– Аниф?
– Ну да… з-замок. Из З-зальцбурга.
– И… что вы хотите?
– Я… по объявлению.
Хофбург думает, что за объявление, почему объявление, а, ну да, объявление, Хофбургу помощник требовался. Только Хофбургу бы поближе какой помощник, кто ж знал, что из самого Зальцбурга приедет какой-то… как его там, бишь? Афанасий? Ананас? А… Придумали имячко – Аниф…
Ну да ладно, Аниф так Аниф, посмотрит Хофбург, что там за Аниф, пусть у Хофбурга на посылках будет, а то Хофбургу самому несолидно туда-сюда ездить.
Хофбург все-таки.
– Я есть.
Это он так себе говорит:
– Я есть.
Нет, не говорит.
Думает.
Я есть.
Оглядывает холмы вокруг. Каким-то непонятым чутьем понимает, что есть он, и есть холмы, и что он и холмы – это разные вещи.
Он смотрит.
Думает.
Он думает, что вот это движется с востока на запад, всё время меняется, а вот это по сторонам стоит неподвижно.
Память, которой нет, сама подсказывает слова:
Река.
Берега.
Он делает шаг.
– Это… это ужасно…
– Успокойтесь, друг мой.
– Это… чудовищно…
Успокойтесь, умоляю вас… расскажите все по порядку…
Хофбург усаживает гостя в кресло, подбрасывает дров в камин.
Аниф подает кофе – Аниф сошка мелкая, его дел кофе подавать. Аниф осторожно смотрит на гостя, что за гость, важный гость, целый собор в гости пожаловал, о двух башнях, а окна-то какие, а потолки, а лестница витая, а статуи на соборе…
Собор замечает Анифа, вежливо кланяется:
– Будем знакомы, мой друг. Стефан.
– А-аниф, очень приятно…
Собор Святого Стефана потихоньку успокаивается, прихлебывает кофе.
– Что же с вами случилось, мой дорогой гость?
Это Хофбург.
– Это ужасно… ужасно… друг мой, вы, должно быть, скажете, что виной всему мое больное воображение, что мне нужно отдохнуть, развеяться…
– …да ты и вправду не щадишь себя, трудишься в поте лица… да и туристы не дают покоя…
– Ты прав, друг мой, но тут другое… вчера ночью мне не спалось, знаешь, так бывает в полнолуние… я уже хотел встать и выпить чаю, когда увидел на стене его тень…
– Да чью же? Чью?
– Ты скажешь, что это бред… а чуть погодя я увидел его самого… он прошел по площади и скрылся у метро.
– Да кто же? Кто?
– Мне показалось… это был Кенигсбергский замок.
– Нет-нет, подожди, этого не может быть… Кенигсбергский замок стоит в Кенигсберге, а…
– …понимаю, понимаю, друг мой… но я видел его… вернее… как бы это сказать… его тень… дух… призрак…
– Призрак?
Собор Святого Стефана хмурится:
– Да… мне показалось, что так.
– Гхм… сдается мне, с замком что-то случилось, и он прислал нам сигнал о помощи.
– Не смешите меня… что может случиться с замком?
– Мало ли… войны…
– Друг мой, уже больше полувека мы не знаем никаких войн в этих краях!
– Гхм… ну… может, фундамент осел…
– И для этого он будет звать на помощь?
Хофбург не согласен:
– Мой дорогой гость, если вам явился призрак замка, значит, с замком что-то случилось. И мы должны узнать, что именно.
– Вы что… хотите отправиться в Кенигсберг?
– Ну… я довольно стар для этого…
– Да и я уже немолод…
Хофбург спохватывается, смотрит на Аниф, скромно сидящий в углу.
– Послушай, парень… ты кажешься смышленым…
– К вашим услугам, мой господин.
– …и легким на подъем. Отправляйся-ка в Кенигсберг, да разберись, что там случилось.
12 октября. Прибыл в экипаже в Кенигсберг – я смотрю на город, я перевожу взгляд на город – я не узнаю города. Должно быть, я попал куда-то не туда, попросту заблудился.
13 октября. Я видел мертвый замок. Раньше мне никогда не доводилось видеть мертвые замки, я даже полагал, что такое может случиться только в страшном готическом романе – но никак не на самом деле. Я принес к мертвому замку полевых цветов и долго смотрел на руины того, что когда-то было пристанищем рыцарей.
14 октября. Отправил весточку домой. Жду сообщений от Хофбурга.
15 октября. Еще один мертвый замок. Здесь что-то случилось, но я не могу понять – что.
16 октября. Мертвые дома. Нет, не убитые – изначально мертвые, дома, в которых нет души. Пробовал заговорить с ними – они не отвечают, они не понимают меня.
17 октября. Потихоньку приближаюсь к холму, где должен быть Кенигсбергский замок – я его не вижу…
18 октября. До сих пор не могу прийти в себя от пережитого шока, до сих пор не могу понять, что я видел. Это… это ужасно. Я надеялся, что он не заметит меня, но он увидел, увидел, он… он двинулся на меня… Если бы я не убежал, он бы растерзал меня на куски…
19 октября. Отправил весточку в Вену. Чувствую, что там меня примут за сумасшедшего.
Аниф думает.
Это смерть, думает Аниф.
Он еще сам не понимает, как это получилось, почему так, шел по мостику, который подломился, почему завис между небом и землей над рекой, почему, почему, почему… Упадет, разобьется на мелкие кусочки, был замок Аниф, и не будет замка Аниф. И никто и не вспомнит, эка невидаль – замок Аниф, вот так спроси у кого – замок Аниф – люди только руками разведут, что за Аниф, откуда Аниф, почему Аниф, не знаем такого.
Замок Аниф подтягивается на башенках, пытается подняться – тщетно, тщетно.
Плещется река в темноте ночи, падают в реку камни замка, уносятся в море.
Мертвая тишина.
Скрежет.
Грохот.
С холма поднимается исполинское нечто, так ужаснувшее Аниф, движется в сторону упавшего замка.
– Это ужасно… ужасно!
Это Собор Святого Стефана. Перечитывает весточку от Анифа.
– Чудовищно – кивает Хофбург.
– Похоже, что это чудовище… уничтожит все города…
– Похоже на то.
– Мы должны пресечь это…
Хофбург кивает:
– Должны.
Хофбург трубит сбор. Это ему раз плюнуть, это ему не привыкать – трубить сбор. Всем, всем, всем замкам, всем собраться на бой.
Исполинская громадина нависает над Анифом, хватает замок Аниф…
…ставит на берег.
– Вы осторожнее…
– А?
– Вы поосторожнее… мост-то гнилой совсем.
– С-спасибо…
– Да не за что… а вы… – исполинское чудовище нависает над Анифом, – а вы замок, да?
– З-замок.
– Настоящий замок?
Замки собираются со всего мира, пришел Лувр, и Версаль пришел, и английский Парламент, правда, долго думал, идти или нет, и Собор Святого Павла пришел, и много еще кто.
Взяли мечи.
Копья.
Стрелы.
Пращи.
Там, говорят, в далеком городе Кенигсберге чудище завелось, замки рушит. Даже фотокарточку чудища показали, только не поверил никто – не может быть таких чудищ…
– …а еще какие замки тут были?
Аниф вспоминает:
– А тут Шаакен был.
Дом спрашивает:
– А почему был?
Аниф молчит, Аниф не знает, что ответить.
Замки идут на битву с чудищем…
– А что здесь было? – спрашивает Аниф.
Дом не знает.
– А почему так было? – спрашивает Аниф.
Дом снова не знает. Дом он что, он Дом, куда ему в дела людей соваться…
– Ну, посоветуйте, как быть, вы же Дом Советов…
Дом Советов думает. И все верно, он же Дом Советов, значит, советы давать должен, логично же, только что он тут может посоветовать…
Лязг оружия.
Там.
Вдалеке.
Замки.
Много замков.
Тоже там, вдалеке.
Дом радуется, Дом спешит к замкам, замки же.
Замки видят чудовище.
Взмахивают мечами.
Пускают стрелы.
Дом отбивается от стрел, Дом атакует замки, разбрасывает налетевшие на него старинные домики, не пройдет враг, не тронет нашу землю. Замки набрасываются на чудище, пожравшее королевский дворец, – зря они, что ли, все века сражались с драконами. Дом отбрасывает врагов – перед ним они кажутся крохотными. Замки окружают чудо… нет, не чудовище, какое чудовище, это же Дом Советов, это они чудовища, супостаты проклятые…
Аниф мечется в калейдоскопе битвы, кричит что-то, вы постойте, постойте, он ни в чем не виноват, он же… вы же… он же… Аниф не знает, Аниф не понимает, что тут случилось, Аниф…
Враждующие замирают.
Нет, не из-за Анифа, нет, нет, что им Аниф, какой вообще Аниф, что они, Анифа не видели…
Тут другое.
Замерли.
Думают.
Кто победит.
Кто-то, кто-то, да что тут гадать, на чьей стороне автор, тот и победит.
А если наоборот, погибнет? Бывает же такое, автор за героя горой, а герой погибает.
Тогда… по-другому, но тоже выигрывает.
А здесь непонятное что-то, то за одного, то за других автор, черт пойми…
И только сейчас Аниф понимает.
А может быть, чтобы два автора в разных местах про одно и то же писали?
Все замирают.
Думают.
Понимают.
Может.
Отступают – как-то само собой получается, что никто-никто не победит.
Смотрят на Дом Советов.
Он же Дом Советов все-таки, может же что-то посоветовать.
Вот он и советует:
– А замок отстроить надо.
Вот тут и закипела работа, так закипела, что не в сказке сказать, не пером описать. Собор Святого Стефана выискивает старые эскизы, Дом Советов таскает камни, Хофбург кует решетки на окна, Аниф стекла вставляет, Дом Советов подключает процессоры, шестеренки, датчики, а вот квантовый процессор днем с огнем не сыщешь, это по интернету заказывать надо…
Аниф смотрит.
Не понимает:
– Постойте-постойте… как же вы это сделали?
Дом Советов разводит руками:
– Ну… а как мы с вами ходим? Говорим? Мыслим? Должен же у нас быть какой-то механизм?
– Ну… да… – Аниф восхищенно смотрит на Дом Советов, – это вы ловко придумали.
– Что вы, это не я, это наш автор.
– Который?
– М-м-м-м… даже не знаю.
Аниф присматривается к отстроенному замку, к хитросплетению шестеренок…
Присматривается…
…понимает.
– Они… они не могли этого написать.
– Отчего же?
Смотрите… здесь все действует. Это не просто шестеренки, датчики всякие… это действует.
– Ну, конечно, это же…
– …да как вы не понимаете, это не может действовать, не может!
Хофбург хмурится:
– Почему… не может?
– Очень просто… вы сами подумайте, откуда авторам знать такие подробности? У них что, живые замки по улицам разгуливают?
– Н-нет.
– Вот именно! И что это значит?
– А что это значит?
– А это значит, что про механизм писал кто-то третий… Кто-то, кто живет в тех временах… где дома умеют ходить.
– И когда, по-вашему, были эти времена?
– Не были, а будут. А вот когда, я не знаю…
Замки замерли.
Смотрят в пустоту.
Ищут автора.
Юмн на крыльце
Юмн сидит на крыльце, залитом рассветным солнцем. Сегодня лето, первый раз в этом году – лето, Шуа бежит навстречу солнцу, хочет солнце поймать. Юмн Шуа объяснял, что нельзя солнце поймать, Шуа не верит, ловит. Ничего, Юмн им еще всем покажет, кому им, да им всем, которые сказали – вы нам не подходите, да кто они такие, чтобы решать, кто подходит, кто не подходит, это Юмн будет решать, кто подходит, кто нет. Юмн сидит на крыльце, ну, это мы уже говорили, накрапывает дождичек, мелкий, мерзкий, осенний, солнца нет, солнце ушло, солнце кто-то поймал, списки на поступление, а Юмна там нет, нет, почему нет, как они посмели без Юмна-то… Юмн курит на крыльце, перерыв двадцать минут, а потом снова в зал, там люди будут задавать вопросы, они не верят Юмну, да как тут можно верить, выискался какой-то, говорит, умеет управлять временем. И завтра начнется, напишут во всех газетах, изобрел машину времени, да не изобрел, и не машину времени никакую, тут же совсем другое дело, совсем-совсем, сколько можно вам объяснять… Шуа не догоняет солнце, возвращается, бабушка выносит на веранду клубничный пирог, Шуа ест, и Юмн ест, кроваво-красное клубничное месиво стекает по подбородку, челюсти сводит болью, снова стреляют, Юмн падает на ступеньки крыльца, чтобы не убили, кто-то из охранников отталкивает Юмна, а завтра в газетах будет, покушение на властелина времени, и начнется, а если он временем управляет, почему не предвидел, что в него стрелять будут, почему не предотвратил… Значит, неправда всё, и ничего он временем не управляет. Да как неправда, если на земле уже не пойми что творится, время сходит с ума. Вот это тоже будет во всех газетах – время сходит с ума. А Юмн сидит на крыльце, спрашивает себя, как он сюда попал, а, ну да, вы нам не подходите, ну ничего, он им всем еще покажет, хотя нет, это уже было, было уже, тогда что же, а, ну да, лето первый раз в этом году, и Шуа догоняет солнце, и не может догнать… или нет, нет, это тоже уже было, было уже, глупый, глупый Юмн, все-то он перепутал, в него же стреляли, или нет, это когда было… Исследователи выходят к Юмну, несут клубничный пирог, нет, не такой пирог, у бабушки совсем не такой был, и вообще все не так, где лето, куда лето подевали, и солнце, солнце где. А солнца нет, говорят, погасло три века назад, говорят, вот, от реакторов подзаряжаемся. Юмн хочет спросить – а где Шуа, не спрашивает, уже понимает – никакой Шуа не будет. а как это у вас получается – спрашивают исследователи, что получается, а вот, как вы это со временем, умели же как-то, а теперь никто не умеет, не знают, как это делается. А вы расскажите нам, как это вы делали, нам интересно. Исследователи похожи на осклизлых амеб, с интересом и брезгливостью смотрят на Юмна. Юмн спрашивает, где люди – его не понимают, где люди, какие люди, откуда люди, зачем люди, почему люди. Люди задают вопросы, люди не верят, и как вы собираетесь управлять временем, а вы не боитесь, что это приведет к глобальной катастрофе. Ну, знаете, люди всегда склонны преувеличивать риски… Юмн сидит на крыльце, Шуа бежит, догоняет солнце, Юмн даже не поправляет её, не говорит, что солнце не догнать…
Артефакт
Бэтти читает:
Артефакт.
Бэтти умная, Бэтти знает, что такое артефакт. Бетти школу кончила и в колледж поступила, теперь еще умнее будет.
Вот Бетти и читает:
Артефакт.
А Бетти знает, артефакт – это когда важное что-то, штука какая-то важная.
А потом Бетти читает:
Последнее, что осталось от некогда величайшей цивилизации.
(Зря, что ли, читать училась)
Это Бетти на обложке книги читает.
А про что книга?
Про Бетти.
Вот Бетти про себя и читает.
Люди отправляются на поиски бесценного артефакта – но смогут ли они его найти?
Смогут. Бетти знает – смогут. Просто, потому что… ну, потому что не может быть иначе, ну что это за книга такая, в которой люди ходят-ходят, ищут-ищут, а что искали, так и не нашли.
Так что найдут.
Обязательно.
Вернее, что значит – найдут? Не найдут, а Бетти найдет, зря, что ли, Бетти, Бетти же, то другие какие-то люди, а то – Бетти.
Бетти найдет.
Даром, что автор уже ничегошеньки-ничего не напишет: умер автор, позавчера умер, Бетти даже на похоронах его не была, да как она на похоронах-то будет, Бетти же не существует, автор про Бетти даже написать не успел.
Бетти нет.
А Бетти… есть.
Если Бетти, неживая, ненастоящая, а есть, вот она поправляет волосы цвета… Бетти не знает, какого цвета у неё волосы, автор не придумал, ну ничего, Бетти себе волосы цвета воронова крыла придумала, и нос с горбинкой. И много еще чего.
Одинокий путник бредет по заснеженной пустыне.