Беглецы все настойчивее уклонялись к западу. Определялось это обстоятельство без труда – садящееся солнце так и норовило ослепить, хорошо лучи уже верхушки камышей цепляли. Тимофей догадывался, что где-то впереди курс бегства преграждает река Дунай и город Вилково. Хорошо, товарищи командиры допустили взглянуть на карту, хоть не шлепает боец вслепую, как это частенько бывает на войне. Много хуже, что у Дуная немцев и румын должно быть просто немеряно – туда они все отходят, вот и шпионы сильно надеются к своим выйти. Вот тут обрывочные мысли бойца Лавренко становились весьма неприятными и трусоватыми. Утешало то, что не вражий сегодня был день: на косе их клали сотнями, а в плен взяли еще больше. И лично Тимофей тоже клал и брал. Так с какой стати тут двоих румын страшиться? Они – вон – сами боятся и тикают из последних сил.
Слева донеслась перестрелка, быстро угасла. Уже не в первый раз. Беглецы туда не хотят, жизни свои шпионские ценят. Стреляют и дальше к югу, звук тише, но там и пушки. Наверное, наши город штурмуют. Прямиком туда подозреваемые точно не пойдут. А до темноты немного времени еще остается. Боец Лавренко осознал, что нужно рискнуть.
Семь патронов в пистолете, запасной магазин в кобуре, штук пять патронов в кармане – это еще в Криничке машинально припас. Боезапас не такой уж плохой, вот только к пистолету особого доверия боец Лавренко не испытывал – не для плавней оружие. Имелся, конечно, штык и проверенная саперка, только это инструмент сугубо для работы, в бою на крайний случай оставим. Но на фронте товарищ Лавренко не первый день, есть и серьезный резерв – две «лимонки». На них вся надежда.
Наверное, будь Тимофей в здравом неутомленном уме и сохраняя силы, никогда бы на такую авантюру не решился. Но ноги решительно отказывались двигаться и вообще подмывало рухнуть в воду и утонуть. У любого солдата есть предел сил, это обстоятельство нужно строго учитывать. Только ничего боец Лавренко сейчас учитывать не мог – просто слушался подсказки того, что «инстинктом» называется.
Солнце на две трети скрылось за стеной камыша, торчала лишь малиновая макушка. На нее Тимофей и ориентировался, уже не слушая хлюпы и чавканье впереди, беря вправо, напрямую, сосредоточившись на скорости и тишине движения…
Вот… мелкая протока в десяток шагов ширины, а дальше камыш пониже, а за ним вроде бы намечается возвышенность, торчат деревья, ближайшее похоже на черную корягу, панически раскинувшую руки-лапы в последний отсвет заката, дальше торчат вполне живые деревья. С этим угадал – место удобное, шагов на шестьдесят просматривается.
Тимофей нащупал коленом что-то вроде кочки, привалился боком к зыбкой опорекамыша. Дыхание со свистом вырывалось из груди, обратно втягивало мошку и камышовую легкую труху. Ух, все равно как хорошо, когда стоишь и двигать ногами не нужно.
Ну, насчет «хорошо» боец Лавренко поспешил. Стоило остановиться, как комары и мошка осатанели, ноги в воде начали стыть и увязать в иле, в шароварах и трусах наоборот – все поджалось. Южное лето, называется. Впрочем, весной на Днестре бывало и похуже.
Стрелка на часах слабо светилась – шесть минут. Шпионов не было. Не угадал. Нельзя было бросать и рисковать. Глупо было обгонять, догадки строить, вот же дурак, тупица…
Тимофей перешел к более бронебойным словечкам, благо фронтовая жизнь делает их боезапас неиссякаемым. Беззвучный мат сдувал комаров с губ, в остальном боец Лавренко не шевелился – пусть жрут, зудящие фашисты, заслужил высшей меры, дурень.
Словно ватные тампоны из глаз и ушей выдернули: одновременно и плеск услышал, и увидел как из камышей вываливают. На плавни уже опустились скоротечные сумерки, можно разглядеть что идут двое, но без подробностей. Они! Кто тут еще будет шляться.
Нет, не шлялись, а едва тащились, качаясь, как в дупу пьяные.
Тимофей с величайшим облегчением потянул кольцо гранаты – уже разогнутые усики чеки легко поддались. Еще раз примерившись, с поправкой на курс подозреваемых, боец Лавренко метнул гранату. Булькнула в камышах, вроде бы удачно – по ходу противника. Тимофей присел, наблюдая.
Один из шпионов плеск услышал, замер. Второй продолжил брести через протоку. Запросто сейчас зацепит дурака осколками.
Бахнуло глухо и утробно, вода передала толчок взрыва, закачались стебли испуганного камыша.
– Стоять! Руки вверх! – по-румынски закричал Тимофей, выстрелил и рванулся на протоку.
Не поймут. Не крик, а мычание какое-то бугаиное.
Шпионы на воде замерли, пригнувшись к воде. Все-таки взрыв их малость контузил. Но руки, скоты, поднимать не думали.
Тимофей понимал, что нужно ошеломлять, не давать опомниться.
– Руки! Руки, свиньи! Убью …!
Румынские ругательства как назло выскочили из головы, Тимофей добавил родное. Ничего, это все понимают.
Один из противников так и стоял, бессильно нагнувшись мордой к воде, второй – толстый – потянулся к запазухе, оружие доставать…
Тимофей выстрелил, кажется не попал, выстрелил еще и еще.
Толстый неохотно завалился на спину.
– Руки поднял! Руки!
Оставшийся на ногах шпион поднял руки. Ну, не то чтобы поднял, а растопырил по-над водой. Ладно, пусть хоть так.
– Фонарик есть? – хрипло спросил Тимофей, останавливаясь в двух шагах и держа на прицеле пленного.
Вот куда ему стрелять, если дернется? Тут пока из плавней выведешь, и любой нераненный сдохнет.
– Фонаря нет, – прохрипел изумленный пленник.
– Плохо, – укорил Тимофей и полез в карман. – Выпрямился и руки выше!
Хорошей зажигалке вода не особо вредит. Дрожащий огонек осветил мокрое лицо, запавшие щеки… Но чуток благородной буржуйности угадывался. Он!
– Майор Бэлашэ, у вас есть документ, подтверждающий личность? – строго, тоном опытного переводчика-допросчика осведомился Тимофей.
– Да, в кармане, – изнеможенно признал пленный.
– Выберемся на сухое, покажете, – отложил окончательную проверку Тимофей и указал на почти утопшее тело. – Это кто?
– Капитан Бачу-Попа.
– И с затылка видно, что Попа. Должность?
– Не знаю, мы случайно познакомились на косе. Кажется, он из штаба дивизии.
– Вытащите его на бугорок и переверните.
– Не могу. У меня нет сил, – равнодушно пояснил майор.
По виду так оно и было. Сапер-то он сапер, но из начальников, не привык в воде бродить. Только ситуация к отдыхам и сочувствиям не располагала.
– А я вот вам сейчас локоть прострелю, тогда еще труднее мертвецов двигать будет, – посулил Тимофей.
Пленник со стоном ухватил мертвого товарища за погоны и принялся толкать к заросшему островку.
– Перевернуть! – приказал боец Лавренко.
Пришлось помогать – майор действительно едва стоял, вернее, сразу на колени бухнулся, едва до относительной земли дотащились.
Напарник главного шпиона оказался не особо толстым, просто на солдатскую форму у него был надет странноватый прорезиненный жилет с большими карманами. Тимофей пощупал резину – не оружие, а, кажется, бумаги.
– Господин майор, у вас оружие есть? – осведомился Тимофей, разглядывая мертвеца.
Вот так вплотную убитого лично им самим человека боец Лавренко видел впервые. Наверное, нужно было переживать и запоминать, но Тимофей отложил это на будущее – сейчас устал и неотложных дел полно. А вот куда попал – запомнилось. В горло, и жилет диковинный слегка подпортил.
– У меня пистолет. В кармане брюк, – медленно ответил майор.
– Доставайте. Вам уже не надо. Только осторожно, – напомнил Тимофей.
Пистолетик оказался крошечный, дамский. Тьфу, а не оружие.
– Снимайте с вашего дружка эту штуковину, – приказал боец Лавренко.
Майор застонал:
– Зачем?! Там какие-то документы. Зачем вам документы разбитой дивизии?
– Порядок должен быть с документами. Майор, закройте рот, пока вас не спрашивают, и выполняйте приказ! – вернулся к правильному допросному тону Тимофей.
Нести проклятый жилет пришлось попеременно – майор Бэлашэ буквально валился с ног. И действительно, вот запросто мог бы сильно умный капитан Бачу-Попа сжечь те бумажки, никто бы ему сейчас дурного слова не сказал. Так нет, тащил, гад, теперь от них попробуй избавься.
Тимофей конвоировал майора и жилет вдоль протоки, надеясь выбраться к окраинам Вилкова. В той стороне наступила относительная тишина, только иногда доносились отдельные выстрелы – взяли наши город. Имелась, конечно, вероятность, что наоборот. Но боец Лавренко твердо верил в морскую пехоту, да и тащиться назад через плавни… и майор явно не дойдет, и сам прикомандированный временный контрразведчик, того…
Брели по пояс в воде, иногда проваливаясь по грудь. Майор молчал и вроде не в себе был – буксировал-опирался на резиновый мешок-жилет, а чтобы обойти заросли, требовалось потыкать подконвойного пистолетом в нужное плечо. У Тимофея и у самого сил хватало лишь держать руку с часами и пистолетом над водой, да слегка соображать. Сумерки окончательно утонули, все затопила темнота водяная и небесная, только звезды светили встрявшими в небо давешними трассерами. Протока начала сворачивать обратно в гущу плавней, нужно было выбираться.
Двинулись камышами – здесь было посуше, но идти труднее. Майор норовил упасть-прилечь на стебли и затаиться. Приходилось пинать его и жилет, не со зла, а для бодрости. Шелестел мир камышей, булькало в сапогах и под ними, в камышах шумно взлетели ночные птицы, но вздрогнуть сил не оставалось…
…Лежали на крошечном островке. Майор открыл глаза, посмотрел на звезды и прошептал:
– Зачем я вам, господин гвардеец? Застрелите здесь.
– Перебьетесь. Вот перекурим и пойдем, – Тимофей нашарил в кармане с документами пачечку американских сигарет. Слегка подмокли, но упаковка хорошая.
Зажигалка щелкнула, огонек озарил морду пленника – кажется, после заката Бэлашэ вдвое гуще щетиной зарос, прям даже смотреть страшновато. Может, это и не он?
Пленный затянулся, кашлянул и прохрипел:
– Двойной навоз? Редкая гадость.
– Зато упаковка надежная, – защитил союзников Тимофей.
Дымили сомнительным куревом, потом пленный спросил:
– Послушайте, а вы вообще кто? По-моему, вам лет пятнадцать. Вы разведчик гвардии?
– Отчасти. Господин Бэлашэ, не задавайте глупых вопросов.
– Да, верно. Мне абсолютно безразлично кто вы. Но зачем я вам? Я всего лишь мирный строитель, которого жестокая война заставила нацепить погоны. Если мы выберемся из болот, просто отпустите меня. Я мечтаю об одном – вернуться к семье. Клянусь, я не хочу воевать.
– А кто тут хочет? Но порядок должен быть. Засчитаетесь военнопленным, все пойдет по порядку, стежок за стежком, перескакивать нельзя, – объяснил обрадованный Тимофей.
Нет, тот майор, тот самый – солдатскую форму нацепил, но что он Бэлашэ, отрицать и не думает, плавни всё его хитроумие живо утопили. Это хорошо. Плохо, что берег куда-то запропал. Рядом вроде были.
– Я понимаю, – продолжал наващивать свою мысль-нитку пленный. – Я же добровольно и сознательно сдался. Но нельзя ли сделать исключение? У меня есть деньги и два золотых кольца.
– Вы, господин майор, их в жопу запихайте, может идти легче будет, – посоветовал боец Лавренко. – Всё, перекурили, подъем! Тут рядышком, выйдем, подсушимся.
– Вы уверены, что «рядышком»?
– Я почти местный. Вставайте-вставайте!
Майор застонал, но упрямствовать не стал. Кое-как поднялись, взяли жилет…
…Плавни кончились как-то враз, нужно было пораньше правее взять, наверное, вдоль берега перлись.
– Вот я и говорил! – напомнил Тимофей. – Совсем рядом были.
Едва ступили на твердое, пленный повалился животом на проклятый жилет и замер.
– Напрягитесь, – посоветовал конвоир. – Вредно лежать, застудитесь.
Майор застонал как младенец:
– Не могу. Я не чувствую ног. Поймите, мне сорок лет и я не разведчик.
Пришлось опять пинать и сулить что скоро на сухом месте можно будет посидеть.
Добрели до сарая, пахло козами, но оказалась незанятой халупа. Майор свалился у стены, Тимофей постоял, осматриваясь. За сараем была протока, но уже прямая, чистая, на канал похожа. На другом берегу угадывались дома, довольно густо понатыканные. Надо думать, это уже Вилково. Но где здесь наши, поди, угадай.
Где-то среди домов стукнул винтовочный выстрел, ему ответила автоматная очередь, вторая… смолкло. Да, не очень спокойный город это Вилково, нужно будет осторожность соблюдать. Подстрелят господина майора – вся тягомотина псу под хвост.
Тимофей сел под стену и принялся стягивать разбухшие сапоги:
– Переобуйтесь, господин майор. Нам придется пройти еще немного. До комендатуры.
Пленный застонал, но зашевелился. Все ж есть в нем офицерская дисциплина, наверное, на допросе сотрудничать будет охотно.
Тимофей успел выжать и перемотать портянку на одной ноге, разуть вторую, и тут, как всегда на полуделе, начались неприятности. Кто-то шел вдоль канала, вот звякнул металл… прямо к сараю и перлись. Боец Лавренко сунул босую ногу обратно в сапог, ухватил майора за шиворот, и грозя пистолетом, поволок от стены. Понятно, проще было внутрь шмыгнуть, но сарай не дзот, без рытья надежных щелей и пулемета фига с два в нем отсидишься. Да что ж пленный такой тяжеленный?! Тоже разбух, что ли?
Плетень под боком торчал, покосившийся и короткий, но все ж прикрытие.
Цепочка пригнувшихся фигур двигалась по берегу. Очертания шлема на головном солдате подсказало – немцы. Не везет. Тимофей оглянулся. До плавней недалеко, но всё по открытому месту, да и шуршание мигом выдаст, резанут по зарослям и конец. Майор сейчас не слишком готов к стремительным перебежкам. Хотя слегка ожил, гадюка, тянет шею, высматривает.
Встретились взглядами.
– Я скажу, что вы румын, они не тронут, – прошептал Бэлашэ.
– Только попробуй пасть открыть, – Тимофей привычным движением извлек из чехла лопатку и показал заточенное ребро «полотна».
Запавшие глаза пленного расширились.
Верно бойцы говорят – противник наших лопат опасается посильнее штыков и автоматов.
Немцы приближались: нервные, озирающиеся, в количестве шести-семи рыл, один, вроде бы подраненный. Но пулемет у них как раз имелся – шедший вторым фриц нес «ручник» наперевес, на манер автомата, на шее лента поблескивала.
Тимофей жестом показал пленному: лечь харей вниз и ни звука! Движение пистолета майора Бэлашэ вроде бы убедило – уткнулся мордой в траву, но явно не оставил буржуйско-офицерских сомнений. Пришлось тихонько провести ребром лопатки по потному загривку. Пленный замер.
Немцы приблизились, похрустывал подорожник под подошвами, донеслось тяжелое дыхание. Притомились, так и проходите мимо, не задерживайтесь. Небось, отрезало вас, к своим норовите прошмыгнуть, так и валите, ночи сейчас не особо длинные, незачем задерживаться. Потом вас добьем, успеется с этим…
Как же, прошли они. Что-то сказал идущий предпоследним раненый – бинты белели под распахнутым кителем. Оглянулся ведущий, фрицы свернули к сараю. Один помог сесть раненому, остальные попадали как попало, пулеметчик с облегчением прислонил свое оружие. Понятно, перекур.
Усталые немцы коротко переговаривались, пленный рядом с Тимофеем все больше напрягался. Понимает, полиглот образованный. Надо бы его хребет лопаткой потрогать, напомнить о том, что молчание не только золото, но и жизнь. Но у бойца Лавренко рук имелось ограниченное количество: в одной пистолет, в другой последняя граната. Оставалось использовать методы чисто дипломатического убеждения:
– Не рискуйте. На том берегу русские. Немцам все равно не уйти, – прошептал Тимофей в ухо пленного.
Майор плотнее вжался лицом в траву, но его зад оставался напряженным. Выгадывает, скотина. Вообще нужно пленным непременно рот затыкать и руки связывать. Конечно, возможностей для этого было маловато, только теперь не легче.
Немцы взялись за бодрящее средство – звякнула крышечка фляги, долетел запах коньяка. Практически над головой гады сидят – десять шагов, слышно, как фляга булькает, как бурчит в животе у среднего фрица.
Из города донеслась автоматная очередь, начали стрелять часто, немцы забеспокоились, «зашпрехали», но стихло столь же внезапно, как и началось. И фрицы замолчали. В большой печали гады, так оно и правильно.