Прошу прощения, были очень важные дела.
Весьма неприятные судя по вашему виду… Перейду сразу к сути. Чего вы хотите и зачем напали на нас?
Хочу только спокойствия и безопасности для нас, а напали мы в ответ на действия ваших солдат.
Мы не в школе, чтобы говорить друг другу «ты первый начал». Какова была цель вашего нападения и чего вы хотите сейчас этой блокадой?
Не согласен. Это принципиальный вопрос, без которого я не представляю дальнейший разговор, так как он прямо зависит от вашего личного участия в произошедших событиях.
Я отдал приказ о нападении после вашей второй атаки на моих людей и потерю нескольких единиц БТР.
Первый раз я убил ваших дезертиров за грабёж, попытку насильственных действий и принуждение к самоубийству в целях избежания попадания в их грязные лапы. Затем ваш отряд напал на наших «челноков», когда они возвращались из Города, вынудив нас контратаковать. Далее я уже за непосредственные насильственные действия сексуального характера перебил ещё один ваш отряд уже после вашего штурма нашего лагеря.
Я не был в курсе подобного развития конфликта. Я накажу виновных, надеюсь вас это удовлетворит.
Вполне. Вот теперь мы можем и продолжать в более добродушной обстановке. Итак, моя цель — полное нивелирование угрозы в лице вашей части.
Я могу дать слово офицера, что не стану отдавать приказ о нападении…
И я вам верю, чего не могу сказать о ваших подчинённых со спермотоксикозом и с желанием отомстить… видите ли, я совсем не уверен, что когда мы расслабимся, а вы уже будете вооружены, подобного не повторится. Сейчас же все карты у нас и я не вижу причин сдавать свои позиции.
Это ваше последнее слово?
Последнее не бывает. И мне не совсем понятно на что вы рассчитывали — ведь это же откровенно глупо вручать оружие своему противнику.
Я рассчитывал на то, что мы сможем договориться, но в таком случае мне придётся обратиться за помощью к некоей могущественной силе здесь, чтобы не лишиться звания, когда мои солдаты не смогут показать необходимого результата на последующих учениях в реальности… вы весьма интересная и способная личность, но вряд ли вам удасться что-либо противопоставить той силе. — произнёс он с заметным сожалением, Света же в это время о чём-то активно сигнализировала мне ногой под столом.
Это ваше право, моё же право продолжать блокаду. — тут же ответил я на эту попытку запугивания, не отводя взгляд и не обращая внимания на Свету.
Что ж, мне искренно жаль, что мы не пришли к консенсусу.
Если под консенсусом вы подразумевали то, что я сниму блокаду из-за мифической угрозы перед таинственной «могущественной силой», то вы ошиблись.
Тогда до встречи, был рад знакомству.
Взаимно. Удачи. — ответил я, и полковник удалился.
В следующий раз я одену каблуки, чтобы ты точно обратил внимание…
Ты и без каблуков замечательно выглядишь.
Не отшучивайся. Зачем ты меня позвал, если тебе оказалась не нужна оценка эмпата?
То есть я должен был отвести взгляд в ответ на его блеф, показав свою слабость или, быть может, даже трусость? Я чётко дал ему понять, что не из тех, кого можно запугать. Какой был бы из меня лидер, если бы я так легко стушевался? Это бы бросило тень на всех нас.
Это был не блеф. И он действительно не хотел обращаться за помощью. Теперь же ты тот лидер, который не внял совету, для которого и привёл меня сюда, а не тот, который бы выглядел благоразумно.
Может я тебя на свидание пригласил?
А может тебе вообще не важно моё мнение?
Важно. Справимся мы и с этой угрозой, давай лучше поедим, раз уж стол накрыт. Не нести же всё обратно?
Мне кажется, что для того, чтобы с тобой нормально общаться, мне нужна телепатия.
Так развивай. О, у тебя начало получаться — ты думаешь, какой же я козёл, и как я тебя бешу. — сказал я в ответ на её сердитый взгляд.
Ты прав на 50 %, и решай уж сам в чём именно.
Тогда выбираю первое утверждение, что у тебя получается телепатия. — улыбнулся я.
Как же ты меня уже достал за эту неделю!
Извини… — тихо сказал я через несколько секунд.
И ты меня… — ответила она после короткой паузы.
Трапезу мы продолжали уже молча, но и без напряжения. Мда… неудачное начало отношений. Мы будто перешагнули весь конфетно-букетный период… как на войне — всё слишком быстро, и всё слишком коротко и непредсказуемо… и мне не хотелось думать о том, чем это может закончиться, хоть и лезла мысль, что в любом случае она для меня навсегда останется с большой буквы.
Через несколько дней я уже чувствовал себя вполне сносно и уже начал появляться в палаточном лагере. И с ума сойти — здесь наступала осень, моё самое нелюбимое время года. Листья на деревьях начали желтеть и опадать, плодовые деревья были усеяны гниющими фруктами вокруг, а стоявшая раньше практически постоянно жара сменилась тёплыми днями с холодными ночами, и сердце начинало наполняться каким-то унынием и безысходностью, тоской по очередной гибели мира… И не было для меня более неприятного зрелища, чем эта агония жизни… В один из таких дней, утром после завтрака, я вдруг ощутил знакомое чувство тревоги, и, тут же выбежав из палатки, заорал изо всех сил, чтобы уводили технику подальше. Где-то полминуты спустя я почувствовал уже непосредственную угрозу и отпрыгнул в наименее опасное место, а на наш лагерь после далёких раскатов грома словно обрушились небеса…
В себя я пришёл будучи привязанным к какому-то столу, руки были связаны за спиной длинной верёвкой и покоились вдоль тела, вокруг которого проходили и другие верёвки, в ушах звенело, а перед глазами проплыли отчётливые строчки: получен дебаф «контузия», получен дебаф «дезориентация», полученный дебаф «кровотечение» остановлен. Рядом маячил чей-то силуэт, и доносились какие-то слова, но я их не разбирал, и вскоре опять потерял сознание. Также не надолго я приходил в себя ещё несколько раз, пока наконец не смог различить чьё-то лицо, и понять слова:
Кивни, если слышишь меня.
Я кивнул, и он куда-то исчез. Через какое-то время я увидел знакомое лицо полковника Ковачкова.
Рад, что вы выжили. Такой пленник всё меняет. Как ваше самочувствие?
Как после обстрела.
Что? — наклонился он поближе.
Как после обстрела. — повторил я громче, но всё равно еле различимо.
Ничего, мы о вас позаботимся. А пока отдыхайте.
Кто нас обстрелял? — уже твёрже спросил я.
Те, к кому я обратился за помощью — ЧВК «Ганкер». У них здесь богатый арсенал, даже вертолёты есть. Но я вас утешу — часть техники уцелела, поэтому вы всё ещё живы. И пока вы у нас, ваш союз нам не особо опасен, так что я даже и не знаю — менять вас или нет… может вы меня убедите? Предложите что-то дополнительно? Например информацию… Вы подумайте, я позже зайду.
Я снова погрузился в сон, пока не скрипнула дверь, разбудив меня:
Вам удобно говорить? — вежливо поинтересовался Ковачков.
Да, а вы присаживайтесь, не стесняйтесь. Я бы тоже присел, чтобы говорить на равных, но моё высокое положение обязывает меня вести диалог лёжа.
Знаете, а вы ведь мне действительно симпатичны…
Сомнительный комплимент одному мужчине от другого.
Я полистал тут ваше досье, и однозначно убедился, что передо мною порядочный и честный человек, попавший под жернова системы… — не обращая внимания на мой комментарий продолжил полковник.
Как и большинство наших.
Да, поэтому я не вижу причин для нашей вражды.
А её и нету, я всегда положительно относился к своим тюремщикам и похитителям…
Ага. — улыбнулся он. — Так вот, я видел, как вы дважды совершали просто феноменальные действия в бою, с вашего трупа ещё в лагере у меня есть несколько пакетиков и поверьте мне — я знаю что это такое. Но мне непонятно, как вам удалось столь долго находиться в ускорении? Тогда в лагере вы вырезали двести сорок одного солдата ни разу даже не остановившись. Я думал, что это невозможно, да все думали, что это невозможно, так как за счёт повышенной активности мозга, ему бы не хватало кислорода, и последствия гипоксии неизбежно проявлялись бы и здесь… А во второй раз вы просто исчезали, продолжая при этом сеять смерть… я понимаю, что вы не хотите передавать эти сведения, но разве лучше их сохранить, и провести остаток исследования прикованным к столу? Я гарантирую, что отпущу вас — эта информация, возможно, позволит мне вернуться в разведывательное управление генштаба… что даст мне возможность приблизиться и свергнуть нынешнего диктатора, натренировав надёжного исполнителя, и очистить нашу страну от всякого рода дерьма… таких как Чумрайзь или Калишас, например… а если меня поддержат и другие люди, взявшие на себя избавление нас от мелких шестёрок на местах, то постепенно и сама страна преобразится… Я с вами предельно откровенен, так как уверен, что вы не станете об этом распространяться.
Или же мне никто не поверит.
Да, но вы ведь и не будете этого делать, имея, пусть и малейшую, надежду, что это так… Я давал присягу Родине, ей и служу, а не подонкам, отрывающим от неё кусок за куском, пряча их в свои карманы.
Откуда мне знать, что вы меня не обманываете?
Ниоткуда. Просто начните опять доверять людям. Так как вы так долго продержались?
Анаэробное дыхание.
Ладно. — усмехнулся он. — Я дам вам время подумать. Только подумайте ещё и том, что эта информация куда важнее любой другой, и вас не спасут фиктивные отношения с дочерью директора лаборатории. Да, не нужно делать удивлённый вид — я прекрасно всё понял, когда вы пришли на встречу со своей девушкой, и видел как она безуспешно пыталась привлечь ваше внимание. У неё ведь эмпатия? О которой, наверно, мало кому известно… и у неё ведь нету даже вашей слабой защиты в лице вашего куратора. Нет, я вас не шантажирую и не приплетаю других людей, об этом я буду молчать, но ведь кто-то тоже может прийти к таким же выводам и не ограничится действиями в виртуальной реальности.
Вы уже наговорили столько, чтобы мы действительно стали врагами.
Жаль, и в мыслях не было — я лишь пытался обрисовать весьма не простую ситуацию, в которую вы попали… Отдыхайте и размышляйте. Вечером зайду.
Вскоре дебаф «дезориентация» пропал, осталась только контузия, но мне уже было намного легче и я лихорадочно соображал, обдумывая всё, что узнал. Через какое-то время я услышал шум за дверью:
Уйди с дороги, солдат.
До меня донёсся звук передёргиваемого затвора.
У меня приказ полковника Ковачкова никого не пускать.
Опусти автомат и уйди с дороги.
У меня приказ полковника Ковачкова… — начал повторять часовой.
Ты знаешь кто я? — перебил его подошедший.
Так точно.
Так вот если выстрелишь, то я вскоре вернусь сюда, и пройду через твой труп, а ты же прямиком из армии отправишься за решётку, также я позабочусь о том, чтобы тебя нигде не брали на работу, и ты будешь вынужден вернуться опять за решётку, только уже по собственному желанию. А теперь уйди с дороги.
Через несколько мгновений замок начал поворачиваться и дверь открылась, впуская коренастого мужика в чёрном комбезе с несколькими спутниками.
У тебя есть два варианта — ответить на вопросы добровольно, или же под пытками. — произнёс он, заходя. Звали его Константин Прикалов.
Добровольно. Это я убил Каннеди.
В ответ на это он придавил к столу мою левую кисть и сильно ударил рукояткой пистолета по пальцам, которые тут же стали мокрыми.
Теперь, я думаю, стало понятней… — произнёс он, когда я перестал непроизвольно издавать громкие звуки с ненормативной лексикой.
Да, бл*! Ты, сука, в детстве животных мучил, но потом тебе этого оказалось мало!
В чём причина твоего долгого ускорения?
Не услышав ответа, он начал выдёргивать только что разбитый ноготь, прямо как пытали одиозного борца с педофилами, наркоманами и оккупантами Максима «Палаша» Морцинкевича, которого в итоге задушили в камере, где в тот день вдруг перестала работать система видеонаблюдения, а продажные следаки с патологоанатомами заявили о его самоубийстве, скрывая следы пыток и вырезав с шеи кусок кожи, по которому понятно, что его задушили сзади, а не он повесился, лёжа на кушетке, как это пытались преподнести, что уже само по себе являлось абсурдом, при этом фактически признавшись в том, что это было убийство ещё и отказом в независимой экспертизе…
Всевозможные пытки продолжались долго, я даже успел охрипнуть, получив дебаф «немота» — у меня всегда был низкий болевой порог, и даже ударившись мизинцем я бурно реагировал, сейчас же мне вырывали ногти, дробили пальцы, жгли кожу, сверлили и вырывали зубы, и совершали ещё множество изощрённых истязаний.
Иногда они выходили передохнуть, именно в этот момент я вдруг услышал у себя в голове голос Светы:
Где ты и что с тобой делают?
В плену. — подумал я, не особо этому удивившись после всего произошедшего. — В военной части, где конкретно не знаю.
Где ты и что с тобой?! — повторила она.
Я пытался сконцентрироваться и передать мысль, но ничего не выходило, будто я мог только слушать. Это вызывало во мне отчаяние, а Света продолжала спрашивать, наконец я заорал уже подготовленный ответ, и тут услышал уже новую фразу:
Мы скоро будем. Держись, милый!
Нет! — снова крикнул я. Затем продолжил, только уже пытаясь сказать беззвучно, повторяя тот мысленный напор. — У всех, кто умер, имея навык «точка респауна», есть копии, и возможно, что нам нельзя умирать, иначе бы «он» мне не помогал. Найди мою копию! Пусть «он» этим займётся. Ты слышишь?
Да… — ответила она, потом после паузы продолжила. — Я нашла «его». Подожди немного.
Время тянулось медленно, но ещё больше оно замедлилось, когда вернулись мои палачи и всё продолжилось…
Спустя несколько минут, как они вышли в очередной раз, за дверью раздались звуки, будто падали мешки с картошкой, и в открывшуюся дверь вошёл Ковачков с закрытым лицом, одетый в форму, похожую на нашу:
Я очень сожалею за то, что тебе пришлось вытерпеть, не думал, что это станет так скоро известно. Тебе нужно будет спрятаться, так как они начнут на тебя охотиться. — сказал он, держа пистолет.
Ты отпускаешь меня? Безо всяких условий?
Да. Захочешь — расскажешь мне всё, нет — так нет, но соучастником пыток я быть не намерен. — продолжил он, наставляя на меня пистолет с глушителем.
Постой, не надо!
Он удивлённо поднял брови:
На своих двоих тебе не выйти. Это будет быстро.
Мне нельзя умирать!
Ты лишь оттягиваешь неизбежное. — ответил он, всё же остановив движение руки.
На мне некий дебаф, и смерть приведёт к катастрофическим последствиям!
Потерпишь! Я не смогу тебя вывести живым.
В этот момент я увидел лишь смазанное движение, следствием которого стала свёрнутая шея полковника, после чего он рухнул на пол.
Ходить можешь? — произнёс второй я.
Не знаю. Правое колено разбито, а пальцы раздроблены… — неверяще смотрел я на самого себя.
Впрочем не важно — я вынесу тебя отсюда, но в обмен на ответную услугу. — перебил он меня.
Какую? — говорил я непонятно даже для первого себя за счёт сломанного носа и отсутствия некоторых зубов.
Мне нужна моя Света. Ты убьёшь свою, чем создашь её копию для меня.
Да пошёл ты! Ведь тогда, как я понимаю, она сможет умереть окончательно. — гнусаво прошепелявил я.
Нет — в этом случае её копия займёт её место и сможет оказаться в реальном мире, после же смерти самой копии, появится уже копия копии, и так далее.
Но Света умрёт!
Я же объясняю, что нет. Мы абсолютно одинаковые.
Я бы никогда не пошёл на подобное!
Ещё как! Ведь я это ты. Кому ты лапшу на уши вешаешь?! Окажешься в моём положении — и пойдёшь как миленький! Мы всегда поступали в собственных интересах.
Я не эгоист!
И я нет, но личные интересы у всех первостепенны. Или ты думаешь, что хочешь всеобщего равенства и братства для тех, кому это не надо? Кто счастлив лишь когда он стоит выше кого-то другого? Для дебилов-ватников, радеющих за монархию и допустивших весь нынешний бардак? Для религиозных мракобесов, чей Бог — это усыпанный золотом священник на яхте, призывающий всех к аскетизму? Для тех, кто поклоняется трупам, лишая их упокоения и называя их истлевшую плоть «мощами святых»? Для ряженых клоунов-садистов, избивающих людей нагайками? Для тех, кто уничтожает окружающую природу? Для неизвестных тебе Ивановых, Петровых и Сидоровых, оскорбляющих всех в интернете? Для тех, кто стремится к собственному благополучию, построенном на чужом труде и нищенстве? Для лживых учителей, фальсифицирующих выборы? Или, может, для кучи пустых понторезов и безмозглых дур с утиными губами, возводящими себя на пьедестал? Нет, ты хочешь этого, потому что сам мечтаешь жить в таком мире. Как и я.
Да ты грёбаная программа!
Я не программа, но и не живой в привычном понимании. Я посередине. И я тоже хочу жить, причём здесь, обладая вечной жизнью.