Ковальского они нашли на лестничной площадке, перед входом в подвал. Капитан разговаривал с белобрысой девицей, одетой в лабораторный халат поверх кителя. Блондинка что–то горячо втолковывала собеседнику, а тот изредка вставлял свои пять копеек, подперев щеку ладонью да время от времени кивая.
— Кэт, ты мандося! — внезапно бросил капитан, заметив Катарину.
Та в недоумении замерла на ступеньках.
— Я тебе как сказал одеваться? Ты в этой курточке совсем замерзнешь. Иди к завхозу, пусть даст тебе что–нибудь зимнее, — конкретизировал Ковальский свои претензии и сразу вернулся к прерванному разговору. Девица в халате удостоила Катарину лишь беглым взглядом.
Катарина развернулась и ушла. А ведь даже не успела поздороваться! Перед этой блондинистой мышью, небось, рисуется — досадливо думала девушка.
Ее раздражение усилила и Алёна — ту она обнаружила на один лестничный пролет выше, обеспокоенно вслушивающуюся в голос Ковальского. Чем больше она имела дел с этой зашуганной трепетной ланью, тем больше хотела пнуть ее, или сказать ей какую–нибудь гадость.
Но на самом деле, ее досада в большей степени была вызвана необходимостью возвращаться к интенданту, которого здесь почему–то называли завхозом. А, как ни называй, он в любом случае относился к тому типу складских крыс, у которых снега зимой не допросишься — потому что, нечего разбазаривать казенное имущество.
Тем не менее, как только раздраженная Катарина помянула Ковальского, интендант мгновенно сник и молча отвел ее на склад одежды, даже не вспомнив про свои бумажки.
«Интересно, а в метро можно бесплатно прокатиться, если назвать там имя капитана?» — подумала девушка, и сохранила в памяти этот случай.
Обратно к Ковальскому она вернулась в самой настоящей красноармейской шинели — шерсть есть шерсть — к которой нашелся даже подходящий кожаный пояс.
— Ого! Я даже не знал, что у нас такое есть! — воскликнул капитан. Блондинка уже ушла, и Ковальский залипал в телефон, прислонившись к стене. — Слушай, ты потом не сдавай назад, я лучше себе заберу.
— Хорошо. Интендант все равно не записал на меня, — согласилась Катарина.
— Тебе очень идет, кстати. Так посмотришь — ну чисто вобла сушенная, а в шинели такой интересной женщиной стала, — отпустил Ковальский сомнительный комплимент.
Капитан потрогал серое сукно:
— И почти не слежалось. Может, это сам завхоз для себя держит на складе? Запирается, например, по вечерам, крутится перед зеркалом…
— Типа, в красноармейца играет?
— Я думаю, скорее, в сдающегося в плен красноармейца. Я тебе точно говорю, Кэт, если нас захватят враги, он им все имущество строго по описи передаст. И потребует премию за хорошо проделанную работу! — рассмеялся капитан.
— Почему вы называете меня Кэт? — решилась спросить Катарина.
— Потому что, Кэт, во время выполнения задания мы обращаемся друг к другу по позывному и строго на «ты»… А иногда и по такой–то матери, если ситуация располагает, — Ковальский, наконец, оставил шинель в покое и принялся осматривать остальное снаряжение девушки. — Таким образом, ты — Кэт, а я — Кощей.
— Как скажешь, товарищ Кощей, — неохотно согласилась Катарина. Хоть и был капитан довольно тощим, но все же такой позывной ему не слишком подходил.
— Вот и славненько, — одобрил тот.
Остальную одежду девушки — свитер, легкий бронежилет, плотные штаны и теплые кроссовки — Ковальский счел вполне сносной. И ее выбор оружия сразу одобрил. Она подобрала себе в арсенальной комнате компактный автомат под патрон 9×21 как раз по требованиям капитана: приклад, тактическая рукоять и даже ручка затвора складывались; с укороченным магазином оружие походило скорее на огромный пистолет[1]. К нему Катарина взяла подсумок с несколькими стандартными, на тридцать патронов, магазинами. Не отказалась она и от комплектного пистолета, который сунула под шинель, даже не подумав сообщить об этом Ковальскому, а то развоняется, что оружие ей вообще ни к чему, вынь, положь, оставь что–нибудь одно. А кто, скажите на милость, пойдет на какое–то непонятное задание неизвестно куда без «запасного варианта»?
— А это тебе зачем? — указал он на небольшую, но туго набитую сумку с приборами, которую девушка безуспешно пыталась скрыть за спиной от взгляда напарника.
— Косметичка, — попыталась было отшутиться Катарина, но поняла, что это неуместно. — Так нужно, СБ пропустила и генерал одобрил. Можешь сам у него спросить.
— Ну, ладно… — неуверенно протянул Кощей–Ковальский. — В конце концов, тебе же тащить, а не мне. Хорошо, бери свой рюкзак и пойдем уже.
Он указал ей на один из двух рюкзаков, стоявших в углу, и сам подхватил другой. Катарина расстегнула клапан и немного порылась внутри: рация, несколько фонариков разного типа, аптечка, термос, фляга, съестное в вакуумной упаковке, пара каких–то мягких свертков. Возможно, термоодеяла. А к рюкзаку Кощея был приторочен и небольшой ломик.
«Ну да, как же — в тюрьму, да без ломика», — подумала Катарина.
Они прошли по небольшому коридору в подвал. Катарина даже не вспомнила об Алёне — та ни разу не показалась в поле зрения, пока шли сборы.
Подвал напомнил девушке пустую подземную парковку: вон и пандусы в противоположных концах хорошо освещенного зала с двумя рядами колонн, люками в потолке и пирамидой больших ящиков в дальнем конце. Только подвал находился куда ниже, чем тот подземный гараж, о котором девушка думала на досуге. Кажется, ближе к середине подвала на бетоне были и следы шин. Здесь капитан свернул, и Катарина увидела, что из зала есть еще один выход, перекрытый до середины высоты гипсокартонной перегородкой с покосившейся дверью. Ковальский пропустил спутницу вперед, и они продолжили углубляться в подземный уровень Управления.
— А та девушка, — кивнула Катарина куда–то назад, — С нами не собиралась?
— Кто? — не сразу понял капитан. — А, Штерн. Нет. Она у меня вроде научного консультанта. Я ей помогаю в ее экспедициях, а она мне за это все научно объясняет. Мне очень нравится, что то дерьмо, с которым мы возимся, имеет хотя бы какое–то рациональное обоснование.
— Какое–какое дерьмо? — ухватилась Катарина за ниточку.
— Ну… Ну, вот знаешь, бывают такие ситуации, что обычный человек скажет «пиздец» и сникнет, а есть люди, вроде Штерн, которые достают ноутбук и начинают бормотать про свои научные штуки: фазовые переходы, фотоны — и ты сразу успокаиваешься. Действительно, если фотоны, да хотя бы и хреноглюконы, то с этим можно справиться, можно как–то жить, — стал сбивчиво объяснять Ковальский.
— Что–то ты мне зубы заговариваешь, Кощей, — прервала его Катарина. — Раз секретная информация, то так и сказал бы. Слушай, а у нее позывной какой?
— Солнце, — почему–то смутился капитан.
Несколько секунд они шли молча.
— А, — наконец, догадалась Катарина. — Звезда по имени Солнце.
— А Штерн подумала, что это из–за цвета волос, — улыбнулся Ковальский.
Они прошли по заброшенного вида коридору к очередной лестничной клетке, и тут Катарина обратила внимание, что и коридор, и лестница освещаются солнечным светом сквозь забранные матовыми стеклоблоками окошки. А ведь, по ее расчетам, они были глубоко под землей!
Спускаясь по лестнице, она все пыталась сообразить, есть ли в этой части города достаточные перепады высот рельефа. Вроде, нет. Холмы, на которых стоит город, тут скорее условное понятие. А вот «промышленный» стиль помещений стал несколько понятнее: с лестничной клетки они попали в длинный, поделенный на секции проезд, сплошь заставленный полуразобранными станками, остовами автопогрузчиков, бухтами проволоки и палетами со ржавыми болванками. Проезд едва освещался солнечным светом из многочисленных ворот, ведущих в цеха. Судя по тому, что мельком увидела внутри девушка, все эти помещения были еще больше захламлены металлическим барахлом — едва ли не по середину высоты. Похоже, думала она, кто–то решил использовать один из корпусов завода в качестве свалки. Да какого еще завода? В этой части города нет промплощадок, она ведь изучила все в радиусе десяти кварталов!
Кощей, тем временем, провел ее через этот пыльный храм Ржавых Богов и углубился в совсем уж запутанный лабиринт коридоров и переходов, связывающих многочисленные склады, каморки, подсобки, кандейки. Света здесь уже совсем не было — даже немногочисленные оконца были закрыты гофрированным железом — и путникам пришлось торить путь, подсвечивая себе фонариками. В конце концов, капитан нашел вход в административную часть — они оказались в довольно большом вестибюле с будкой охраны, турникетами да диванчиками в передней части, истлевшими до состояния набитых трухой деревянных каркасов. Парадный вход был забит листами фанеры. Витражные окна над дверьми и вокруг них были густо замазаны черной краской, так что, Катарина не смогла узнать, что именно пытались изобразить на фасаде корпуса «древние» художники. Наверно, что–то невыносимо пафосное и оптимистичное.
И вот, стоя посреди заброшенного, абсолютно темного зала, она вдруг представила, как отдирает гнилую фанеру от дверей, ломает запоры ломиком, разбивает замки́ термоупрочненными сердечниками своих пуль — и выходит на залитое солнцем крыльцо. А там… лето, там другой мир — мир, которого не случилось, мир чужих наивных представлений. И перед нею светлый город, не имеющий ничего общего с городом, в котором она находилась; ее окружают гордые и сильные люди, будто сошедшие с плакатов. А за спиной — украшенный витражами фасад прекрасного здания, за которым вздымаются корпуса завода, где куется будущее.
Но тут Ковальский с силой дернул ее за руку:
— Давай без этого, — сказал он и потянул ее под мраморную лестницу.
Сбитая с толку девушка последовала за ним в очередной подвал, по каменным лестницам, по металлическим лесенкам, по песку и по бетону, мимо молчащих насосных станций, через подземный гараж с люками в потолке, очень напомнивший ей ту самую парковку Управления, только не освещенную.
Вскоре она потеряла счет коридорам и заброшенным помещениям, лишь браслет на запястье отсчитывал шаги, да внутренний компас разведчицы рисовал в ее воображении трехмерную траекторию. По ее прикидкам, они отдалились от Управления уже на добрый километр по прямой, прочертив уводящую на восток и вниз ломанную линию, периодически завязывающуюся в узелки и скручивающуюся в спирали лестниц.
Теперь ей представлялось очевидным, что они ни разу не поднимались над уровнем земли. Скорее всего, вся эта инфраструктура была подземной. Окна и витражные фасады? Солнечный свет направлялся световодами с поверхности. Или вовсе подделывался лампами: стеклоблоки и замызганные окна цехов все равно не позволили ей выглянуть наружу — а может, снаружи только ниши с отражающими зеркалами? Да, весь этот город стоит на подземельях. Так почему бы здесь не быть и заброшенным секретным заводам? Любопытно, конечно, что подвальный вход в одно из Управлений госбезопасности даже толком не закрыт (проникай — не хочу!). Может, весь тот гараж — ловушка для шпионов и диггеров? Ну да, зачем заморачиваться с тотальным перекрытием периметра, если можно поставить перегородочку из гипсокартона, не запертую дверь — а за ней лазутчика–оленя ждет безвыходный лес. Например, выдвигается из потолка пулеметная турель, и механический голос произносит:
— НИ С МЕСТА! ОТКРЫВАЕМ ОГОНЬ БЕЗ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ!
Катарина споткнулась и едва не врубилась головой в выпирающую из очередных железных ворот петлю для навесного замка. Капитан подхватил ее и прижал к шершавой стене рядом с воротами.
— Бляха, хорош мечтать! — зло бросил он. — Ты так до Тюрьмы даже не дойдешь.
— Я что–то слышала, — беспокойно ответила девушка. Ей казалось, что эхо зловещего предупреждения продолжает гулять в неподвижном воздухе подземелий. Но это был лишь шум крови в ушах. Наверное.
— Здесь чего только не услышишь, — смягчился Ковальский и отпустил ее. — Просто держи меня в поле зрения, поглядывай под ноги и… ну, сосредоточься, в общем.
— Ладно. Прошу прощения, — сказала Катарина, и сама удивилась: а за что вообще извиняется? За то, что споткнулась? Как–то он слишком остро на это отреагировал. Или голос был настоящим? А она тут при чем? «Хорош мечтать», «давай без этого»… Нет–нет, ерунда какая–то. Просто у Ковальского «командир» включился.
Как бы то ни было, а в пространство за воротами капитан входил медленно и осторожно. Лишь постояв в темноте секунд пятнадцать, он поманил девушку за собой.
А вскоре они действительно услышали настоящие звуки: где–то впереди и сбоку гудели насосы; еще через несколько минут путники услышали скрежет наждака, а потом позади раздались перекликающиеся голоса и металлический лязг. Будто бы рабочие несли арматуру и бросили ее на бетонный пол. Ковальский на все это не обратил ни малейшего внимания, вот и Катарина не стала беспокоиться. Наверно, просто дошли до обитаемых мест подземного города.
Первый и последний источник света они нашли на площадке перед грузовыми лифтами: одна шахта была открыта и приглашала шагнуть в ее черную пасть, створки другой были заварены уродливым швом. Луч стоящего на треноге прожектора, провод которого уходил в лифтовую шахту, бил прямо в черное ничто: стены́ напротив лифтов вовсе не было. То ли эта подземная каверна была неимоверных размеров, то ли состояла из какой–то особо черной породы, но тьма провала выглядела куда более совершенной и осязаемой, чем даже в зеве шахты.
Катарина осторожно подошла к краю пропасти и, не придумав ничего лучшего, смачно плюнула вниз. Секунда, другая, третья… Ни звука.
— Кэт! Не тормози! — окликнул ее Кощей.
Катарина пожала плечами и последовала за напарником на очередную лестничную клетку.
Спуск был очень долгим. Девушка насчитала без малого шестьдесят пролетов — где–то сбилась, но хотя бы не потеряла воображаемую стрелку компаса. И через узкий, вроде подъездного, тамбур они, наконец, вышли под открытое небо.
Это был тихий дворик среди утилитарно выглядящих корпусов, вроде дворика заштатного НИИ. Тесно стоящие здания в три–пять этажей; между ними чахлые газоны с неумело выполненными клумбами и крашенными казенной краской чугунными скамеечками.
Катарина оглянулась назад. Тыльная сторона пятиэтажного здания, в котором чисто физически не может поместиться полноразмерная лестница в шестьдесят пролетов. Никакими ухищрениями. Вот просто никак!
И тишина. Ни шума машин снаружи. Ни единого звука голоса. Ни гула вентиляции. Даже вечный смутьян–ветер бросил играть сухими травинками да листочками. Вот как будто, подумала Катарина, все специально затихло, едва мы вышли во двор. Все затаилось.
И холод. Очень холодно здесь. Да, в апреле погода не отличается стабильностью. Но с утра было плюс десять, а сейчас изо рта девушки выбивались облачка пара.
Ковальский, нисколько не озадаченный, спокойно оглядывался, прямо как провожатый, что один раз бывал здесь и, в принципе, дорогу знает, но надо ему присмотреться и вспомнить точный путь.
Вот он отвернулся и отошел чуть в сторонку, выглядывая что–то за углом кирпичной трехэтажки. Катарина быстро расстегнула свою сумку и достала цифровой термометр. Поводила над неухоженной цветочной клумбой, даже не пытавшейся выглядеть едва оживающей весенней — цветы уже успели и распуститься, и обзавестись сводными братьями в лице одуванчиков и других сорняков. Мимо прибора с легким жужжанием пролетела пчелка, деловито выбирая цветок.
В минус десять по Цельсию.
Катарина затолкала прибор в сумку и бездумно замерла, понурив голову.
— Эй, Кэт! — позвал ее Ковальский.
Она послушно побрела за ним на выход из дворика. А там оказался второй дворик. Ковальский забегал, засуетился:
— Сейчас–сейчас, почти нашел!
Еще бы ему не бегать. Просклонял ее как непутевую школьницу из–за куртки, а сам как был в легком плаще да бронике поверх рубашки, так и пошел.
Катарина сдернула с плеча автомат. Никогда не пользовалась такой моделью, но и рычажок предохранителя, и ручка затвора сами прыгнули под пальцы. Приклад и тактическую рукоять она не стала раскладывать: будет стрелять по–пистолетному. Все было сделано так быстро, что капитан не успел отреагировать.