговорочно поверил и сдался. Он осторожно стряхнул с руки нашу кровожадную рыбку и дал деру.
«Раззява!» — Галка отвесила и мне, перекладывая кошелек в свою торбу. Для сохранности. Ведь к кому я приду клянчить денег, если останусь на мели? Милая подружка всегда выручит: арт-хаусы с удовольствием принимали ее расписные кувшины и тарелки и рассчитывались не скупясь.
Я повесила бюстик рядом с трусами на горячий змеевик и поспешно вытерла руки.
— Та-дам! — Галка стояла в коридоре рядом с огромным кувшином. Я даже боюсь представить, сколько он весит, и как она его доволокла, потому что в него запросто можно было засунуть самого гончара, который улыбался во весь рот, предвкушая мои восторги. Надо сказать, что и голос у Галины не соответствовал ее хрупкому телосложению: она могла так крикнуть, что с крыш слетали сосульки, а воронье в панике покидало насиженные места и начинало кружиться в небе воронкой. На ее радостное «та-дам!» откликнулись хрустальные фужеры в серванте.
— Это еще что? — я обошла по кругу очередное «творение», по чьим крутым глиняным бокам вились цветы и порхали райские птицы.
— Тебе на память. Знаю, стоит отнести его в магазин, как оторвут с руками, но как-то не хочется, чтобы такая красота стояла в чужом доме.
— Ну спасибо…
— Что? Не понравилось? Видишь, какая уникальная техника росписи? Тибетские монахи с благоговением прикасались бы к каждой линии и загогулине — этот узор означает бесконечность жизни… Смотри, как стебли переплетаются — нет ни начала, ни конца, — Галка пальчиком провела по веточке, затейливым кольцом опоясывающей широкое горло кувшина…
— Ваза красивая, большая только. Куда бы ее пристроить? — я оглянулась. Везде, где только возможно, стояли уникальные работы Галчонка, с которыми она по какой-то причине не захотела расставаться: на шкафах, на полках, на полу.
— Поставь в спальне. Будешь перед сном любоваться. Глянь, какие красивые птицы… Они символизируют женщин, которые могут скрасить бесконечную жизнь.
— Ну да. Тибетским монахам самое то. Им без женщины никуда. Как и мне.
— Я и говорю, монахи с благоговением прикасались бы, — подруга погладила птичку по яркой грудке. — Иного им просто не дано. Ну, все. Хватит болтать, пошли завтракать. Я колбаски прикупила.
Выставив на стол чашки и тарелки, самой же Галиной сотворенные и принесенные в дом «в качестве платы за постой», она в нетерпении ждала, когда пожарится яичница, сдобренная докторской колбасой, вялеными томатами и веточкой укропа. Я тоже мастер своего дела и знаю толк в гармонии цвета и вкуса.
— У тебя на сегодня какие планы? — спросила я, придвинув к себе сахарницу. Галка с кривой улыбкой наблюдала, как я зачерпываю три полные ложки белой смерти. — Пойдем с нами в кино?
— Опять Никита объявился?
Я кивнула. Кит — наш с Галкой сын полка. Мы взяли над ним шефство еще в школе, когда он после развода родителей перебрался к бабушке, оказавшись никому кроме нее не нужным. Нескладный, прыщавый, из-за недостатка в деньгах плохо одевающийся, вечно болеющий, а потому не успевающий то по математике, то по химии, он вызывал у дураков стремление поглумиться над ним. Но мы с Галиной к касте дураков не принадлежали, а потому сразу разглядели потенциал новичка. И не ошиблись. Сейчас Никита Горелов лихо заправлял строительным бизнесом, выглядел на миллион и опять-таки вызывал желчные излияния дураков, на этот раз завидующих крутому повороту в его судьбе. Очередной отчим Никиты заметил жажду знаний и деловую хватку пасынка и помог развить способности, для начала отправив учиться за границу. Теперь Горелов жил в столице, а в наш провинциальный город наезжал лишь для того, чтобы повидаться с бабушкой да навестить боевых подруг, не раз встававших плечом к плечу в сложной школьной жизни.
— Нет, у меня сегодня аншлаг, все меня хотят. Еще нужно в галерею заскочить: собираются отправить на выставку кое-какие мои работы. О, кстати, можно я тот чайник в виде петуха заберу? Ты же все равно им не пользуешься?
— Кто бы смог выпить ведро чая? Ты, Галка, хоть и мелкая, но страдаешь гигантизмом, что ни чаша, то величиной с ванну, — в качестве примера я приподняла свою глиняную кружку, которую из-за нестандартного размера нужно было держать двумя руками. Я пользовалась ею, чтобы не обижать «художника», да и чай в такой долго не остывал.
— Все по Фрейду. Как там поживает Горелов?
— А он тебе разве не звонит?
Галкина мастерская находилась в пригородном поселке, куда с легкой руки подруги перебрались и мои родители. Природа, чистый воздух, опять-таки красивейшая река, на берегах которой водилась какая-то особая глина, позволяющая нашей умелице зарабатывать на хлеб с маслом. Правда, деревенская жизнь малость отдалила ее от цивилизации, но телефон исправно восполнял все пробелы в общении.
— Нет, не звонит, — Галка отвела глаза в сторону.
— Ну-ка, ну-ка, — я взяла Галину за подбородок и заставила развернуться ко мне.
— Ну, понимаешь…
— Смотри в глаза.
Галка вздохнула, словно собиралась с силами перед прыжком с парашютом. В моем животе что-то ощутимо сжалось. Обычно так говорят о сердце, но у меня всегда откликается что-то чересчур чувствительное в районе поджелудочной железы.
— Помнишь, как мы летом все вместе ездили в поселок?
— Ну.
— После купания в реке ты ушла к родителям, а я повела Никиту посмотреть блюдо, которое расписала на азиатский манер — цветы граната, арабская вязь…
— И?
— В общем, я… предложила ему себя.
— Галка…
— А он отказался. Тогда я наговорила ему глупостей, — Галина закрыла лицо ладонями. — Идиотка. Стояла перед ним голая и кричала…
— Милая, — я опустилась на колени и обняла подругу. Та всхлипнула.
— Он всегда мне нравился. Еще со школы. Я дни считала, когда наступят каникулы, и он вернется из своей треклятой Англии. Потом в календаре отмечала, когда у него будет отпуск, а он… а он…
— Видел в тебе лишь друга…
— Но он же подавал сигналы! Звонил, разговаривал часами, интересовался, как продвигается работа над проектом. Хвалил…
Моя любимая подруга целый год трудилась над спецзаказом для столичного ресторана, готовя не только посуду, но и украшения для интерьера и фасада.
Галка шумно высморкалась в кухонное полотенце.
— Во время купания в реке даже носил на руках. Это после, когда я в своей глупой голове разложила все по полочкам, поняла, что он не мог поступить иначе, ведь я сама прыгала к нему на руки, пила на брудершафт и лезла целоваться… Тогда, в воде, его объятия и нежные прикосновения к моему телу казались признаками желания, шагом к более близким отношениям. Я дура, Женька! Какая же я дура! Вся его нежность была лишь потому, что он боялся нанести вред, нечаянно ранить меня, тогда как я резвилась бешеной селедкой, идущей на нерест.
Галка права: Никита мог навредить, одна его лапища чего стоила. Куда делся тот хлипкий подросток? Бабушка откормила его, выхолила, народными средствами восстановила подорванный иммунитет, и во взрослую жизнь шагнул крепкий парняга, за спиной которого легко могла спрятаться такая как я. А ведь я далеко не маленькая. «Три Галки» — так шутя говорила я о себе и нисколько не кривила душой. Взять хотя бы размер груди. У нее первый, у меня третий. У нее попа как у мальчишки, у меня руки — как ее ноги. «Хватит лопать сладкое!» — упрекала закадычная подруга, выдирая из специально поднятого вверх кулака откушенный шоколадный батончик. Правда, для этого Галке приходилось чуть ли не подпрыгивать. Мы с Никитой одного роста. Хорошо хоть не одной комплекции, я все-таки на пару размеров меньше. Но если не «победю-побежу» свою любовь к сладкому, через пяток лет обязательно догоню Горелова, а то и дам ему фору.
— Родная, не кори себя. Ты просто хочешь любви. Ну зачем тебе Никита? Широкий как шкаф, рыжий и лопоухий.
— У него кость широкая. И не рыжий, а золотой. А уши… уши у мужчины не главное!
— Что-то я не припомню, чтобы у него в седьмом классе кость была широкая…
— И вообще молчи! Вам, красивым, вечно все не так! Побыла бы в моей черной шкурке. Ноги кривые, волосы редкие…