====== Глава 1. Часть 3. ======
Клоун стал привыкать к неприятной горькости, который, неожиданно, перестал раздражать его, но он всё же поскорее хотел закончить с этим. И дочитывая книгу уже до конца, останавливаясь на словах: «И должна была она ступить ногами в докрасна раскаленные туфли и плясать в них до тех пор, пока, наконец, не упала она мертвая наземь». — Прекрасная сказка… — прошептал клоун, заканчивая историю, закрывая книгу, и только почувствовал тяжесть на своём плече. Глянув туда, он увидел, как девочка посапывала, используя его плечо, а скорее, его пышный пуф костюма, как подушку, хотя сама себя, обложила значительно помягче подушками, чем его пуф. Её можно оправдать тем, что она ожидала от его плеча, — прикосновение к чему-то сверхъестественному, — и пока старалась ощутить это, потихоньку ложась на его плечо, в такт его голосу, для себя, незаметно, уснула, и перед тем как отключиться, подметила, что это человеческое, горячее плечо. — Оу… Да ладно. — прошептал клоун, и тихонько, стараясь не разбудить девочку, убрал её лёгкую головку, — которую бы мог без труда разбить вдребезги о стену, — на подушку. Вставая на свои двои, и разменая человеческие, затёкшие ноги, выгибая их до плеч, как какая-то профессиональная балерина, прищурил взгляд, сфокусировав на Стефани, и на своих отчаянных попытках разгадать секрет. Виновата ли сама девочка в том, что способна обмануть демона-оборотня, питающимся эмоциями людей, и пожирающим миры, или же это дело рук его заклятого врага — Матурин?... Не уж-то правда? И клоун тут же отсёк это предположение, так как, к чему бы не прикоснулась эта черепаха, то запах свой бы она точно оставила. Тогда Пеннивайз, в шутку, подумал, что это девочка пугала бы черепаху сама. Клоуна одолевали двойственные чувства — уйти поскорее или остаться тут. Одна сторона тянула его побыстрее к выходу, найти жертву, насладиться едой, и не стоять тут, и чувствовать застрявший приток тошноты в горле. Другая сторона, вопреки всему его существу, приказывала остаться здесь, и это было, отнюдь, не какая-то привязанность, нет, скорее, манящее послевкусие её страха на языке приковывал его ноги к мягкому ковру. И он был согласен рвать её плоть, даже потом не съесть, и оставить вот так, лежать на кровати. И он был уже рядом с её кровать, обернув руку в подобие косы, чтобы разрезать на две части тело, но вкус… Вкус. Мог ли он снова вызвать её страх? Мог ли снова её напугать? Эти мысли не давали покоя, поэтому, он приклонился над её спящим телом, и когтем поцарапал её щёку. Стефани слегка прищурилась, но не проснулась. И языком, собрав немного крови, клоун тут же отсёкся от неё, к углу, где прижал самого себя к стене, зажимая рот. Рвотный позыв заставил его дрожать, и начать жадно вдыхать кислород, хотя ему не надо было дышать. Этот вкус был самым ужасающим, что ему приходилось когда-либо в своей жизни есть, но после, спустя несколько секунд, её кровь разошлась по языку мёдом, будоража воображение клоуна такой насыщенностью. Он хотел заплакать и засмеяться от счастья, или же от сумасшествия? Он не понимал, какие же чувства могла вызвать в нём маленькая девочка?! Сможет ли он её съесть, перетерпев горечь, и вкусить этой сладости? Но… Страх был её куда насыщенней, чем плоть. Пеннивайз так и просидел часа два в углу, наблюдая за дыханием девочки, стараясь увидеть её сны, или мысли, но он снова натыкался на белый шум. И если бы это было дело рук черепахи, то Матурин бы точно связывался с ней через её сон, но это не так. Он не снился ей. Ей вообще ничего не снилось. Всё серо. Клоун встал, отряхивая ноги от некой грязи, и вышел в коридор её дома. Проходя вперед, он наткнулся на зал, где плазменный телевизор показывал футбол без звука. На столе стояло большое количество бутылок. На диване, напротив телевизора, спала молодая пара, которая не проживёт больше 10 лет, если они вот так, продолжат грязнить свой организм. И подойдя к девушке, к матери Стефани, сделал царапину, и опробывал её кровь, и это был вкус, вполне обычной крови, с привкусом дрянного алкоголя. Повторив действие с мужчиной, то получил аналогичный результат. Так в чём причина, если не гены? Почему же девочка имеет отвратно-прекрасный вкус крови, и насыщенный страх? Какие же ещё чувства могут вызвать эйфорию у клоуна? Для начала он подумал насчёт горя, но это вряд ли, потому что она постоянно грустит, и из-за этого, Пеннивайз отмахнул мысль. Вернувшись к ней в комнату, он посмотрел на её тонкую, бледную шею, освещённую белым ночником. «Радость?» — подумал клоун, но снова же, откинул идею, так как девочка радовалась вместе с ним. Страх вызвать он не мог, точнее, он не понимал, как его вызвать… Какие ещё могут быть сильные чувства? Отвращение? Но чтобы он не показал ей, девочка совсем не была этого против. «Любовь. Привязанность. Возжелание» — пролетели в его голове эти мысли, и он присел обратно в угол. Он уже предполагал, как можно вызвать эти чувства, и стал ждать. На следующий день, когда холодное солнце озарило лучами розовую комнатку, вошла женщина. Присев на край кровати, где девочка спала, провела рукой по её хрупкой спине. — Стефани, вставай. — приятно промурлыкала мама, продолжая поглаживать девочку. Стефани повернулась на спину и улыбнулась. Уголки губ мягко приподнялись, даря своей матери нежность и ласку. Только Пеннивайз не чувствовал предположительной сильной любви к ней, а только лишь восторг и удивление, которые имели солёный вкус. — Как спалось, милая? — спросил клоун в облике матери. — Я очень рада, что вы прочли мне сказку на ночь. Я прекрасно выспалась. — она улыбнулась шире, и обняла мать за шею. Пеннивайз сидел в объятиях, недоумевая, да как?! — Ч-что ты такое говоришь, милая? Я тебе вчера ничего не читала. — мягко сказала она, и погладила голову девочке. — Нет, вы читали мне. Не знаю, как вы превратились в мою маму, но мама никогда меня не будит. — сказала Стефани ему в ухо, и тут же зазвонил будильник на её кнопочном телефоне под подушкой, она его достала и отключила, и вернула взгляд на мать, а вместо неё, снова сидел клоун. — Ты боишься своих родителей? — спросил клоун, и встал с кровати. — Нет. — сказала она. Яркие зелёные глаза ослепляли клоуна, тем более, в такой ясный день, как этот, когда и без того светлую комнату, освещает солнце. — Ладно. — и клоун исчез тут же. — Приходите ещё… — грустно сказала она, осознавая, что снова остаётся в одиночестве.
Вечер. Медленный снег снова осыпал землю, словно старался накрыть грешную землю своей белизной. И редкие, но достаточно большие, хлопья снежинок, проворно уворачивались от тёмных, голых ветвей деревьев, и ложились на красную поверхность, подтаявшего снега. Рядом, уже промёрзшая, маленькая синяя рука, иногда дёргалась. Нет, дёргалась она не потому, что была жива, а потому что её владельца рвали на куски. Жестокие, цепкие когти сдирали с живого мальчика плоть, и свирепо зажёвывали в большом рту. На посиневших губах мальчика вырывались приглушённые крики, потому что до, он сорвал голос, пока бежал. Удивительно, что он оставался жив, при условии, что его внутренности лежали то тут, то там, а большое животное, одетое в клоуна, подбирал эти органы, и пихал к себе в пасть. — Знаешь, Стайлз, как же я был рад вкусить твоей плоть! Ох… Но я думаю о Стефани. Ты знаешь эту девочку? — звериный взгляд янтарных глаз обратились к нему, и приподнятые брови, вроде, отвечали ему положительно, хотя он уже давно так лежит. — Стайлз, не смотри на меня так, ты мне кажется ещё вкуснее… — клоун пропел это, и челюстями впился в его лицо. Стоя уже у самого окна, Пеннивайз оглядел себя, чтобы знать, что он точно был покрыт кровью его жертвы, и заглянул в окно, где была интересная ему сцена. — Нет, это сделала не я. — тихо мямлила девочка, заплетая косички своей кукле. Рядом с ней, у выхода, стоял отец с пустой бутылкой, видно, дорого коньяка. — Нет! Это сделала ты! Я точно знаю… Да, это сделала ты! Берешь плохой пример с родителей… Это мы виноваты?! Посмотри на меня!!! — кричал отец, угрожая пустой бутылкой. Стефани перевела взгляд на отца, и тут промах был для клоуна, ведь девочка совсем его не боялась, а только радовалась, что любимый отец обратил на неё внимание, даже таким способом. — Ты мне противна. — Я люблю тебя, папочка. — мягко улыбнулась Стефани, и она тут же получила бутылку по правой стороне лба. Зажимая больную рану, откуда стала течь кровь, она перевела взгляд на отца. — Ты — не моя дочь. — и с этими словами, он ушёл. А девочка, загнулась, а до этого она держалась молодцом, и стала стонать от боли, прижимая ко лбу свою руку. — Холодненькое… — прошептала она, и посмотрела в окно. — Холодненькое… — повторила она, и еле встала на ноги. Пошатываясь, нащупывая стену, она дошла до окна и открыла её, встретившись с глазами клоуна. — З-здравствуйте, мистер Пеннивайз. — сказала она, ломано улыбаясь, но потом, её глаза закатились, и её тело упало в окно. К счастью, клоун решил её поймать. — Меня раздражает твоё бесстрашие. — клоун щёлкнул пальцами, и тёплое, значительно большое по сравнению с её маленьким телом, появилось пальто. Он одел её и в тёплую обувь. Неся в руках, он не желал возвращать дитя обратно в комнату. Он чувствовал её отвращение к комнате. Поэтому, он пошёл в лес, где снова засеяло всё радужным и весёлым, только для неё, и для него. Открывая глаза, наша маленькая девочка не ожидала встретиться со счастливым лицом клоуна. — Добррррый вечер, Стеф! — воскликнул клоун, чем и заставил лицо девочки скривить в боли. — Ох, голова болит? — он сделал виноватое лицо, и он и вправду, чувствовал вину. — Нет-нет, всё хорошо… — шум окружавший её сплетался в один большой комок, отчего её голова набухала от боли. Она не могла уловить непонятный шум, и связать его, найдя источник, но как только клоун щёлкнул пальцами. Звук уняли. Всё было темно, тихо как в могиле, чем и облегчал состояние девочки. Она потянула свою руку ко лбу, и ощупала пластырь, хотя его там быть не должно. Блеск глаз обратился к клоуну. — Что? — спросил он, и его доброжелательность рукой сняло. Он отпустил её тело со своих рук, чуть ли не бросая её на холодный снег, но она плюхнулась на него, как на кровать, и даже холода не почувствовала. Осматривая себя, облачённую в серое пальто, осознала, кто сделал это для неё. — Вы… Вы позаботились обо мне? — спросила она, и счастливо улыбалась, придавая неуловимо сладкое послевкусие клоуну. — Да! А что? Ты выпала из окна, после того как тебя хорошенько ударили. — усмехнулся клоун, и вернул улыбку себе на лицо. — Хах… Да. — он не чувствовал от неё радости, но она хотела поддержать положительный настрой клоуна, как бы он над ней не издевался. Можно ли подумать, что эта девочка, очень-очень глупа, или очень-очень сильна? — Где мы? — В лесу, не видишь? — спросил он, забеспокоившись, а не пришёлся ей удар в голову так сильно, что лишил девочку зрения? Это было бы для него крайне неплохо, ведь не зрячие люди бояться того, что происходит в их окружении, в самой неизвестности. — У вас кровь. — девочка указывала на клоунский костюм, чем очень обрадывал Пеннивайза. Жуткая улыбка снова налезла на его лицо, но ему казалось, что он зря вообще улыбаться, если этим только радует Стефани. К сожалению, он не мог не радоваться. — Да-а-а, у меня кровь! — взвизгнул он от счастья, ведь он желал её страха. — Кровь, кровь… Да-да! Я убил маленького мальчика, твоего возраста! Его раздавленное сердце ручьём текла по моей руке, а мясо так легко жевалось! Хочешь быть на его месте?! — клоун не смог справиться с собой, поэтому, его правая рука вывернулась в неправильную сторону, из его локтя показалась другая рука, только чёрная, покрытая некой субстанцией, с когтями. Эта рука схватила девочку за волосы и приподняла с земли. Клоунские ноги опухли и порвались с треском, раздваиваясь, превращаясь в тонкие паучьи ножки. Лицо клоуна снова раздвоилось, показывая зубы. — Я убью тебя. Убью и сожру! Хочешь?! Хочешь?!! — стрекотал он яростно, а девочка бултыхала ногами по воздуху, справляясь с невообразимой болью в голове, так как она весела на своих же волосах. Она чувствовала, как с треском рвались волосы, как с корнями выдирались из её головы. — Я… — простонала она, преодолевая боль. — Я хочу… — истерический смех клоуна эхом прорезал тихий лес, и его клыки вонзились в её левый бок, отрывая кусок плоти. Девочка лишь вскрикнула. Или болевой порок у маленького дитя был сверхъестественный, либо чья-то магия помагала справиться с болью… Она должна была пронзить своим писком слух клоуна, но нет. Влияние всех чувств на её мозг, в том числе, и адреналин, успокаивал её сердце. И тут она испугалась, снова, чем подсластила своим горьким вкусом Пеннивайзу. Он снова захохотал, как клоун, как безумец, ведь сейчас, он чувствовал на языке прекрасный, насыщенный вкус, сбавляемый её страхом, отчаянием, грустью, счастьем… И тут клоун подавился. Счастьем?! Он тут же выпустил из руки её волосы, и она мягко упала на снег, окрашенный её же кровью. Он развернулся, и проглоченное им только мясо, выблевалось на снег, но он продолжал блевать, и непереваренного мальчика. — М-м-мистер П-п-пеннивайз? — её дрожащий голос довёл демона-оборотня, самого пожирателя миров, до той же дрожи, что сейчас испытывала Стефани. Его поджилки, ноги и руки дрожали, его всего скрутило внутри. Он так хотел убежать, прямо сейчас, прямо здесь, и съесть заплутавшего путника в этом лису. Он чувствовал его страх быть навсегда потерянным. — П-п-пеннивайз? — он глянул на неё, сверкая янтарём. И она дрожала, от холода, от боли, от слёз, но не от страха. Она была переполнена чувством переживания, за клоуна, за монстра! — Отвратительное создание! — рыкнул на неё существо. — Отвратительное, безобразное, уродливое, горькое, мерзкое создание! — он яростно выкрикивал оскорбление в её адрес, и она сидела, поджав левый бок, чтобы та не кровоточила. — Противная, маленькая девочка! — рыкнул он в последний раз, и быстро убежал в глубокий лес, где и найдёт заплутавшего человека. — Простите… — девочка, сильнее прижимая левый бок, заплакала горькими слезами. Они, большими каплями, падали на холодный снег, и снежинки таяли. — Простите… — повторила она, всхлипывая, снимая с себя пальто. Теперь в боку одежды зияла дыра, как и на её, собственно, теле. Она сняла с себя обувь, и её челюсть застучала от неприятных покалываний в ножках. Ступив на снег, она сняла с себя штаны, и оторвала небольшую ткань, после чего, приложила к раненому боку, и крепко обвязала себя штанами, чтобы эта ткань прижала её кровоточащую рану. И после, она надела обратно обувь, пальто, и поковыляла домой. Где сумела оказать себе первую помощь. Подобные действия вызвали для неё неприятные воспоминания, когда папа приходил израненный, после очередной драки, а мамы не было. Ей приходилось перевязывать отца. А боль он притуплял алкоголем, а ей нельзя пить, в любом случае, нельзя.
====== Глава 1. Часть 4. ======
На следующий день, к счастью, Пеннивайз не одарил девочку своим присутствием. Хотя, из-за беспокойной раны в боку, она ночь ворочалась, и проспала весь день, до следующего дня. Её здоровье очень ухудшилось, и от вечерней прогулки, и от переживаний за клоуна, и от раны оставленной им. Она беспокоилась, что очень-очень расстроила своего друга монстра, из-за чего, он больше к ней никогда не придёт. Тоска щепала мягкое сердечко за тонкую кожу, и отдавала сильной болью и тяжестью. Стефани, с каждым вздохом, была уверена, что это последний. Усталость заставляла её заснуть, и больше никогда не проснуться, и от этого, она содрогалась, думая, что тогда оставит клоуна одного, без неё. Поэтому, она старалась вытаскивать себя ото сна, не замечая, как же быстро течёт время. С каждым её закрытием век и содроганием, проходили часы. И она герой, раз могла это делать, так как, действительно, если она уснёт, то вряд ли проснётся. На неё всё давило, заставляя заснуть. — Милая, милая… Спи. — шептал ей в ухо Пеннивайз, ложась к ней на кровать. От заботливо уложил её головку к себе на плечо, удивляясь, как же мерзко поступают её родители с ней, они даже не заметили состояние девочки. Он провёл холодной рукой по больному боку, и это приятно отразилось в её теле. Рана быстро затянулась, оставляя уродливый шрам в виде откусанного клыками плоти, — хотя это было и так. Он чувствовал, как девочка была в полусне, и старалась как можно быстрее отдёрнуть себя от отдыха. — Ш-ш-ш… — прошипел он ей на ухо, и в его руках появилась книга. — Я прочту тебе мою любимую сказку Шарля Перро. Жил-был богатый купец, у которого было три дочери и три сына… — он стал читать сказку, так сладко, что девочка, тут же упала в сон. И даже так, клоун продолжил читать, слово читал для себя. Клоун просидел с ней до самого утра, разговаривая с самим собой, зная, что девочка не слышит. Он вертел на пальцах её локоны волос, и нежно обнимал за плечи, потому что ей было холодно… Нет, он чувствовал её глубокое одиночество, что сидело в её сердце, как паразит, сгрызая её эмоции, её чувства, её страхи, хотя именно он и должен это делать. Он любовался её поддрагиваемыми ресницами, и видел самого себя в её сне, где они мило дискуссируют насчёт вкусов мороженного. А так же, в этом сне, из её бока шла кровь, и он знал, что она на подсознательном уровне, чувствовала боль в боку, но не говорила об этом во сне, этому Пеннивайзу. Наоборот, она чувствовала себя бесполезной для него, и думала, что он когда-нибудь её бросит. И когда она открыла глаза, то не обнаружила клоуна рядом, но заметила книгу, новую книгу «Красавица и чудовище». Так же, она обнаружила что бок исцелился, и что она прекрасно себя чувствует. Она знает, кто был ночью, и кто её исцелил. Ближе к вечеру, она смотрела в окно, и с завистью наблюдала, как семьи направлялись в центр города. Сегодня, как никак, было рождество, и ей так хотелось провести этот день с одним из родителей, и посмотреть на салют. Но этому не бывать, как знала она, ведь родители ушли, оставив её дома одну, с пропавшей коробкой из-под пиццы. И в окне, она увидела, как по тротуару шёл молодой парень, и резко повернул голову в её сторону. Его глаза точно смотрели к ней в окно, и на долю секунды, сверкнули янтарём. Она тихо взвизгнула от радости, и стала бегать по комнате, одеваясь, и даже, успела надушиться мамиными духами. Она незамедлительно выбежала из дома, прямо по направлению к парню, и крепко его обняла. — Я… Я думала… — она стала плакать от радости, всё крепче прижимаясь к высокому мужчине, вдыхая его приятный запах — жжёный сахар. — Всё хорошо, милая, только не слишком радуйся. Ты проведёшь своё рождество с людоедом, знаешь? — Пеннивайз погладил её волосы, которые неаккуратно заплетены в косу. — Мистер Пеннивайз… — При людях, прошу, Роберт Грей. — мягко поправил он девочку, опускаясь на корточки, нежно сжимая её плечи. Почему-то, он стал заботиться о ней. Неужели?! У монстра есть чувства?! Нет. Ответ отрицательный. Это всё потому, что он понял, чем заботливее он к ней, тем сильнее он чувствует приятный вкус любви и привязанности к нему от неё. А, местами, проявляющийся страх от неё, — то, что она потеряет его, — вспыхивают искрой, будоража вкусовые рецепторы. И как бы отвратительно это не слышалось, но правда есть правда — он порой возбуждался из-за этого. Странно даже, что он бесполое существо, его так заводит её страх. Мерзко, но это факт. — Мистер Грей… — нет, он не сможет переучить её вежливости. — Это ваш трюк? Почему вы теперь другой? — Я посчитал, что не стоит в такой день, бродить клоуном. Это будет неуместно. — уголки его глуб приподнялись в лёгкую улыбку, и девочка ответила ему той же улыбкой, только, вдобавок, с поступившей краской на щёчках. За долю этой секунды, Пеннивайз думал, как же прекрасно выглядят её покрасневшие, детские щёчки, и если бы он мог, то в считанное мгновение, вгрызся в них. А Стефани, краснела, потому что человек, что был перед ней, имел нежный голос клоуна, и его внешность, — естественно, резко отличалась от клоунского, — имела красивые черты. Короткая причёска тёмных волос; пухлые, в форме нежно-розового банта, губы; кожа естественного цвета; голубые, цвета лесного озера, глаза; длинные ресницы; тёмные, аккуратной формы, брови; от него исходил тот самых запах жжёного сахара. Можно сказать, девочка влюбилась в этого парня, но она знала, что это не настоящая внешность Пеннивайза, и если бы могла, то попросила бы его вернуться во внешность клоуна. Они пошли в центр города не спеша, за ручку, разговаривая о любых темах. Иногда, какие-то девушки, то так, невзначай, останавливали их, махали ручкой девочке, и только интересовались Пеннивайзом, и тихонько складывая бумажечку с номерком в карман его серого пальто. И девочка чувствовала, как сжимал клоун её хрупкую ручку, слегка впиваясь своими когтями. А сам, говорил так скомкано и нервно, словно школьник. В такие моменты, Стефани, делала капризное лицо, и говорила «Папочка! Мама сказала, что ждёт нас, пошли быстрее!», и уводила его от надоедливых женщин. И после каждого такого каприза, когда они отходили от девушки, клоун хмурился, и весело говорил «Она будет моим завтраком/обедом/ужином» И когда они покупали сахарную вату у самого центра города, продавщица занозой засела в монологе с клоуном, и удерживала его как могла, чтобы тот хоть как-то заинтересовался ей. О-о-о, он то заинтересовался, но не плотскими развлечениями, а желанием содрать её чёртов пирсинг с носа, и пожрать эти груди, что она так старательно вываливала, чуть ли не на его руки. — Спасибо. — Стефани, как обычно, поблагодарила, и потащила за руку «отца», и тот, послушно шёл за ней. Парк, благоухающий летом, и заваленный мерцающим снегом зимой — и был центром города. Там, клоун вместе со Стефани отыскали одинокую скамейку, откуда удобно можно было наблюдать, изредка, тестовые фейерверки над головой. — Какая по счёту будет жратва?.. — парень поднял свою руку, и стал, в шутку, считать по пальцем девушек, что их останавливали, но ему вообще не были они интересны. Он брезгливо заглянул в карман пальто, и стал вываливать несколько бумажечек, что эти проститутки ему вложили. — 13. — быстро ответила девочка, и как свинюшка, ей богу, ела эту сахарную вату, измазав своё лицо. Теперь оно было липким, как и пальцы. — Вы сами виноваты, что такую красивую внешность выбрали. Может вам стоило стать моей мамой? — она доела сахарную вату, и взяла снега в руки. Когда он растаял в руке, то прошлась рукой по лицу, тем самым, вымывая сахарные и липкие остатки. — Стеф… — обратил к себе внимание Пеннивайз, и достал из кармана платок. Так же брезгливо вытирая мокрое лицо, он задумался, а могла ли сахарная вата сбавить неприятную горечь её плоти? Ну хотя бы пальчики прохрустеть в своём рту. — Твою маму тут все знают, а тебя редко видели. Многие думали, что я твой брат, или что-то типа того. Я считаю, это принесло бы много проблем. — Каких например? — спросила она, и в её зелёных глазах отразилась вспышка салюта. Её мерцающие огоньки медленно плыли вниз, как капли по стеклу. — Ну… — заворожившись такой красотой в её глазах, он совершенно забыл о чём говорил. Он так хотел вытащить её глаза, и вложить в баночку, затем залить чистой водой, и заморозить, чтобы его вечность сопровождали её глаза. — Ну? — её голос отвлёк его, и розовые щёчки снова покраснели, или же это было из-за холода? — Забудь, о чём мы только говорили. Мы же сюда за рождеством, так? Так давай повеселимся! — он охватил руками парк, и действительно, там стояло колесо обозрения, а вон тут небольшие, американские горки, плавающий кораблик, и многое другое. И тут, он почувствовал предстоящий вкус её страха на языке, от этого, непроизвольно, стала идти слюна. — Я не боюсь аттракционов, мистер Пеннивайз. — мягко сказала она, заботливо вытирая его слюну, с его, клоунской улыбки, которая была ещё страшнее, чем на самой клоунской внешности. Он быстро вернул себя с небес на землю, и отобрал платок. Он не сможет её переучить к нему обращаться «Мистер Пеннивайз»? Сможет ли он её передрессировать, как собачку? Человек человеком, но она всё ровно животное, да? — Не боишься значит… Ты боишься высоты? — он посмотрел на чёртово колесо. — Нет, мистер Пеннивайз. — Вот как… А быть закопанной заживо? — Я не знаю, меня никогда не закапывали. — Ну да, а быть разорванной на части? — её глаза сверкнули беспокойством. — Вы рвали на мне мою кожу, это считается? — Пеннивайз виновато улыбнулся и кивнул головой. — Тогда нет, не боюсь. — Эх… Ладно, пойдём веселиться! — воскликнул парень, вскакивая со своего место. Он думал, что лучше не спрашивать, а на практике всё вызнать, да и сидеть на скамейке и целый час ждать, когда будет салют, не хотелось. Девочка вздрогнула, и он почувствовал её страх. — Нет-нет, не подумайте! — стала она отрицать свой испуг, что бы тот снова не впал в ярость из-за своей ошибки, словно он узнал, что она боится. — Просто, вам по карману меня прокатить на актрационах? — Нет. Денег у меня совсем нет. — быстро успокоил себя Пеннивайз, и покосил взгляд. — Но у меня есть кое-что другое, эффективнее денег. — Вы всех убьёте? — Было бы неплохо, но нет. Город подобного не сможет пережить, и тогда мне придётся переехать. Доверься мне. — парень улыбнулся, по человечески, совсем не жутко и не страшно, и подмигнул. Они отправились посещать аттракционы, и с помощью своей телепатии, убеждал людей, что он платил им. Катая Стефани, он смог впервые услышать её смех. Звонкий, детский, как у простого ребёнка, которого можно сожрать, но так же он, по прежнему, видел в ней тоску. А Стефани была очень счастлива, она чувствовала как эмоции сливались в один большой водород, и вертелись, крутились! — Говорил же, давай повременим с американскими горками… — говорил парень, прильнув к маленькой каменной пристройке, где был один вход, в туалет. И слышал, как тошнило девочку. — Простите, мистер Пеннивайз. — грустно сказала она, шмыгая носом. — Ох, я Роберт Грей, Роберт… Забей. — устало сказал он, приоткрывая дверцу в туалет. Девочка сидела, и плакала, вытираясь платком. — Вот, возьми, полегчает. Через полчаса будет салют, пошли на колесо. — он передал ей холодной воды. — Спасибо, мистер Пеннивайз. — она отпила водички, что чуть облегчило её положение. — Пойдёмте. — она встала, до сих пор вытирая рукавами поступающие слёзы, и потянула платок обратно клоуну. — Оставь себе. — брезгливо ответил он, и взяв её под ручку, пошёл на колесо. Они недолго стояли в очереди, и с помощью своего «трюка», смогли легко пройти в кабинку. Приказывая собственной телепатией, одному из работников колеса, порвать одну из проводов, чтобы чёртово колесо остановилось. Как раз, их кабинка оказалась на самом высоком месте, откуда, через десять минут, будут видны вспышки салютов. — Мистер Пеннивайз, я благодарна, что вы со мной. — тихо прошептала девочка, упираясь об стенку кабинки, всматриваясь в огни маленького города. Над их головами, мерцали яркие звёзды, и клоун постарался, чтобы сегодня, небо было чистым. — Я несколько раз старался тебя сожрать или убить, но ты всё ровно благодаришь меня за сегодняшний день? Забавно… — сказал он, невольно, повторяя её движение, так же всматриваясь в огни города, и звёзды. — Я была бы сегодня одна. Мне не важно, что вы пытались сделать до, и что вы будете стараться сделать после. — Кажется, ты не совсем понимаешь опасности, находясь рядом со мной, здесь, сейчас, на такой высоте. Ты даже убежать не сможешь. — А разве я старалась убежать от вас? — плечи клоуна вздрогнули, и он перевёл свой взгляд на неё, встретившись с сияющими, тёмно-зелёными глазами. Она не улыбалась, она не была счастлива, она не боялась и не грустила, в её сердце прибывало мёртвое спокойствие. — Нет. Мне не нравиться твоё бесстрашие. Что за малолетняя самоубийца, пф. — он усмехнулся своим словами, переводя взгляд на город, и обратно на неё. Она нежно улыбнулась, глянув на город. — Наверно, это так. — Почему ты такая, Стеф? — Я не знаю. Мне спокойно с вами, и вы ничуть не пугаете. — Ты совсем не боишься смерти. Долгой и мучительно смерти? — Не знаю. — ответила она, и это словно был щелчок для клоуна. Он яростно вскочил, схватил девочку за горло, и стал прижимать к стенке. — Бойся смерти! Тебя ждёт хорошее будущее, у тебя будут вкусные детки и любящий муж! Бойся потерять это! — его янтарные глаза превосходили, — конечно, только для девочки, — красоту городских огней и ночных звёзд. Она была согласна утопиться в собственной крови, и ощущать зазубрины его зубов на теле, лишь бы его взгляд оставался на ней, до последнего её вздоха. — Ваши… Глаза… Прекрасны… — прохрипела она, тяжело вдыхая воздух, потому что, на этот раз, это была не попытка Пеннивайза её убить, а заставить её бояться. Он тут же от неё отшатнулся, и сел напротив. — Как хочешь. — недовольно прорычал он, оскалившись, обнажая острые зубы. Девочка прокашлялась, и улыбнулась. — Вполне. — после её слова, раздался хлопок. Первый салют, имел похожий янтарный цвет, что имел её дорогой клоун. Она наблюдала, как одна за другой, в ярких, переливистых мерцаниях цветов, взрывались фейерверки, и она точно знала, что это второе, что имело красоту в её жизни, — после, определённо, самого танцующего клоуна, завладевшим её мягким сердечком. — Спасибо большое, мистер Пеннивайз. В ответ на её слова, демон недовольно фыркнул. Хотел бы он услышать из её уст «Нет! Спасите, кто-нибудь! Пожалуйста, остановись, мне больно!», но это он вряд ли услышит. Его взгляд не смотрел на надоедливый салют, которым он любовался несколько десятков лет, нет, он смотрел на тонкую кожу её шеи, где видел её вены; он смотрел на хрупкие пальчики и ручки, которые могли бы хрустеть в его рту; он смотрел на её губы, которые бы могли кричать от ужаса и боли; он смотрел на её глаза, что могли бы отпечатать холодный ужас; он вслушивался в её мысли, что были переполнены лелеянием клоуна рядом, и ему не было это противно, но и не было приятно; он смотрел, как она сидела без движения, и только грудь спускалась и поднималась от дыхание, а ведь он мог её лёгкие, её органы, красиво вывесить на дереве, что стоит у его логова, и глядеть на них, как на гирлянды. Но ему остается, только смотреть и мечтать. — Салют закончился. — писклявый голос этой малютки старался прервать его на представлениях, и она увидела напротив, своего любимого, большого клоуна, что в загиб сидел в маленькой, для него, кабиночке, и слюнявил пышный воротник. Его янтарные глаза смотрели на неё, и его жуткая улыбка снова прорезалась до ушей, и оттуда показывались острые зубы. Она достала из кармана платок, и встала перед ним. — Простите, что не можете съесть меня. Я понимаю, что вы чувствуете… — она сложила платок, и вытирала ему подбородок. Тем временем, клоун смог вернуться обратно в сознание, и перестать улыбаться, сглотнув слюну, но он позволил ей позаботиться о себе, так как ей было это необходимо. — Когда мама обо мне забыла, и я не могла найти еду на кухне, я голодала два дня. Для меня было ужасным ходить в школу, и смотреть, как другие едят вкусную курочку, залитую соусом, или бифштекс. — грустно говорила она, и старалась вытирать так, чтобы его грим не вытерся, но после того, как она убрала платок, разочарована покачала головой. — Ой, ваш грим… — Ничего. — он взял её руку в свою, опустил и сжал хрупкие пальчики, которые он мог легко раздавить и сожрать. Грим на подбородке вернулся обратно, в исходное. Её брови дёрнулись в удивлении, что его способность может и так. — Пора возвращаться домой. Комментарий к Глава 1. Часть 4. Вновь я!! Я не ожидала такого быстрого оклика от читателей! Спасибо, что цените то, что пишу! Я так рада... Хотя, изначально, я собиралась писать лишь для себя, но кажется, у меня есть мотивация – и это вы!!!