Генеральный директор ВККИ Сергей Павлович Королевин оказался плотным человеком среднего роста. Круглое лицо, высокий лоб. Темно-русые волосы с едва заметной сединой. Строгий и внимательный взгляд карих глаз. Одет был в серый летний костюм, без галстука, воротник на светло-голубой рубашке расстегнут.
- Товарищ Луганцев? - Он улыбнулся и протянул руку. -Рад с вами познакомиться.
Рукопожатие было некрепким, но и не безвольным.
- Здравствуйте, Сергей Павлович. Мне поручили подготовить статью...
- Я знаю, - он остановил меня жестом. - Алексей Иванович звонил сегодня утром. Мы с товарищем Аджубеевым давние знакомые. На высшем, так сказать, уровне.
В его темных глазах блеснула веселая искорка.
- Присаживайтесь, - он махнул рукой в сторону стульев около рабочего стола. - От чаю не откажитесь?
- Не откажусь, - я бы, конечно, предпочел кофе, но со своим уставом в чужой монастырь не ходят.
- Вот и замечательно, - Королевин кивнул и, щелкнув тумблером, произнес в селектор:
- Зинуля, нам два чая.
Он вернулся в кресло за столом и несколько секунд молча изучал меня, пока я немного суетливо доставал из сумки ручку и блокнот.
- С чего начнем?
- Сергей Павлович, мне нужно, чтобы вы рассказали о себе...
У Королевина очень необычная улыбка. Плотные губы, не разжимаясь, растягиваются широко, чуть приподнимаясь краешками кверху. Крупное круглое лицо Сергея Павловича начинает лучиться какой-то особой добротой и умиротворенностью. Но длится это всего лишь мгновение. Затем его лицо застывает, и тень забот и глубокой усталости снова обозначается на высоком крутом лбу.
- О себе... - он задумался. - Родился в Житомире. Отец был учителем, умер рано... Мама жива, сейчас живет здесь, в Москве. После окончания школы учился в Киевском политехе, затем перевелся в Бауманку. Диплом защищал у Алексея Николаевича Туполина, нашего известного авиаконструктора. В двадцатые годы увлекался планеризмом. И планеры конструировал, и сам летал.
Он чуть помедлил, собираясь с мыслями, и продолжил:
- Потом загорелся идеей поставить на планер ракетный мотор. Начал изучать реактивное движение. Нас собралось тогда человек двадцать молодых инженеров, которые хотели заниматься ракетной техникой. Сконструировали и запустили несколько небольших экспериментальных ракет. Потом по инициативе замнаркома Тухачевского был создан Реактивный научно-исследовательский институт, и мы стали его сотрудниками...
Он замолчал.
- А потом был тридцать восьмой год, - на лице Королевина появилась горькая ухмылка. - Партия вплотную занялась врагами народа... Один из сотрудников нашего РНИИ написал донос, и я оказался среди вредителей. Пятьдесят восьмая статья... Расстрельная... Правда, расстрел заменили десятью годами лагерей. Два года мыл золото на Колыме.
Дверь кабинета распахнулась, и светловолосая немногословная Зинуля внесла поднос с двумя чашками ароматного чая. Когда чашки заняли свое место на столе передо мной и Королевиным, Сергей Павлович продолжил:
- Потом меня перевели работать в “шарашку”, к Туполину - он тоже был арестован в конце тридцатых и получил срок. Кстати, по его заявке в адрес Лаврентия Берия меня и вытащили с Колымы. Вовремя вспомнил Андрей Николаевич своего бывшего дипломника... Туполин тогда работал над бомбардировщиком АНТ-58. Еще через два года я был направлен в Казань, под начало моего давнего знакомого Валентина Петровича Глуховцева. Режим там был строже, чем в “шарашке” у Туполина. Ко мне даже был приставлен персональный конвоир. Работа от зари до зари, постоянные шмоны, стукачи... Я был уверен, что рано или поздно нас всех, как говорится, выведут к стенке и шлепнут без некролога. Но пронесло. Летом 1944 года меня досрочно освободили.
Он отхлебнул чай.
- Вы уже в те годы начали заниматься ракетной техникой?
- Еще нет, - Королевин покачал головой. - Ракетами вплотную мы стали заниматься только весной 1945 года. Тогда нас, группу инженеров, командировали в Германию - искать остатки ракеты “Фау-2” Вернера фон Брауха. А потом руководство нашей страны поставило задачу: в кратчайшие сроки создать аналог немецкой ракеты. Вот с тех пор я и стал окончательно на ракетную стезю. За прошедшие два десятка лет было очень много разных работ в области ракетной и космической техники. О многих вы уже слышали в сообщениях ТАСС, но большинство все еще остаются секретными.
- Ну, в секретную область углубляться не будем, -поспешно заверил я. - Давайте поговорим о вещах, которым в ближайшее время предстоит стать несекретными. Сергей Павлович, расскажите, как родилась наша лунная пилотируемая программа.
Королевин допил чай, отодвинул в сторону чашку, расслабленно откинулся в кресле и неторопливо принялся рассказывать:
- После запуска первого искусственного спутника всем стало ясно, что уже не за горами полет человека на космическую орбиту. Зимой 1959 года вышло постановление Советского правительства о создании Всесоюзного комитета по космическим исследованиям. Возглавить его на специальном заседании Политбюро ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев предложил мне...
Я скорописью строчил в блокноте, стараясь не упустить ни слова. Королевин говорил хорошо, связно. С небольшими правками могла получиться готовая статья.
- Америка очень нервно восприняла наши космические успехи. Видимо, полет Юрия Алексеевича Гагарова оказался той последней каплей, которая переполнила чашу терпения и сдержанности американской администрации. Всего через полтора месяца после орбитального полета Юрия Гагарова, 25 мая 1961 года, президент США Джон Кеннеди выступил с обращением к стране, в котором заявил о намерении осуществить высадку американского космонавта на лунную поверхность к концу десятилетия. Мы же не собирались “отдавать” Луну американцам. С лета 1961 года и началось практическое создание ракеты, которую потом назовут “Ленин”.
В течение следующего часа Королевин очень обстоятельно и подробно рассказывал мне о предстоящей экспедиции на Луну. Я с усердием пишущего диктант прилежного школьника, почти дословно заносил сказанное им в рабочий блокнот. Говорил Сергей Павлович живо, увлеченно и очень понятно, без технических подробностей, излишних для неподготовленного читателя.
Как рассказал Королевин, лунная ракета “Ленин” состоит из пяти ступеней. Первые три используются для выведения ракетно-космического комплекса “Знамя”-“Лунник” на орбиту вокруг Земли. Четвертая ступень разгоняет его к Луне. Пятая тормозит около Луны и переводит корабль “Лунник” на посадочную траекторию. Космический корабль “Знамя” с Олегом Макариным останется “дежурить” на окололунной орбите, а посадочный корабль “Лунник”, пилотируемый Алексеем Леонтьевым, должен прилуниться. После посадки Леонтьев выйдет на лунную поверхность, установит государственный флаг, возьмет образцы грунта и снова стартует в космос. На орбите он вернется в корабль “Знамя” и вместе с Макариным отправится домой, на Землю.
- Вся лунная экспедиция от момента старта ракеты-носителя с космодрома Байконур и до посадки спускаемого аппарата в северной части Казахстана займет около двух недель, - завершил рассказ Королевин.
- Ну, вот, пожалуй, и все, Сергей Павлович, - я закрыл блокнот. - Материала для первой статьи более чем достаточно. Я не утомил вас расспросами?
Королевин посмотрел на часы:
- Мы беседовали всего около полутора часов. У меня не так часто бывают журналисты, чтобы я очень уж уставал от таких бесед. Тем более, как я слышал, перед вами поставлена задача представить меня и моих коллег-конструкторов общественности... Очень рад знакомству с вами, товарищ Луганцев. Будем работать и в дальнейшем.
- Хотелось бы, Сергей Павлович, - я понял, что пора закругляться и сунул блокнот с ручкой в сумку. - Надеюсь, что мне удастся побывать и на космодроме.
- Ну, с эти проблем не будет, - Королевин взмахнул рукой, поднялся из кресла и вышел из-за стола. - С нашего ведомственного аэродрома на Байконур ежедневно летает самолет. Соберетесь лететь - позвоните в мою приемную, Зинуле. Она для вас забронирует место.
- Спасибо, Сергей Павлович! До свидания!
- До свидания, товарищ Луганцев.
Он крепко пожал мою руку, и я вышел из кабинета.
Зинуля из-за секретарского стола скользнула по мне безразличным взглядом, а мужчина в строгом синем костюме, казалось, дремал на мягком диване и даже не открыл глаз.
Я вышел из административного корпуса и зашагал к воротам.
- Сам директор - ну и ну! -
Рассказал мне про Луну,
Про наш будущий полет
До космических высот,
- скороговоркой пробормотал под нос, нырнув в зеленый коридор. “Вирус мелкого стихоплетства”, как выражается Инга, иногда поражает меня в самые неожиданные моменты.
Мысли все еще вертелись вокруг только что завершившейся беседы. Пожалуй, интервью получилось. Королевин оказался интересным собеседником и очень подробно ответил на все вопросы. Теперь оставалось только расшифровать сделанные скорописью записи, творчески преобразовать их в связный текст, перепечатав начисто на пишущей машинке. Может быть, что-то нужно будет подсократить, расставить кое-какие акценты - и можно отдавать работу на визу Аджубееву.
Мысленно нарисовал портрет Королевина в рабочем кабинете. Так я поступаю всегда после каждого интервью.
Воображаемая “картинка” очень помогает писать: словно снова видишь перед собой собеседника, можешь всегда выделить какую-то черту его характера, подчеркнуть что-то из внешности, обратить внимание на любой предмет в окружающем пространстве.
Королевин - очень целеустремленный и властный человек. Настоящий лидер. Умный, знающий, требовательный. И вместе с тем - романтик и мечтатель. Редкое сочетание душевных качеств.
Но одновременно он и очень прост в общении. Нет величия, зазнайства, самолюбования. Простой Генеральный директор. И речь у него простая... Слово “первый” произносит очень смешно, вставляя между слогами мягкий знак -“перьвый”.
Кабинет у него без изысков и помпезности. Простой рабочий кабинет простого Генерального директора. Самый обычный письменный стол, шкафы с книгами, лампа “медуза” на ножке.
Что еще? Значок на лацкане пиджака с изображением улыбающегося Гагарова в скафандре. Странный, кстати, значок... Подпись под изображением какая-то необычная. Гагаров расписывается очень четко и ясно, без всяких завитушек, петель и прочей стильной ерунды. Буквы “О” и “В” в конце его подписи всегда имели законченное начертание и читались очень легко.
А подпись на значке, который носил Королевин, была совершенно иной. После буквы “Р” не было букв “О” и “В”, а шла какая-то короткая волнистая линия, которая заканчивалась отдельной острой черточкой.
“Наверное, так, - с волнистой линией в “хвостике”, -Юрий Гагаров расписывался раньше, - решил я. - А потом стал подписываться с четким начертанием всех букв в фамилии”.
Чеслав Волянецкий и другие - 2
(рабочие записи)
ПАПА КАРЛО И ДОН КАРЛЕОНЕ
Карлос Донилья невысокого роста, полноват и рыхл. Короткие темные волосы с уже обозначившейся сединой на висках аккуратно причесаны на косой пробор, но даже тщательно выполненная прическа не в силах скрыть их кучерявости и непокорности. Черные, демонически поблескивающие глаза смотрят на меня внимательно и пытливо. Вокруг глаз заметна паутинка мелких морщинок. Минувшим летом Карлос отпраздновал сорокапятилетие. По местному времени, конечно.
Мы расположились около гостевого столика в рабочем кабинете Донильи. Мягкие кресла, горячий кофе и вазочка с печеньем - все располагает к доверительной беседе. За окнами шумят машины: Ленинский проспект в Москве один из самых оживленных. Офис Карлоса замаскирован под обычную трехкомнатную квартиру, принадлежащую гражданину Андрею Константиновичу Круглякову - именно эти фамилия, имя и отчество значатся в советском паспорте Донильи.
- Значит, ты утверждаешь, что буквально за секунды этот упавший в пропасть бензовоз превратился в снег?
- В белый порошок, - уточняю я. - Который внешне был очень похож на снег. Извини, химический анализ сделать не успел.
Карлос молча проглатывает мою колкость и задумчиво барабанит пальцами по столешнице.
- Я бы принял твой рассказ за глупую шутку, - Донилья отпивает кофе из чашки и недовольно плямкает губами:
- Ты не находишь, что кофе немного горьковат?
- Кофе как кофе, - пожимаю плечами и возвращаюсь к теме разговора:
- Ты бы принял мой рассказ за шутку, если бы не что?..
- Нет, я все-таки добавлю сахара, - Карлос берет сахарницу и колдует над чашкой.
Сейчас Донилья пребывает в расслабленном и благодушном состоянии. Когда шеф находится в этом состоянии, мы, местные резиденты и кураторы, за глаза именуем его Папой Карло. Если же Карлос зол и раздражен, -что, впрочем, случается с ним крайне редко, - прозвище добродушного столяра из сказки о Буратино плавно трансформируется в бандитско-мафиозное имя Дон Карлеоне.
Карлос завершает манипуляции с кофе, отпивает глоток, довольно причмокивает губами и продолжает:
- Признаться, поначалу, я все же решил, что ты нас разыгрываешь... Уж слишком твой рассказ отдавал чертовщинкой. Дешевым розыгрышем.
Он лукаво щурится.
- Но потом я посмотрел записи со спутника слежения и видеоотчет твоего “ангела-хранителя”. И пришел к выводу, что ты говоришь правду. В словах человека можно усомниться, но “ах” врать не умеет.
- Ну, да, самое время мне заделаться шутником, -саркастически замечаю я. - Как раз за полмесяца до главного события всей нашей программы!
- Не злись, - умиротворяюще произносит Карлос и обезоруживающе улыбается. - Слишком уж невероятно все, что с тобой случилось...
- Да я не злюсь... Просто накануне советской высадки на Луну мне не до шуток! Уж можешь поверить!
- Верю, Чеслав, - кивает Донилья. - Что я, не вижу? У тебя сейчас самый напряг...
- Ты уже доложил Совету Главных о случае со мной?
- В тот же день, - он кивает и снова смакует кофе. -Главные стали на уши. Все как один! Королевин надавал мне кучу поручений. Но толку пока ноль - мы по-прежнему не знаем, кто тебя атаковал трое суток назад. Кстати, у тебя самого есть какие-нибудь версии?
- Сплошная фантастика, - я отмахиваюсь. - Ты прав: все происшедшее слишком уж невероятно...
- И все же твои версии?
- Хорошо, - вздыхаю я. - Версия номер один: мы столкнулись с проявлением какой-то местной технологии, которая нам не известна.
- Это при нашем-то глобальном контроле всего и вся в этом мире? - Карлос скептически фыркает. - Чеслав, можешь мне поверить: ни одна страна не разрабатывает способов обращения бензовозов в летающий белый порошок!
- А какого-нибудь чудака-профессора ты полностью исключаешь? Сидит где-нибудь на отшибе, в Альпах или в Тибете, гений-одиночка и тихонько кропает научные открытия...
- Чеслав, можно я позвоню Жану Марэ? - Донилья хохочет. - Скажу, что ты готов написать сценарий очередного фильма о Фантомасе!
Он долго смеется. Наверное, представляет меня в обнимку с Луи Дефюнесом в роли комиссара Жу. Отпив кофе, уже серьезно замечает:
- Хорошо, допустим, что какую-то сказочную технологию в одиночку придумать действительно можно. Но чтобы ее реализовать, нужна промышленность, нужны заказы заводам и предприятиям. Многомиллионные или даже многомиллиардные. Чеслав, мы бы ущучили этого чудака-профессора еще на стадии закупки материалов для его чудо-опытов.
- Ну, тогда не знаю, - развожу руками. - Тогда остается совсем уж экзотика: инопланетяне, параллельные миры, пришельцы из будущего. Стругацкие, Лем и Хайнлайн в одном флаконе.
Какое-то время мы молча пьем кофе. Карлос пользуется “буржуйским” дезодорантом “Олд Спайс” - по мнению моего носа, чрезмерно, - и запах мужской косметики перебивает кофейный аромат. Делаю парочку глотков и отставляю в сторону чашку. Разбавленная “вечная свежесть” да и только!