Нечто обжигает трехмерного – больно, сильно, отскакивает, проваливается в хитросплетение координат, обожженное чужой болью.
Нечто ждет.
Подходит время, когда пора открывать портал.
Никто не пришел.
Никого нет.
Нечто не понимает – почему никого нет, обещали же, договаривались же, звали нечто, нечто так старалось, придумывало вокзал…
А никого нет.
Нечто вытягивается по координатам, зовет кого-то в пустоте – беззвучно, безмолвно…
…никого нет.
Нечто прислушивается.
Настораживается.
Что-то происходит там, наверху.
Небо гудит.
Что-то происходит, там, рядом, совсем близко, небо с грохотом раскалывается, осколки падают на землю, на крышу вокзала…
…было почти полностью разрушено в результате американской бомбардировки…
…пространства смещаются, пространства рушатся одно на другое, дрожат, замирают в мимолетном равновесии, которое может рассыпаться в любой момент.
Нечто отползает – обожженное, израненное, испуганное, отступает в темноту.
– Зачем вы бомбили оперу?
Командир летчиков откашливается:
– Оставим эти игры… мы же с вами оба знаем… никакая это не опера…
Вода.
Там.
В трех координатах.
Падает с неба.
Существо.
Тоже там.
Тоже в трех координатах.
Существо прячется от дождя. Здесь. Среди камней вокзала. Нечто спрашивает себя, почему трехмерный прячется от воды с неба, вода же, любят же трехмерные воду.
А вот прячется.
Здесь.
На вокзале.
Подходит к искалеченному пространству – близко-близко.
Нечто кидается прогнать трехмерного – поздно, поздно, измерения захлебываются сами в себе, захлестываются на трехмерном…
Нечто вспоминает, как нужно сжимать мясной мешок – поздно, поздно, нет уже никакого мешка, ничего нет, обожженные обрывки на полу…
– Вы хоть понимаете значение этого портала?
– Очень даже понимаем… и что с этим порталом мы полгорода не досчитаемся, тоже понимаем… троих уже там нашли… одни кости обожженные…
– Может, они туда зашли, сделали что-то неправильно?
– А вы, может, знаете, как правильно? Может, сами туда и зайдете?
Он смотрит на этих людей, недоверчивых, испуганных, им только волю дай, разнесут вокзал к ядреной фене…
Кивает:
– И войду.
Американцы почти полностью разрушили здание Оперы, и знаете, что они предложили в качестве компенсации? Ни за что не догадаетесь…
– Деньги?
– Мимо!
– Оперу отстроить?
– Не-е-т… Ни за что не угадаете. Они предложили построить на месте Оперы первый в Вене Макдональдс.
– Вы это серьезно?
– Да быть того не может…
– …а вот может… на что комендант Вены, маршал Конев, ответил… нет, тут женщины в группе, я при женщинах не скажу…
Шаги.
Там.
У входа.
Нечто смотрит напротив, видит мышечные мешки, наполненные кровью, чует электромагнитное поле, понимает:
Трехмерный.
Нечто бросается наперерез, но трехмерное существо замирает в зале.
Существо.
Нечто смотрит на трехмерного.
Спрашивает, как его зовут.
Его.
Трехмерного напротив.
Трехмерный отвечает.
Нечто спрашивает, что означает его имя. Так у трехмерных заведено, имя дается по имени какого-нибудь зверя или птицы, или по какой-то работе, или еще как.
Трехмерный рассказывает. Это в честь зверя ему дали имя. Зверь такой с четырьмя ногами, трехмерные ему на спину сядут и едут, а он по земле бежит – тык-тык, тык-тык, тык-тык, а потом визжит – и-и-и-и-и-и-и!
Вот такое у него имя.
Трехмерный спрашивает, можно ли войти.
Нечто не соглашается, нечто не позволяет, нечто объясняет – вокзал-то искалечили, измерения сами в себе запутались, только тронь, рухнут оба мира, рассыплются в прах…
Трехмерный спрашивает, а вот если починить как-нибудь?
Нечто думает. Нечто давно думает, как починить, только нечто не знает.
Трехмерный утешает, ничего-ничего, что-нибудь придумаем.
– …и не вздумайте даже ничего там трогать… хотите, чтобы весь мир к черту полетел?
Люди смотрят на человека, который побывал там, люди думают, да точно ли это человек, а то придет оттуда что-нибудь под видом человека, приблизится к людям, вопьется смертоносным жалом…
– То есть, вы предлагаете восстановить…
– …знать бы еще, как восстановить… короче, не подпускайте туда никого, чтобы и духу людей там не было…
– Охрану поставить?
– Ну да, или… стойте-стойте, лучше бы припугнуть народ, чтобы туда не ходили… вот что… скажете, что бомба там лежит… нет, не лежит, если лежит, так спросят, чего не уберете… вот что, бомба в куполе повисла… тогда точно на километр никто не подойдет…
Нечто вздрагивает.
В зал входят трехмерные, что-то давно их не было, а вот пришли.
Нечто бросается наперерез, шипит, фыркает, больно жалит ауры вошедших, всем своим видом показывает – сюда нельзя, нельзя, нельзя…
Идущий первым выставляет вперед ладони, знаем, знаем, нельзя, мы пришли всё исправить…
Нечто боится.
Трехмерные тоже боятся. Бережно-бережно касаются искалеченного пространства, бережно-бережно поворачивают координаты, нечто помогает, нечто хлопочет, нечто волнуется…
…пространство вырывается из рук, извивается, взбрыкивает, готовое схлопнуться в ничто…
…из пустоты, из хитросплетения пространств появляется трехмерный, нет, уже пятимерный, имя у него всё тоже, означает – нет-ничего.
Перехватывает пространство.
Выпрямляет, выгибает, складывает безумной головоломкой…
Измерения успокаиваются.
Трехмерные еще не понимают, что случилось, только догадываются – переводят дух.
Нечто успокаивается.
Оборачивается, хочет поблагодарить этого, у которого…
…этого нет.
Он стал тем, что значило его имя – нет-ничего.
Вечереет.
Это хорошо, что вечереет, портал только ночью открывается.
Входят трехмерные. Нечто придирчиво смотрит, что за трехмерные, трехмерных надо помоложе брать, у них аура еще не затвердела, еще мягкая, податливая. Трехмерные складываются в комплекты инь-янь, нечто считает – достаточно ли, да, верно, двести пар, для портала хватит.
Комплекты вертятся, закручивают пространство, сначала в одну сторону, потом в другую.
Пространство вздрагивает, потревоженное, крутится в заданном такте, раз-два-три, раз-два-три…
Нечто кружится во все стороны, изгибает координаты по числу измерений…
Раз-два-три-четыре – пять…
Полночь.
Раз-два-три, раз-два-три…
Раз-два-три-четыре – пять…
Портал открывается.
Нечто встречает гостей.
Облачно-белая пена
Я сбрасываю с себя одежду – рывками, рывками, рывками, – шелковые одеяния падают к моим ногам.
Я шагаю в шумящие волны – волны расступаются передо мной…
…тоже – рывками, рывками, рывками.
Белый мрамор.
Огромная чаша в виде морской раковины.
Белоснежные жемчужины – размером с мою голову – на мраморном полу.
Балкон с видом на холмы.
Белая пена ванны.
Белая пена.
Расправляю плавники, выпускаю жабры.
Вода обволакивает меня – со всех сторон.
Белая пена.
Облачно-белая пена.
Вспоминаю, через что пришлось пройти, сколько пришлось мотаться по белу свету, прежде чем стало так:
Огромная чаша в форме морской раковины.
Жемчужины величиной с мою голову.
Белая пена.
Облачно-белая пена.
Еще когда-то бесконечно давно в безвестности и нищете знал, что будет так.
Просто.
Потому что.
Будет.
Что-то рассекает облачно-белую пену.
Что-то.
Не сразу понимаю, что вижу.
Самолет.
Легкий, воздушный.
Летящий.
Я спрашиваю себя, откуда здесь взялся самолет – не нахожу ответа. Тут же спохватываюсь, взмахиваю длинным хвостом – чтобы не пустить самолет вниз, вниз, где он исчезнет в шумящих волнах.
Самолет не понимает, самолет будто не замечает меня, стремится вниз, вниз, вниз.
Я боюсь за него.
Я не знаю, как объяснить человеку за штурвалом, что если он опустит самолет, то упадёт в воду.
В воду…
…смотрю в шумящие волны, – не вижу волн, подо мной расстилается бесконечно далекая земля, города, темные кляксы лесов…
Летчик смотрит на меня, летчик не боится моих жабр и плавников, машет мне рукой, показывает, уплывай, уплывай, а то упадешь с огромной высоты.
Белая пена.
Облачно-белая пена.
Проблески волн высоко над землей.
И снова пустота.
Стараюсь удержаться в тающих волнах.
Думаю, что случится раньше – самолет упадет в волны или я рухну с высоты…
…Выбираю…
…Теряюсь в догадках…
…просыпаюсь.
Бережно кладу сон на полку рядом с такими же снами – в которых я совсем-совсем не знаю, что делать.
Потерянный василиск
– А где у вас тут василиск?
Вот так.
С ходу.
Нет, конечно, не с ходу, сначала он вошел в таверну, бросил на стол золотую монету, попросил вина, да получше, а то знаю я вас, нальете всякую дрянь и радуетесь…
А потом уже, после бараньей лопатки с фасолью:
– А где у вас тут василиск?
И хозяйка вздрагивает, оборачивается:
– Какой василиск?
– Какой, обыкновенно, какой… который в колодце живет.
– В каком колодце?
– Да я откуда знаю, в каком, это вы здесь живете, вам виднее…
Хозяйка всплескивает руками:
– Да сколько здесь живу, первый раз про такое слышу…
Город.
Осажденный город.
Обреченный город.
Город, который не сдается.
Враги за крепостной стеной.
Там.
За стеной.
А здесь город.
Солнце ползет по стене ратуши.
Красный плющ на стенах.
Звон колокольчика.
Старый библиотекарь выходит в зал, смотрит на молодого мужчину, – почему он здесь, зачем он здесь, да разве молодые люди сейчас ходят в библиотеки.
– День добрый.
Это гость.
– И вам того же.
Это хозяин.
– Я василиска ищу.
Кого ищете?
– Василиска ищу.
Хозяин припоминает человека по имени василиск – ничего не припоминается, хотя…
…хотя…
– Это этот, который жаром пышет?
– Ну да. И в камень обращает.
– Гхм, вот, помню, был какой-то сборник легенд… Вы диплом пишете или как?
– Да не-ет… настоящий василиск…
Хозяин недоуменно смотрит на гостя, пьяный, что ли, или разыграть решил старого хозяина, за молодежью не убудет, чего только не попросят, и книгу со вкусом земляники, и полкило сказок, и много еще чего…
А тут вон чего.
Василиск.
– Вы меня поймите, я за василиском этим за тридевять земель приехал…
Хозяин спохватывается:
– Да нету у нас василиска никакого, что вы говорите такое…
– Да как же нету… – гость разворачивает потертую карту, показывает на соседнюю улицу, – я читал, что тут вот где-то, а вот где…
– Молодой человек, я полвека здесь живу, первый раз про такое слышу…
Враги подступают к городу.
Со всех сторон.
А город обороняется.
Тоже со всех сторон.
Не возьмет город никакая сила, это в пророчестве написано.
Уже и сами враги это понимают – отступают, зализывают раны, поджимают хвосты.
Думают.
Никакая сила не возьмет.
Никакая сила…
– Еще далеко?
Это спрашивает гость. Хоть бы узнать, что за гость, откуда приехал – да какая разница, откуда приехал, главное, сколько денег привез…
Кирдык пожимает плечами:
– Далековато.
Кирдык.
Так провожатого зовут.
А настоящее имя его знать незачем.
Разводит руками, мол, а ты как хотел, без труда не вытянешь и рыбку из пруда… василиска, то есть.
Двое идут по ночному городу, гость и провожатый, смотрит одинокая луна, прячсется в ветвях, качаются на ветру фонари…
Кирдык идет чуть позади, присматривается, приглядывается, примеряется, как бы половчее проломить голову гостю, а то гость большие денежки за василиска обещал, а денежки Кирдыку очень кстати будут…
– Здесь он обычно околачивается, – шепчет Кирдык, показывает в узкий проулок.
– А где там колодец? Не вижу…
Да и не увидите отсюда, это надо в проулок зайти… пойдемте давайте…
– Темновато там…
– Ну а что вы хотели, кто ж вам там будет свет зажигать, василиска боятся…
Понятно… фонарь-то зажечь можно?
– Фонарь зажгите…
Фонарь летучая мышь покачивается в руках, взмахивает крыльями, пытается улететь, врешь, не уйдешь…
Кирдык затрввленно оглядывается, прислушивается к ночным шорохам, кто-то крадется за ним, кто-то, кто-то…
…нет, померещилось.
Ну, конечно, померещилось, что там может красться, кошчонка какая-нибудь драненькая, или мышь какая, или крыса, развелось их тут как звезд на небе, куда власти смотрят…
Змеиное шипение за спиной…
Нет померещилось.
По-ме-ре-щи-лось.
Потому что.
Не бывает никаких василисков, не…
Колодец.
Здесь.
Совсем рядом.
Гость подходит к колодцу, Кирдык не выдерживает, хватает гостя за рукав, стойте, стойте, куд-да вас понесло, опасно же…
– Опасно? Там и есть василиск?
Шорох за спиной.
У Кирдыка холодеет сердце.
(померещилось, по-ме-ре-щи-лось)
– Нет! Нет никакого василиска! И не было никогда!
Это Кирдык. Срывается на крик.
– Не было? Да нет, вы посмотрите…
Кирдык убегает по темным улицам, пропади оно все, пропади, пропадом пропади, и деньги пропадом пропади, и гость, и всё, всё…
Гость сотрит вслед бегущему, ждет, когда тот перемахнет через крепостную стену, разрушенную на окрание.
Мысленно отмечает про себя: последний.
Город пуст.
Гость поднимается по винтовой лестнице на высокую башню, светит фонарем.
Вражеский дозорный видит знак. Трубит в трубу, ведет войско.
Враги входят в город.
Вражеский полководец хлопает гостя по плечу, вешает гостю на грудь медаль, а вы молодец, дело свое знаете…
И шорох за спиной.
Шорох.
Померещилось. По-ме-ре-щи-лось.
Шорох.
За спиной.
Гость отворачивается.
Не слышать.
Не видеть.
Не замечать.
Змеиное шипение.
Не слышать.
Не слышать.
Предупреждающее покашливание.
– Прошу прощения… это вы меня придумали?
Гость сглатывает.
– Д-да.
– Большое спасибо.
– Д-да не за что…
Гость замирает.
(не смотреть, не смотреть, не смотреть…)
Толкает дверь, чтобы войти в спальню…
…вот он.
Там.
Их взгляды встречаются.
Всё замирает внутри.
Гость прислушивается к себе, ждет, когда обратится в камень.
Ничего не происходит.
Ни-че-го.
Но…
Василиск непонимающе смотрит на гостя, что-то он, василиск, сделал не так…
– Но… вы же… василиск…
Василиск. Вы меня придумали.
– …а вы в камень людей обращаете…
– Обращаю. Настоящих людей.
– А я, по-вашему…
…осекается.
Василиск снова откашливается:
– Я давно вас спросить хочу… а вас кто придумал?
Гость смотрит на свои руки, тающие в пустоте…