Нашел.
Нора срывается с места, добегает до дверей парадной, но ключ не работает, и Пол хватает её за руку, разворачивает к себе. Выражение лица у него щенячье-жалостливое, но за пазухой может быть камень нож.
Ей страшно, и это страх совсем другого рода, чем первобытный ужас перед Джесси. В любой момент Пол может убить её, кто знает, что там у него в голове? Нора замирает, как несчастный кролик перед удавом, надеется, что это всё сон, и сейчас она проснется.
Хватка на её запястье дает понять, что всё взаправду. Пот проступает на лбу и висках, а руки вновь холодеют, они холодные, как лягушачья кожа.
— Пол, что тебе нужно?
Ответить Пол не успевает. Его отшвыривает в сторону сильным ударом, и освобожденная Нора жмется спиной к двери, наблюдает, как Джесси Дин держит её бывшего парня за горло, смотрит тому прямо в глаза, внимательно, не мигая. Норе кажется, что под его кожей что-то шевелится, глаза Джесси темнеют, и Пол обмякает, будто из его тела уходит жизнь. Превращается в тряпичную куклу в руках существа, пожирающего души.
Родина Джесси Дина, похоже, сам Ад.
Нора сползает по двери вниз, утыкается лицом в колени и кричит. Воздух вокруг плотный и вязкий, и её крики в нем застревают, тонут. Джесси Дин отбрасывает безжизненное тело Пола в сторону.
— Увидимся, Нора Эдисон.
========== Не разговаривайте с девушками без тени ==========
Комментарий к Не разговаривайте с девушками без тени
Первая часть мини-дилогии: https://ficbook.net/readfic/5354145/17455584
Aesthetic:
https://pp.userapi.com/c844724/v844724553/8168b/oT2ZH_Tsgyk.jpg
https://pp.userapi.com/c847221/v847221260/7dd31/QYm5kzrkx98.jpg
OST:
https://www.youtube.com/watch?v=tt21OVae50s - Psyclon Nine “Suicide Note Lullaby”
О смерти Пола не пишут в газетах и не говорят в утреннем выпуске лондонских новостей, но через пару дней в дверь Норы звонит полиция. Саймон дает ей пару выходных после концерта Джесси в их клубе, и она планирует отсыпаться. Однако полицейские обнаруживают её домашний адрес в телефоне Пола и собираются задать ей несколько вопросов.
Нора очень надеется, что выглядит спокойной и уверенной, хотя спокойствия нет и в помине. Знать, что Джесси Дин питается человеческими душами и видеть, как он делает это — не одно и то же. Нору трясло всю ночь, она выпила три стакана виски с колой и заснула под утро.
Нет, Пола она не видела уже довольно давно, ведь они расстались. Он пытался её избить. Нет, откуда ей знать, что он за ней следил? Она работала в клубе, на концерте Джесси Дина в тот вечер, её работодатель может подтвердить. Закрыв двери за полицейскими, Нора выдыхает. Смерть Пола была ужасной, но он был сумасшедшим, а Джесси… спас её?
Нора не рассматривала произошедшее с этой стороны, и теперь ей это кажется странным. Зачем она нужна Джесси Дину? Не легче ли было раз и навсегда избавиться от той, что знает его секрет?
В её голове раздается насмешливый голос Джесси, и она вздрагивает.
«Зачем же убивать кого-то, кто может разделить с тобой бремя этого знания? Монстры реальны, тебе ли не знать. Но чаще всего они живут внутри нас самих»
Нора думает: возможно, так и есть. Она — тоже монстр, ведь она врала полиции без зазрения совести и радуется смерти Пола, радуется своей безопасности. Первый испуг прошел, а облегчение — осталось, и останется оно ещё надолго. Нора наливает себе виски, невзирая на раннее время — всего одиннадцать часов утра понедельника. Телефон у неё отключен, а тому, кто древнее камней Стоунхеджа, не нужен мобильный. Он отлично живет у неё в голове.
Нора ведет с Джесси беседы, и порой ей кажется, что она просто сошла с ума, да и всё. Джесси Дин чаще насмешлив, он рассказывает, что никто из существ, которых она так боится, не желал родиться самим собой, но предначертанное не изменить. Ты всегда всего лишь тот, кто ты есть, и ты не можешь поменять свою природу. Остается смириться.
— Ты забираешь у людей жизненную силу, — возражает Нора. Ноябрьская непогода и темнота окутывают её, и Нора знает, что в такую ночь на улицы города лучше не соваться.
«Они сами готовы отдать её мне»
— Но это их может однажды убить.
«Не так всё плохо. Я не беру больше, чем они могут отдать. Ну, может быть, кроме душ моих женщин, но это — последствия их желания быть со мной, несмотря ни на что. А за исполнение собственных желаний нужно платить. И разве хоть одна из них умерла? Если речь, конечно, не об их карьерах»
Джесси Дин в её голове смеется, низко и бархатно.
— Ты будешь жить вечно?
«Если я перестану забирать у людей частички их душ, я умру. Каждому хочется жить, согласна?»
Философия эта эгоистичная, до крайности жестокая, но нельзя не согласиться — так живет на этом свете большинство людей. Дай каждому из них власть спасти себя ценой кого-то ещё, и они кинутся вытаскивать свою шкуру, не раздумывая. Норе больно думать об этом, но ей уже не пятнадцать, и природа людей известна ей хорошо.
«В Лондоне есть существа гораздо опаснее меня, — голос Джесси Дина в её голове напоминает шизофрению. Нора почти готова вызвать себе врача. Может быть, нужно было сделать это много лет назад. — И они знают о тебе. Они выжидают момента, чтобы напасть. Тот, кто знает о них, в теории способен их уничтожить»
Нора заворачивается в одеяло. Её знобит, и виски не помогает. Саймон дал ей отпуск на ближайшие пару недель, и её заменяет Амалия. За окном ноябрьская тьма тянет призрачные руки. Нора смотрит на залитую холодным дождем улицу и вдруг видит, как мужчина останавливается у перекрестка, будто кто-то заговорил с ним. Под желтым светом фонарей на тротуар выходит девушка — на самом деле, будто вытекает из темноты, и в её фигуре что-то неправильное есть.
Нора приглядывается и охает: у девушки нет тени. Вообще. И дело не в игре светотеней, и дело ни в чем, кроме того, что этому незнакомцу не стоит идти за ней, но он идет. Нора прижимает ладонь к стеклу. Девушка поднимает голову, словно может видеть и чувствовать её, ухмыляется, обнажая мелкие, острые зубы, и глаза её сверкают серебряным.
Свет старого фонаря моргает — и нет уже на улице ни мужчины, ни девушки. Никого, только потоки воды, бегущие по камням тротуара. Не заговаривайте с девушкой без тени…
«Она придет за тобой, — буднично сообщает Джесси Дин. — Ты для неё опасна теперь, хотя обычно их видят только намеченные жертвы. Её не особо останавливают стены, она — одна из сестер, которые приходят. Но если хочешь, я могу защитить тебя. Это в моей власти»
Нора соглашаться на предложение Джесси не хочет — он всё ещё монстр в её глазах, монстр, убивающий людей на протяжении веков. Но чем ближе полночь, тем скуднеет её решимость, и каждый шорох в квартире кажется ей предвестником опасности. Нора выливает остатки виски в раковину — хватит пить, к черту. Но она трезва, как стекло, и сама об этом знает.
Кто-то или что-то скребется в её входную дверь, шкрябает когтями по обитой кожей поверхности железной двери.
Норе хочется закричать, и кричать, пока не сорвет голос, пока не охрипнет к чертям. Она вжимается в угол и закрывает лицо руками. А потом раздается вполне себе человеческий звонок в дверь, пронизавший тишину, и в голове у Норы звучит знакомый голос.
«Ты могла просто меня попросить»
Джесси Дин ещё на днях был последним, кого Нора хотела бы видеть в своем доме, но теперь она слишком напугана, чтобы думать о последствиях его визита. Джесси шагает за порог и тянет её к себе, а Нора не сопротивляется — никогда прежде эти существа не замечали её, не ломились к ней в квартиру, не угрожали её жизни. Джесси удивительно теплый и сильный, и высокий — её белобрысая макушка упирается ему в подбородок.
— Последний, кого ты должна бояться, — это я, — тихо произносит он ей на ухо, и Нора отчего-то ему верит, хотя ещё неделю назад бы не поверила, например. Но Джесси не пытался напасть на неё, Джесси уже дважды спас ей жизнь.
И даже если у него есть свои цели — пусть.
А ещё у Джесси Дина губы сухие и горячие. Он проводит пальцем по её подбородку, по скуле, запускает ладонь в светлые волосы, и Нора приподнимается на цыпочки, обхватывая его руками за шею. Джесси совершает невероятное — он делится с ней своей силой, скопленной из обрывков чужих душ, и страхи уходят, усталость растворяется в его поцелуе.
Джесси упирается лбом в её лоб.
— Нам лучше держаться вместе, ты не находишь? Кажется, ты притягиваешь неприятности, как магнит. А я слишком давно был один.
Нора с ним согласна.
========== Музы ==========
Комментарий к Музы
Aesthetic:
https://pp.userapi.com/c845522/v845522812/ab44f/GxKPwVwPsm0.jpg
Родители называют Мэтта подарком Бога, но сам он подарков от Господа и вовсе не получал — не повезло ему в жизни. Большинство его друзей были хороши хоть в чем-то — в спорте, в искусстве, в математике. Мэтт — середнячок, крепкие оценки по любому из предметов у которого свидетельствуют об отсутствии хоть какого-либо таланта. Мэтт хочет быть гением, хочет аплодисментов и восхищения, не хочет быть ремесленником, для которого единственный путь развития — невероятный труд и «железная задница».
Он хочет быть, как Эдвард, — лучшему другу легко даются сложные роли в школьном драмкружке.
Он хочет быть, как Джеймс — тот пишет сценарии к школьным спектаклям, и каждый из них больше похож на произведение искусства.
А Кайли хорошо рисует портреты.
К черту, даже его старый друг, чертов Джесси, и тот настолько хорошо играет в футбол, что аж с тринадцати лет выступает за различные клубы!
Мэтт неплох и в точных науках, и в английском языке с литературой, но по сравнению с прозой Джеймса его потуги на писательство выглядят смешно. Мэтта съедает изнутри зависть. Он пытается заставлять себя радоваться успехам других, но самовнушение, пропагандируемое интернет-страничками, работает крайне плохо. Родители его метаний не замечают — чем бы дитя не тешилось, поступит в университет, успокоится, найдет свою дорогу. Мэтту кажется, что дороги перед ним и вовсе нет, одна вязкая тьма.
Он мечется, не находя себе места, пока не вычитывает в одной из старых книг, забыто валяющихся в библиотеке, легенду о музах — языческих божествах, что одаривают своих почитателей талантом и удачливостью. Говорят, муз всего девять. Говорят, они божественно-прекрасны, но могут обернуться чудовищами, коли ты их предашь. А чтобы найти их прибежище, нужно прийти к любому заброшенному театру и ждать полуночи. Если человек в своих амбициях тверд, музы явятся к нему и назовут свою цену.
Книга жжет Мэтту бок, пока он выносит её из библиотеки под полой куртки. Учителя считают его хорошим мальчиком, способным сделать неплохую карьеру в любой из областей. Мэтт хочет признания и всеобщей любви. Ему кажется, что книга — живая, что книга хранит в себе знание, которое поможет. Разумная часть Мэтта ему твердит, что древних божеств не существует, как не существует и того парня, который превращал воду в вино. А если не существует муз, то никакой опасности в «просто попробовать» нет, правда? Он просто попробует, попытается.
Очередной удачный сценарий Джеймса только укрепляет Мэтта в его задумке. Зависть обвивается вокруг его сердца черной скользкой змеей.
В их городке в графстве Нортумберленд и правда когда-то был театр. Хозяин его ушел на войну с нацистской Германией да так и сгинул, а город не нашел денег, чтобы в старом здании что-то открыть, не до того было, а потом и само помещение обветшало. Когда Мэтт был младше, они с Джеймсом и Эдвардом часто подначивали друг друга забраться в заброшенный дом да порыскать там, наверняка что-то от хозяев осталось, но так и не решились — страшно было всем троим. А ну как в стенах поселились призраки? Но Мэтту теперь пятнадцать, он уже не ребенок, и знает, что призраков не существует.
А ещё знает, что идти в старый дом с прогнившими половицами и старыми лестницами — безумие, можно упасть, повредиться, сломать себе что-нибудь. И вообще, он уже взрослый, и верить в существование муз — глупо. Ему бы на свидания и вечеринки ходить. Но что-то внутри зудит-подзуживает: «Что тебе будет? Сходи да попробуй, потом, если что, сам над собой посмеешься и забудешь об этом. И книгу в библиотеку вернешь».
Мэтт знает, что ведет себя глупо, но хочет попытаться. Не получится — с чистой совестью назовет себя идиотом.
Он выскальзывает из дома в начале двенадцатого. Родители спят, младшая сестренка тоже спит, а у Мэтта дрожат не только коленки, когда он добирается до театра. В осенней темноте здание чудится ему монстром, который готов проглотить его без остатка. Мэтт светит фонариком себе под ноги, чтобы не запнуться и не полететь носом вперед. На смартфоне светятся крупные цифры — 23.45.
Внутри театр — заброшен и стар, за половину века отсюда растащили все, что можно, и листья летят в пробоины в крыше. Мэтт чувствует себя неуютно, свет фонаря скользит по стенам. Тишина давит на уши, будто здание само находится в вакууме, и звуки из реального мира до него не долетают. Мелькает предательская мысль «Может, уйти?», но Мэтт продолжает чего-то ждать. Наверное, полуночи, чтобы окончательно понять, что в его возрасте уже пора перестать быть дураком. Но ещё ему кажется, что, стоило ему прочесть эти странные строчки в книге, он перестал быть властен над собой, и что-то толкало его в спину, шептало ему в уши… звало.
Ночной ветер, проникший сквозь дыры в крыше театра, взвихривает опавшие листья.
— Чего ты хочешь, мальчик? — свистящий шепот над ухом, и Мэтт подскакивает. Какого черта?
Он оборачивается, но фигура, закутанная в плащ, ускользает от его взгляда, и только будто сухие, тонкие пальцы касаются его затылка, щеки, волос.
— К-кто здесь? — луч света шарит по старым сидениям, по штукатурке на полу, по тут и там валяющемуся мусору.
— Ты звал — и мы пришли.
Мэтт видит, как из темноты выступают фигуры, каждая — в плаще, каждая движется неуловимо-легко, и от этого жутко. Он сглатывает, пятится к выходу, пятка угождает в пробоину в полу, и Мэтт падает, отползает назад. Ему страшно. Зачем он пришел сюда?
Потом он думает: кто-то проследил за ним, узнал, что он решил поверить какой-то ерунде, и теперь подшучивает. Он вскидывает голову.
— Это шутка такая? — голос дрожит.
Одна из фигур заходится хриплым смехом.
— Ты нас призвал, и вот — мы здесь, — повторяет она. — Чего ты хочешь, Мэтт? Какой талант нужен тебе?
Рациональная часть Мэтта настаивает, что это — глупая шутка, пранк, прикол. Но что-то темное, родом из тех веков, когда предки человечества жались у костров и боялись раскатов грома, поднимается в нем. И он где-то там, в глубине души, знает, что музы — это правда, и они явились ему сейчас.
Он ещё может уйти. Мэтт понимает, что должен уйти, что цена за его просьбу может оказаться непомерно высока. Но почему-то не уходит. Он закрывает лаза, позволяя тьме окутать его. Лучше так, чем случайно увидеть лица муз.
— Поэзия или проза, музыка или театр, астрономия или танцы, — дыхание, пропитанное кровью древних жертвоприношений и сухими травами, поджигаемыми на алтаре, коснулось его уха. — Мы можем всё, Мэтт, но мы жаждем платы…
Больше всего Мэтт жаждет утереть нос Джеймсу. Стать лучше, чем Джеймс, которого учитель английского и литературы боготворит. Произведения которого печатаются в местной газете, а в рамочке на стене — пара дипломов литературных конкурсов.
Сухая рука с длинными острыми ногтями касается подбородка, приподнимает лицо Мэтта, в разные стороны поворачивает, и ему чудится, что, несмотря на зажмуренные веки, все музы смотрят ему прямо в глаза, проникают в его мысли.
— Да будет так, — произносит тот же голос. — Но за это ты отдашь нам самое дорогое, что у тебя есть.
И ответа его уже не спрашивают. Мэтт возвращается домой, листья прилипли к подошве его ботинок. Он раздевается, падает в постель и мгновенно засыпает, а, проснувшись утром, не обнаруживает в своем портфеле книги, и думает — вот это я заучился, что мне такие странные сны снятся! Еще и почему-то решил, что украл в библиотеке какую-то книгу, да разве его бы с ней выпустили? Библиотекарша за всеми учениками, как ястреб, следит.