— Если ты говорил это ради того, чтобы я выглядела довольной на фотографии, то остановиться следовало после слова «улыбка».
Итан демонстративно закатил глаза и опустил фотоаппарат.
— Хорошо, что ты предлагаешь? С такой кислой физиономией тебя не то что в инстаграм, на улицу выпускать нельзя!
— Убери от меня розы, — брезгливо попросила я и выбралась из уютных объятий темно-шоколадного диванчика с бежевыми подушками.
Итан наблюдал за мной с чрезвычайно скептическим выражением лица — и пока я вертелась у витрины с десертами, выбирая наиболее эффектный образец тирамису со свежей клубникой, и пока я рыскала у книжной полки. Зато, когда я вернулась к столику, победно потрясая добытой книгой, не сдержал смешок.
— «Алиса в Стране Чудес»? Серьезно?
— Много ты понимаешь, — пробурчала я, пристраивая на столике крафтовую баночку с тирамису. — Это же издание с иллюстрациями Тенниела! — в доказательство своих слов я пролистала книгу, отыскав черно-белый рисунок девочки — в старомодном платьице с юбкой-клеш, очаровательном переднике и туфельках мэри-джейн, как и у меня самой. В руках Алиса держала сомнительного вида пузырек с темным содержимым, украшенный крупной этикеткой “Drink me”.
Раскрытую книгу я положила рядом с нетронутым десертом, а сама повертелась на диванчике, устраиваясь поудобнее, и взяла в руки чашку слегка остывшего кофе, уставившись на него точно с таким же выражением лица, как девочка на иллюстрации — на бутылочку: смесь любопытства, подозрительности и готовности выпить содержимое чисто эксперимента ради.
Итан прыснул и немедленно защелкал камерой. Я принюхалась к чашечке и поняла, что тщательно подобранное выражение лица «поплыло», выпуская наружу настоящие чувства: удовольствие из-за хорошо проделанной работы, наслаждение уютом и легкое удивление.
А кофе оказался шокирующе приличным, без неприятного послевкусия и тяжелого вяжущего ощущения на языке, как это обычно бывало с пережаренными зернами или слишком крепким напитком. Легкая горчинка скрашивалась нежной пенкой и терпким коричным ароматом, и на последних кадрах я довольно щурилась, как старая кошка на завалинке в солнечный день. Итан многомудро пролистал снимки, одобрительно кивнул и только потом заметил:
— У тебя усы из пенки.
— Все еще симпатичнее, чем твои, — огрызнулась я и потянулась к салфетнице. — Удовлетворен? Теперь расскажешь мне, что случилось с Верой?
Итан разом растерял все игривое настроение и обернулся к стойке.
— Макс, сделаешь, как обычно?
На юном лице симпатичного баристы за стойкой отразился суеверный ужас, но он мужественно кивнул, и все звуки в зале на пару минут заглушил шум кофемолки. Над столиками поплыл густой горьковатый аромат нагревшегося зерна.
Я стащила с тирамису нарезанную клубнику и листик мяты, но вкуса почти не почувствовала. В чашке Итана плескалось нечто, по консистенции напоминающее мазут, и пахло оно так, что перебило даже навязчивый маслянистый запах розового веника.
— Что ж ты сразу кофейные зерна не жуешь? — поинтересовалась я.
— Пей свое молочко и не завидуй, детка, — отбрил Итан, в два глотка приговорив половину чашки, и вздохнул так тяжело, словно это я заставила его пить кошмарную бурду, которую, кажется, даже процедить забыли. — В общем, Вера… чтобы ты понимала, мы жили у Терлецких прудов, и она никогда не уходила далеко от воды. В тот день я сильно задержался в кофейне, договаривался с одним… неважно. Я пришел к дому во втором часу ночи, было темно. Мне еще показалось, что я видел женщину в пуховике, как у Веры, но она шла уже у дальней парковочной калитки… — заметив мой остекленевший взгляд, Итан спохватился и пояснил: — Там то еще жилое гетто, все дворы в запаркованных машинах, и выделено несколько зон с «именными» местами. Каждое огорожено забором с индивидуальной калиткой с навесным замком. Самая дальняя уже в глубине квартала, так что я подумал, что Вера не могла уйти так далеко, и поднялся в квартиру. Но ее там не было. — Итан на мгновение сжал губы, остановив невидящий взгляд над моей макушкой. — Сумка, телефон, шапка — все лежало в прихожей. Сапоги остались на полке. Входная дверь была заперта, но замок срабатывал автоматически, когда ее захлопывали, так что это еще ни о чем не говорит… в общем, только пуховика на вешалке не было. Как будто Вера завернулась в него, захлопнула дверь и вышла из квартиры в домашних тапочках, обо всем позабыв. Больше ее не видели. А через три дня моя метка поблекла, и Инна Молога попыталась ее перекрыть, но обломалась, — закончил Итан, улыбнувшись так мстительно, словно неудача навки доставила ему ни с чем не сравнимое удовольствие. — Инна надеялась, что на сороковой день метка сойдет сама, но обломалась снова.
— Вера была очень сильной, — задумчиво кивнула я. — Ее метка не сойдет никогда.
У Итана сделалось очень интересное выражение лица — не то злорадное, не то испуганное. Он машинально потер левую половину груди и, подумав, запустил ложечку в мое тирамису.
— Инна сказала, что навки иногда уходят сами, — сообщил он и, помедлив, пододвинул к себе баночку. — Но Вера меньше всего походила на человека, обретшего душевный покой. Ее ужасно бесила привязанность к воде, и она пыталась найти какие-нибудь лазейки, чтобы не торчать у Терлецкой рощи, как собака на коротком поводке. Она не слишком любила рассказывать о себе, но фотографии у нее дома, кажется, были со всего света собраны. — Итан остервенело заскреб ложечкой по стремительно пустеющей банке. — После такой жизни невозможно привыкнуть к четырем стенам и маленькой рощице.
— А ты много путешествовал? — бездумно спросила я, спрятав нос в своей чашке.
— Только до того, как встретил Веру, — скупо отозвался Итан и отставил пустую баночку, противно звякнув о блюдце. — Ну как, мой рассказ «очень помог»?
— Пока не знаю, — честно покаялась я. — Мне нужно поговорить со старшей сестрой.
— Так Инна в курсе, — пожал плечами Итан и тут же догадался: — А, с твоей старшей сестрой… а ей-то какое дело?
— Ну, Инне плевать, — неопределенно хмыкнула я, — но кого-то же должны заботить таинственные исчезновения древней нежити.
По крайней мере, кого-то помимо меня. Потому что одной навки точно недостаточно, чтобы разобраться в происходящем.
Глава 4 Дело труба
План, что и говорить, был превосходный; простой и ясный, лучше не придумать. Недостаток у него был только один: было совершенно неизвестно, как привести его в исполнение.
Л. Кэрролл «Алиса в Стране Чудес»
Карина выслушала меня внимательно, с добрым-добрым понимающим лицом опытного психиатра. «Да что вы, голубушка? Как интересно!»
Под конец доклада я чувствовала себя так, словно мне и впрямь не помешало бы обратиться к специалисту соответствующего профиля, но все равно упрямо закончила рассказ, хотя уже догадывалась, что услышу в ответ.
— Я ставила перед тобой другую задачу, — предсказуемо напомнила Карина, стоило мне умолкнуть. — Ты должна была расспросить об этих новых гомункулах, связаться с колдуном, который их делает, и, по возможности, выяснить, чего ему это стоит. На основании твоих наблюдений будет принято решение, допустимо ли применение гомункулов на градообразующих предприятиях Уфы. И заниматься тебе полагалось колдуном и публикациями, а не дилетантским расследованием с уклоном в мистику!
Выслушивать нотации от навки, которую не устраивает мистика, мне ещё не приходилось, но я только дернула уголками рта, скрывая ироничную усмешку, и упрямо заметила:
— Но древняя нежить действительно куда-то пропала. И всем будто бы и дела нет…
Карина на экране моноблока устало закатила глаза.
— Конечно, нет, ты же до сих пор общалась только с приезжей навкой! С чего бы ей интересоваться демографическим составом московской нежити — из любопытства, что ли? Не все привыкли, как ты, совать свой нос везде, где он пролезает! Кроме того, с чего ты взяла, что нежить пропадает? На основании опроса одного человека и одной навки в одном разнесчастном районе? В столице, осмелюсь напомнить, только по официальным данным больше двенадцати миллионов проживающих! Не рановато ли ты начала обобщать?
Я проглотила напрашивающийся протест и нахмурилась. В словах Карины — возмутительно! — был смысл.
— Хорошо. Я попробую отыскать другие пруды с утопленниками и расспрошу… — я осеклась. На этот раз Карина не стала демонстративно закатывать глаза — просто вздохнула так устало и безнадежно, что мне стало совестно. — Заодно будет повод обновить инстаграм. Меня уже спрашивали, как мне Москва, — вот и покажу, как. А над поисками колдуна я уже работаю.
Карина тотчас отбросила маску вечной старшей сестры, вынужденной нести ответственность за всех безголовых младших, и заметно оживилась:
— Новая публикация — прелесть, кстати. Переманивай своего фотографа в Уфу, он нам ещё пригодится.
Я вспомнила, как «мой фотограф» ржал, прочитав вдохновленное письмо колдуну, и обреченно поморщилась. Чтобы соблазнить Итана на переезд, понадобилось бы что-то получше смазливой мордашки — например, пара тонн какого-нибудь кошмарного пережженного кофе, чтобы горчить на кончике языка начинало от одного запаха… впрочем, даже тогда этот мужлан черта с два оставит свою обожаемую кофейню.
— Он меченый, — привела я наиболее адекватный аргумент.
— Тоже мне, проблема, — фыркнула Карина, пренебрежительно поведя округлым плечом. — Ты же сама сказала, что его хозяйка упокоилась. Какая ему разница? Вернуться к нормальной жизни он все равно сможет не раньше, чем заработает амнезию.
Меньше всего Итан напоминал человека, стремящегося состариться в окружении внуков в собственном домике где-нибудь в идиллическом Подмосковье, — даже если опустить тот момент, что для начала ему пришлось бы найти женщину, готовую его терпеть. Я здорово подозревала, что искать такую следовало бы где-нибудь в буддийском монастыре на вершинах Тибета или, на худой конец, выбрать из числа готовящихся в святые великомученицы.
«Нос в цветы и улыбайся, чтоб тебя!», видите ли!
— Не тот случай, — округло сформулировала я. — Лучше просто заготовлю фотографии для публикации с запасом, а потом найду нового в Уфе.
— У парня отличное чувство вкуса, найти ему замену будет сложновато, — с разочарованием откликнулась Карина. — Но как знаешь. И, ради всего святого, найди уже этого колдуна, пока Курултай меня не сожрал!
— Хотела бы я на это посмотреть, — пробормотала я.
Карина выразительно изогнула безупречную бровь.
— Что-что?
— Приложу все усилия! — с энтузиазмом стажера в международной фирме пообещала я и отключилась, откинувшись на спинку кресла.
Карина была права, как ни крути. Поддержание популяции московской нечисти не входило в круг моих обязанностей; мне вполне хватало и регулярных танцев над бездной в попытках сбалансировать интересы нежити и людей в родной Уфе. Но отчего-то я не могла просто закрыть глаза и заняться своим делом. Мне все вспоминался ровный, даже несколько флегматичный голос Итана, рассказывающего о том, как его покровительница однажды просто ушла из дома и не вернулась, — и его искаженное лицо в зеркале новехонького лифта элитной высотки.
Он ведь даже не понимал, насколько это из ряда вон для навки — бросить своего мужчину. Мы мертвы — но от живого мужчины можем родить живых детей; только вот я лично до сих пор не представляла, насколько нужно быть влюбленной и очарованной, чтобы решиться на такое. Дыхание нави не оставляло нас ни на секунду. Счастливая семейная жизнь могла продлиться несколько лет, если повезет — даже пару-тройку десятилетий… но что потом? Русалочий муж состарится, дети вырастут — а навка останется неизменной. Разве что станет все больше времени проводить на берегу.
И однажды переживет собственных детей — и ей еще повезет, если она сумеет хотя бы отойти от воды на достаточное расстояние, чтобы присутствовать на похоронах. А Вера уже на момент знакомства с Итаном не удалялась от Терлецких прудов…
Мое отражение в погасшем мониторе вдруг нахмурилось, силясь поймать ускользающую мысль.
«Она меня не для разговоров выбрала».
Ввязаться в эпопею со смертным мужчиной и живыми детьми по великой любви еще возможно. По великой дурости — тоже, хоть и с натяжкой: смерть обычно резко добавляет здравомыслия. Но чтобы на что-то подобное решилась одна из древних, уже хлебнувшая жизни среди смертных? Это должна была быть не просто великая — отчаянная, крышесносная, безумная любовь.
Вряд ли что-то подобное можно испытать, не потрудившись побеседовать с мужчиной. А если учесть, что после беседы с Итаном его хотелось скорее прибить, чем вознести на пьедестал беззаветного обожания…
Вера хотела детей? Настолько, что ей было уже плевать, от кого и как?..
— Нет, все равно не вяжется, — пробормотала я и достала из сумочки футляр со стареньким костяным гребешком.
Механическая работа по приведению в порядок волос обычно помогала привести в порядок и мысли; но в этот раз ничего толкового не выходило. Кажется, основывать выводы на рассказе одного человека и одной навки было действительно опрометчиво, и следовало хотя бы расширить круг опрошенных — раз уж поиски колдуна пока пробуксовывали.
Я пошевелила мышкой, будя моноблок, и запустила карты, но быстро поняла, что это мне мало что даст. Уж на что Москва не жаловалась, так это на нехватку водоемов — а непохороненных утопленников в гугле, увы, не помечали. Число официально зарегистрированных пляжей и вовсе ввергло в изумление: девять купальных зон — на двенадцать с половиной миллионов человек?! Да в Уфе на миллион с хвостиком жителей и то четыре организовали!
Или потому-то у нас столько навок и развелось, а я ударилась в панику на ровном месте?..
Ладно. Я обещала Карине совместить приятное с полезным — этим и займусь: практически в каждой парковой зоне в центре найдется выход к воде — а где вода, там и навки. Сама я, может быть, и не смогу распознать древних в толпе — но запросто рассмотрю их меченых, а для самих заложных покойников у меня есть Итан, которого метка Веры превратила в ходячий сенсор. Как бы ему еще об этом намекнуть…
— Если попытаешься напеть “Moscow Calling”, я сделаю вид, что с тобой не знаком, — сходу предупредил Итан, поправляя ремешок фотоаппарата.
Навязчивая мелодия, зазвучавшая у меня в голове, стоило густой зелени парка Горького показаться из-за строительных конструкций Крымского моста, резко оборвалась. Я поджала губы, сверля взглядом удаляющуюся спину в неизменной кожаной косухе нараспашку, но все-таки успела вернуть лицу нормальное выражение до того, как Итан обернулся, проверяя, куда я запропастилась.
- “Bang” устроит? — как ни в чем не бывало поинтересовалась я, догоняя его. — Могу изобразить суровый рокерский канкан для аутентичности.
Взгляд Итана сполз на подол скромной светло-голубой юбки-солнышка.
— Рокерский канкан?
— В оригинальном клипе перед вступлением вокала Gorky Park изображают что-то, очень похожее на медленный и крайне суровый канкан, — я пожала плечами. — Не смотри так, дырку проглядишь. Если я буду размахивать ногами в том же темпе, что и они, ничего предосудительного ты все равно не увидишь.
— Плохая растяжка? — моментально нашелся Итан — но взгляд все-таки отвел.
— Еще никто не жаловался, — я пожала плечами и начала спускаться по лестнице с моста. — Но канкан-то суровый и рокерский. Хороши бы были брутальные мужики, если бы на них посреди клипа полопались стильные черные штаны!
На этом пикировка временно прервалась: Итан пробормотал что-то себе под нос, но переспрашивать я поленилась — отвлеклась на густой запах цветения, такой непривычный и яркий после широкополосной дороги и тесноты метро, что на мгновение закружилась голова. Цвело, кажется, абсолютно все — одновременно: розовые и желтые мазки тюльпанов, пушистые кисти сирени и нежные белые пятнышки соцветий на кустах калины… Парк так просился на полотно какого-нибудь импрессиониста, и у меня разбежались глаза. Я замерла в растерянности, за что немедленно поплатилась.
Людей, несмотря на будний день, в парке было немало, и застывшую у самого входа девицу, разумеется, тут же пихнули в сторону. Я пошатнулась, выронив клатч, возмущенно втянула в себя воздух и уже приготовилась выдать тираду-другую, — но осеклась. У парня и так было настолько несчастное и виноватое лицо, что его хотелось обнять, погладить по голове и пообещать, что все будет хорошо.