Анна Неделина
Оборотень в эклерах
Лена зевнула и потянулась, раскачиваясь на стуле. Лерой увернулся от мелькнувшего в опасной близости от его головы картонного стаканчика с горячим кофе. Лена представила, как оборотень прижал уши. Хотя сейчас он был полностью в человеческой ипостаси, но скорость реакции выдавала.
– Сколько уже? – спросила Лена.
– Три минуты.
Ровно на столько затягивалось собрание начальников отделов. Дурной признак. Шеф полиции был человеком пунктуальным и обычно не тратил время сотрудников зря, полагая, что каждая минута службы должна быть потрачена на защиту горожан от преступников.
– И не ругается, – задумчиво проговорила Лена, прислушиваясь к тишине в коридоре за приоткрытой дверью отдела.
– Так не на что. Тишь да гладь, – отозвался Лерой.
– Смотря где, – мрачно сообщил Хью, вваливаясь в кабинет. – О, благодарю! – перехватил из руки Лены стаканчик с кофе и, пока она пыталась возмутиться, поспешно сделал глоток. – Спасительница!
– Опаздываешь, – проворчал Лерой.
– Исключительно по служебным обстоятельствам, – Хью плюхнулся в кресло и в два глотка допил кофе. Лена и Лерой смотрели на него выжидающе. Хью запустил стаканчик за спину и, не глядя, попал в мусорное ведро.
– Что на этот раз? – спросила Лена.
Хью тяжко вздохнул.
– Пришлось сбегать через окно и пробираться соседскими дворами.
– То-то от тебя псиной несет, – хмыкнул Лерой. – Мопс госпожи Масси злодейски на тебя напал?
– Эй! Ты за меня совсем не переживаешь! Между прочим, на меня мог напасть и волкодав господина Труша.
– Ты же не дурак, чтобы бросаться в огород к волкодаву. К тому же, будь все так, ты приполз бы без ноги. Значит, остается только мопс…
Хью поморщился и потер щиколотку.
– Это не мопс, а какое-то чудовище, – пожаловался он. – А ведь я кормил его куриными хрящиками.
– Наверное, он пытался сказать, что не любит курицу, – предположила Лена. – Так что случилось?
– Пропали очередные качели. На этот раз со двора госпожи Буше.
– Той, что угощает тебя картофельным пирогом по выходным?
– Все, закончилось время картофельных пирогов! – скорбно протянул Хью. – Проклятый похититель качелей разлучил нас. Почтенная госпожа подозревает, что я потворствую совершаемым преступлениям. Она прокричала это раз пять, пока стучала своей клюкой в мою дверь! Полагаю, к вечеру эту идею разнесут по всему кварталу. Кому, скажите, могло понадобиться здоровенное березовое бревно, привязанное к двум кленам пеньковой веревкой?
– Ммм… большому псу, которому не с чем поиграть? – предположила Лена.
– На меня не смотрите, я за бревнами не бегаю, – проворчал Лерой.
Хью уныло вздохнул.
– И ведь ни следа не осталось. На драконе он, что ли, прилетал?
– Дракона весь квартал бы заметил, – возразила Лена.
– Собралась бы знатная толпа, – поддержал Лерой. – Возглавляемая учеными и представителем регистрационной службы.
– Других версий пока нет. А госпожа Буше лишилась вместе с этим злосчастным бревном своей молодости! В смысле – воспоминаний о ней. Видите ли, она любила в абрикосовых лучах заката покачаться на качелях и вспомнить своего милого Робера, который собственноручно спилил с упавшей после урагана березы лишние ветки и сделал из нее основу для качелей. Знаете, что самое обидное? Я три ночи подряд хожу по всему кварталу в надежде заметить хоть что-то подозрительное. Клятое бревно было на месте, могу в этом поклясться. Паршивец не побоялся прийти рано утром! Почему я не продал этот дом еще год назад?!
Дом достался Хью от бабушки. Признаться, он был не самым примерным внуком и, завещав ему недвижимость, старушка, видно, решила отомстить. Хотя Хью далеко не сразу это понял. Поначалу жизнь в тихом квартале на окраине города казалась ему сказкой. Здесь были садики с аккуратными одноэтажными домиками, большая часть обитателей которых – были престарелые дамы. Они часами беседовали, собравшись у крашеных невысоких заборчиков, устраивали конкурсы на самую крупную выросшую в саду тыкву или фестивали образцовых цветочных клумб. Состязания были нешуточные: добрейшей души старушки норовили добавить соперницам в рассаду семена неподходящих по цвету растений или того хуже – подлить какой-нибудь отравы, от которой всходы быстро вяли.
Хью был «нашим добрым полицейским». Его подкармливали всем кварталом, потому что он казался почтенным дамам слишком худым. Они рассказывали, какой Хью хороший всем его подругам (которых всегда было в достатке и это была одна из причин, по которым Хью не продал дом, расположенный слишком далеко от центра и, следовательно, от полицейского участка: услышав название «Клеверовый квартал», любая девушка без опаски соглашалась ехать вместе с малознакомым следователем посмотреть на закат и выпить чашечку липового чая с малиновым вареньем).
В общем, плюсов в жизни в Клеверовом квартале было много. До того злосчастного дня, когда появился «качельный вор».
Качели были почти в каждом дворе. И они постепенно исчезали безо всякой системы: хаотично, непредсказуемо и, самое печальное, бесследно.
Тут-то и наступил час расплаты за все картофельные пироги: старушки доверяли только Хью и были уверены, что именно он обязан защитить жителей квартала от беспринципного вандала, разрушающего счастье бедных старушек. Хотя, на самом деле, кражами занимался другой отдел.
– Я задержался, потому что пошел глянуть, что там с пропавшим бревном.
– И? – спросил Лерой.
– Как я и говорил – ни следа. Веревки срезаны у самых веток.
– Не иначе, кто-то решил открыть парк развлечений и ему не хватает качелей, – заключил Хью. – А потом примчался этот кошмарный мопс… Я едва добрался до своей машины. Около дома уже собирался митинг.
– Вечером схожу с тобой, – предложил Лерой. – Попробуем взять след.
– Ты настоящий друг! – воскликнула Хью.
– Берегись: он просто посмотрит, сколько еще интересных бревен осталось в соседских дворах, – посулила Лена.
В этот момент дверь кабинета открылась, но вместо начальника со свежими новостями на пороге обнаружился Рут Тин, детектив из отдела краж.
– Тебя-то мне и надо! – оживился Хью. – В деле с «качельным вором» есть подвижки? Скажи, что появился хоть один подозреваемый!
– А как же! Шел сообщить тебе эту потрясающую новость, – Рут усмехнулся, взмахнув стопкой исписанных бумаг. – С утра у меня на столе уже не меньше пяти жалоб от почтенных старушек, которые уверены, что видели вора, – тут он зачитал с листа: – «Сама была свидетельницей, как в ночи он рыскал вдоль забора моего скромного дома, и я, несчастная пожилая женщина, уже хотела выйти на порог и сказать ему, что выстрелю из ружья солью, если он не уберется. Но тут вор, словно учуяв опасность, ушел восвояси и я слышала, как лаял Пончик Марты Диц. В темноте я его не разглядела, но могу сообщить, что он невероятно высок и худощав совсем как наш бедный внучок покойной Матильды Ларс…»
Хью застонал.
– В дело вступает наша королева сыска! – объявил Хью.
– Не «сыска», а «фыфка», – авторитетно возразил Лерой, цитируя сценку из детского рассказа. Лена только вздохнула. Вот взрослые люди, а до сих пор дурака валяют. К выходкам коллег она относилась философски. Сама подставилась.
В самом начале, когда Лена только пришла в отдел, у нее с новыми коллегами случился конфликт. Для нее было достаточно того, что Лерой оборотень, пусть и полукровка, а Хью не понравилось ее отношение. Вот и получилось… У Лены был пунктик по поводу ударений. В сфере, где сплошь и рядом коверкали произношение, это оказалось большой проблемой. Даже Ромме нет-нет да и произносил фразу «пагубные наклонности» с ударением на «у», а потом невозмутимо утверждал, что это – профессиональный жаргонизм. Лену аж с души воротило… и она далеко не сразу поняла, что коллеги попросту взялись изводить ее, придумывая все новые и новые нелепые ударения в самых привычных словах.
Противоречия давно были преодолены. Хью и Лерой оказались неплохими следователями и хорошими друзьями. Еще бы поменьше дурацких шуточек…
– Сок принесла? – поинтересовался Лерой. Лена молча продемонстрировала баночку детского пюре «Ням-трям» из моркови с бананом.
– Ромме сказал, понадобится второе видение.
– А иначе нас бы на такое пустяковое дело и не вызвали, – подтвердил Лерой.
Дело по определению не могло быть пустяковым, раз уж касалось Амеля Вира, чьи предприятия входили в концерн «ЭкоБудущее», производивший добрую половину всех экологических продуктов – от мармеладок до строительных блоков для «быстрых домов». Но Лерой с Хью явно пытались подбодрить Лену. Обоим детективам не нравилось, что приходится отпускать ее в «не-реальность» – туда, куда они сами проникнуть не могли. У каждого свои обязанности.
– Ну, иди работай, – напутствовал Хью. – Криминалисты просили ничего не ломать, как в прошлый раз.
– Посмотрела бы я на них, если бы за ними гналась одержимая занавеска, – проворчала Лена.
– Сейчас там точно никого нет… По крайней мере, на этом слое реальности.
Лена могла понять специалистов, которых не пускают на место преступления просто потому, что очень богатая жертва заявила, будто ее «духи попутали». И возможно, имел в виду беса буквально. Духа-вредителя, который присосался к ауре и на время получил контроль над телом. В целом, клиника очень похожая: внезапное изменение поведения, жертва начинает забывать, что ела на завтрак или как провела обеденный перерыв. Так, мелочи, которые можно некоторое время списывать на стресс.
Пока не случится что-то вроде…
Вир не слыл завсегдатаем вечеринок, на которых в непотребном виде замечали то одного, то другого представителя городского бомонда. Дом с мезонином, окруженный садиком, в котором росли грушевые деревья, как будто заявлял всем своим видом: «Здесь живут респектабельные консервативные люди. С такими просто не может ничего случиться».
Тем неожиданней было обнаружить еще в прихожей забрызганный кровью пол, истерзанные шелковые обои, клоками свисающие со стен… Люстра в стиле модерн из цветного стекла, разбитая лежала посреди просторного круглого холла, а уже из люстры торчал высокий женский сапог насыщенного изумрудного цвета.
Путь разрушения завершался в спальне. Растерзанная ширма, сорванные вместе с карнизом шторы, перевернутая деревянная вешалка-манекен, сломанный радиатор, из которого некоторое время била ржавая вода… Выпотрошенный платяной шкаф, разорванные наряды. Под ногой что-то хрустнуло. Лена опустила взгляд. По полу был рассыпан речной жемчуг изумительного оттенка пыльной розы… Разбитое зеркало, вывернутые из трюмо ящики, которыми швыряли в стену, изодранный матрас, и все припорошено перьями, как будто кто-то пытался добавить некоторой романтики в картину погрома.
Понятно, почему Хью предупредил, чтобы она не пугалась.
Погром устроил оборотень в приступе ярости. Никто иной не исполосовал бы когтями шелковые обои, пока крушил все вокруг, сорвав даже медные бра со стен и вышвырнув в окно утюг… Точнее, речь шла об оборотничихе, то есть, о госпоже Вир. Потому что ее супруг был человеком. Не удивительно, что он поступил в больницу в критическом состоянии.
Оборотней Лена не любила. Они с трудом контролируют себя в полнолуние и склонны к необдуманным решениям в любое другое время. Такие, как Лерой – собранные и спокойные – большая редкость. Потому, хоть они и физически сильны, их нечасто берут в полицию. Зато легко принимают в бандах… Мысли едва не направились в совсем уж неприятное русло. Рокс. Лена тряхнула головой и мысленно отмела все лишнее. Нужно сосредоточиться, а она, ни с того, ни с сего, вспомнила!..
Она остановилась посреди разгромленной комнаты, в самом эпицентре хаоса, держась подальше от кровавой лужи. Закрыв глаза, прислушалась к тишине. Если представить, что посреди дома установлены часы-ходики, старинные, с маятником из латунной пластины на длинной ножке… с тонкой гравировкой, изображающей волчью морду с раззявленной пастью… волк воет на луну, а луна закрыта тучами… Стрелка медленно движется к полуночи… все выше, выше… все медленнее, словно преодолевает препятствие. Тик-так, тик-так, тик… так…
И движение прекращается.
Воздух замирает.
Лена не дышит.
Лена не видит.
Лена больше не существует в «своей» реальности. Она перешла на другой слой «видения». Эти слои в учебниках имеют длинные названия, а студенты в академии емко обозначают «нормальность» и «не-реальность». Вот Лена сейчас как раз в «не-реальности».
Ничего нормального тут нет.
Вокруг – тишина, поблекшая, обветшавшая. Замерло в воздухе легчайшее перышко, застыл обрывок шторы, который ветер пытался скинуть с подоконника…
Лена начинает оборачиваться – и стоит на месте. Она двигается и не двигается одновременно. Она слепа и видит то, что не существует в реальности.
– Если здесь есть кто-нибудь…
Тишина. Лена открывает баночку с пюрешкой. Зачерпывает пальцем содержимое. Чертит вокруг себя – прямо в воздухе – защитный контур из перетертой моркови и банана. Выводит второй слой…
Низшие не могут устоять перед таким подношением. Да их тут уже должно быть полным-полно… учитывая кровь, которой залита спальня. Даже самые слабые, самые несмелые духи, не хищники – пылееды и клептоманы, ворующие у хозяек неосторожно оставленную на трюмо сережку или фантик от конфеты, упавший слишком близко к полосе тьмы под кроватью. Не заметишь – а маленькая призрачная ручонка уже протянулась – и цоп! Утащила. Потому в «не-реальности» всегда пыльно. И пепельно-серо. Рано или поздно здесь все истлевает, как на старой фотографии.
Из-под кровати вдруг вытягивается неимоверно длинная рука с узловатыми пальцами, вместо привычных трех – целых пять суставов и кривые загнутые черные когти. Они со скрежетом царапают деревянный пол. Скоро на этом месте в «нормальности» доски начнут гнить… или жучок какой подточит… ну или еще что случится. Из-под кровати появляется вторая рука, когти вонзаются в податливую древесину – вместо щепок медленно разлетается в стороны пепел. Руки напрягаются, вздуваются вены, по которым, кажется, текут чернила, и вот, приподнимая край покрывала, показывается голова, спутанные черные волосы метут по полу, закрывают лицо. Виден только один красный глаз, очень яркий на фоне общей серости. Подкроватный монстр, треща затекшими суставами, пытается распрямиться, разворачиваются узкие плечи (руки висят плетьми, все еще скоблят когтями доски), колени выгибаются сначала назад, а потом – вперед. Монстр возвышается над Леной, упирается в потолок затылком. Красный глаз смотрит прямо на Лену. Левая рука вытягивается вперед.
– Вкусня-а-ашка! – сипло тянет чудовище и трясет головой. Волосы смещаются, обнажая нижнюю половину лица, узкий подбородок, безгубый рот, выпирающие вперед острые, как иглы, рыбьи зубы – аж в три ряда.
Лена роняет в жадно раскрывшуюся ладонь пюрешку и отступает назад…
… – Лена!
– Воды дайте!
В лицо плеснуло холодным, застоявшимся. Или это просто «отголосок» ощущений, испытанных на втором слое реальности. Или точнее – «не-реальности». Лена хватанула воздуха, как утопающий, которого только что выволокли из-под воды… Закашлялась, ошарашенно озираясь.
– Эх ты, переговорщица! – хмыкнул Хью, пряча за ухмылкой беспокойство. Лерой уже сунул ей в руку, почерневшую от копоти, стеклянную бутылку с газированной водой, приправленной лимоном и сахаром.
Лена сидела на диване – уже не в спальне. До места преступления дорвались эксперты. У ног Лены, сгорбившись, пристроилось мелкое мохнатое непонятно что с ручками-палочками и чавкало пюрешкой… которую поглощало вместе с банкой. В «нормальности» подкроватные монстры воплощаются в том виде, на который хватает сил. А сил им придают отрицательные чувства – злость, страх, неуверенность в себе… судя по малым размерам мохнатика, в доме обитали довольные жизнью, любящие люди… В смысле – оборотни. И даже всплеск ярости, уничтоживший комнату, не особенно подпитал подкроватного монстра.