– Вчера про Землю смотрела, там, оказывается, на земле башни такие есть до неба, и комнаты там, зайдешь в комнату, она тебя сама наверх несет… – говорит Элла.
– Фантастика, – не соглашается змей.
– Да никакая не фантастика, отец сказал, все правда. И еще там кабинка такая, а сверху крылья, в кабинку садишься, крылья тебя несут… вертолет называется.
– Фантастика, – не соглашается дракон.
– Да, правда, говорю тебе, правда, отец сказал! У-у, какой…
Элла делает вид, что обиделась. Через полминуты снова поворачивается к змею, смотрит в жуткое чешуйчатое лицо.
– На столе стоит коробка, на три четверти свисает и не падает. Прошло время, коробка упала. Что было в коробке.
Змей хмурится, поводит острыми ушами.
– Мышь… зверушка какая-нибудь…
– Эх ты! Кусок льда.
– Так нечестно.
– Ну на, на… – Элла прогятигвает губы, змей целует Эллу, хищно, жадно…
Элла спускается в сад, слуги почтительно открывают перед ней двери.
– Он был здесь? – спрашивает Элла.
– Нет, моя госпожа.
Слуга смотрит растерянно. Как может быть здесь тот, кого нет.
Слуги заносят в комнату обои, примеряют на стены, Элла командует. Здесь у нее будет стена с видом Лондона, здесь – Париж, здесь будет Манхэттен, а тут Пхукет.
Чтобы все как на земле.
Слуги расклеивают обои. Элле не терпится занести мебель, только пока нельзя, мастер сказал, что-то там высохнуть должно. А так хочется поскорее кровать поставить, она в форме Бруклинского моста, подвешена, и вешалка для одежды в форме Эйфелевой башни, и шкафчик такой миленький, Элла его под собор Святого Петра сделала, ну не Элла, конечно, слуги по велению Эллиному. И столик такой симпатичный под карту Земли, и светильничек на потолок как полная Луна…
Элла любит Землю.
Элла хочет на землю.
Там, на Земле, в Харродсе распродажа, скидки до семидесяти процентов, Элла в Интернете сегодня читала. И туфельки такие миленькие…
– Доча, ты бы по ночам-то не ходила, драконы там…
Это отец. Увидал-таки Эллу, разнюхал. Вот, блин, как надо его, так не дозовешься, не докричишься, не доищешься, пропадет в замке, ищи-свищи, сидит над своими телескопами-микроскопами… А как хочешь потихоньку домой вернуться, вот он, нате вам, на пороге, руки в боки…
– Да я недолго…
– Что недолго, вон, вчера шоферу драконы голову отъели…
Элла фыркает, она бы сама этому шоферу голову отъела, Элла говорит – гони во весь дух, а он еле плетется, ах, участок опасный…
– Доча! Слышишь меня?
– Слышу, слышу… не буду, не буду…
Обнимает отца. Целует. Знал бы он про змея… Ну, может, и к лучшему, что не знает, элла их потом познакомит…
Элла забирается в обсерваторию. Чтобы окончательно задобрить отца. И чтобы посмотреть в телескоп.
– Пап, а Земля где?
– Да на своем обычном месте.
– Не-е-е, ну где-е?
– Да я же тебе показывал… вот, вот…
Элла смотрит на крохотную точечку на небе. Как в детстве пытается разглядеть там Глаз Лондона, это колесо такое, и Биг Бен, и Харродс…
– А затемно не ходи, доча… драконы все-таки… – рука отца ложится на плечо, – я же за тебя боюсь…
Элла возвращается в замок, смотрит на хрустальное изваяние Земли. Хватает с подставки, с грохотом швыряет об стену.
Видеть Элла не может эту проклятую Землю…
– Когда на балконе ходят? – спрашивает Элла.
– М-м-м… в ясную погоду.
Дракон хмурится. Чуть заметно дымятся рога.
– А вот и нет, вот и нет! Кони на бал не ходят. Ни-ког-да! Отчего утка плывет?
– От берега.
– Ты знал, ты знал!
Кажется, Элла уже загадывала ему про утку. Неважно. Расстегивает куртку, змей впивается губами в ямочку между ключицами.
– А я в Интернете видела рифы коралловые… на Земле. Красиво так…
Змей кивает. С шорохом складывает перепончатые крылья.
– Мне там девчонка одна написала, Ванилька… говорит, ты где живешь, а то приезжай к нам в Питер… слушай, обидно так… что приехать не могу… Сидишь на этой Горгоне, света белого не видишь…
Змей кивает. И правда, мало света на Горгоне, солнышка бы побольше, тепла…
– Я потом на землю полечу.
– А меня с собой возьмешь?
– Обязательно. Мы с тобой дом на окраине Лондона купим… – Элла щурится, – в корзине лежало сто яиц, одно упало, сколько осталось?
– Н-нисколько.
– Правильно, – Элла впивается змею в губы…
– …а почему нисколько?
– А не знаю…
– Обманул, обманул, наобум сказал! – Элла подпрыгивает, обиженно сжимает кулачки….
– Па, а ты ракету когда построишь?
– Как только, так сразу.
– Па-а, я серьезно!
– Да погоди ты… не до того.
– Ну как не до того, мы когда на Землю полетим?
– Доча, ты чего думаешь, ракету построить, это как ванну кафелем выложить? Или как слугу сварганить, микросхемы впаять?
– Ну, па, ну строят же как-нибудь…
– Вот именно, что как-нибудь. Знаешь, сколько ракет падало? Вон, почитай… протон-эм… Вот так вроде все при всем, а она хлобысь – и оземь… Наш Персей тоже вроде бы ладно скроен был, крепко сшит, и на тебе… до Горгоны он еще как-то добрался, а тут… ну ты не помнишь, маленькая еще была…
– Ну, папка, я что, всю жизнь должна на Горгоне этой торчать?
– Ну ладно, ладно… посмотрим… если по ночам ходить не будешь. А то драконы же…
– Не буду, не буду…
Ради такого дела и пообещать можно. Хотя что драконы, что папа про них вообще знает, они сами человека боятся. Бывает, идешь по лесу, и шух-шух-шух, побежал кто-то по кустам, только и видели. Змей тоже раньше Эллу боялся… Элла ему пирожинки приносила… и книжки…
Змей…
Надо бы его с отцом познакомить…
Или…
Хотя…
А что, мысль…
Элла выходит из замка, идет к могилам на холме.
– Там дождь, моя госпожа, – говорит кто-то из слуг, пытается раскрыть над Эллой зонт. Элла стреляет в слугу, в упор, не идет, бежит прочь из замка.
Пропади оно все…
– Что между днем и ночью?
– Вечер.
– А вот и неправильно! Буква Эн! То поднимается, то опускается, а на самом деле стоит на месте?
– Проксима.
– Верно, – Элла смотрит на Проксиму, уходящую за холмы. Змей впивается губами Элле в щеку.
– Я что хотела-то… тебя с отцом познакомить…
Рога змея дымятся. Давно хотел побывать в замке на холме.
– Пошли… ты ему понравишься…
– Вот это Земля, – Элла показывает на хрустальную статуэтку, – а это вот так вот на земле выглядит Лазурный берег… – Элла показывает на обои, дракон кивает. Он и не знал, что в доме на холме так здорово, а Элла еще Интернет обещала…
– Ну, я сейчас, – Элла выпархивает из комнаты, куда-то на верхние этажи. Замирает у двери. Ждет.
Прислушивается.
Крики за дверью.
Пора. Элла выходит в зал, видит змея с перерубленным горлом. Кричит. Громко, отчаянно, не пришлось даже репетировать, крик вырвался сам собой…
– Ты убил его, убил, убил! – Элла заливается слезами.
– Доча, а я как должен был, чашечку кофе ему предложить, так, что ли?
– Да как ты не понимаешь, он мне друг был, друг! Я что теперь, всю жизнь одна должна быть?
Отец не понимает. Ну, не совсем не понимает. Недели две назад он совсем не понимал, когда Элла руки заламывала, кричала. Сейчас до него вроде как дошло, что виноват, надо только поднажать сильнее…
Элла хватает с вешалки плащ, хватает свой дневник Для Страданий и Стихов…
– Ухожу я от тебя, понял, да?
Элла собирается хлопнуть дверью, отец бросается за ней, ага, проникся…
– Доча, да дался тебе этот змей рогатый! Ну что, что я должен сделать, чтобы ты успокоилась?
Ага. Есть.
Элла делает вид, что задумалась.
– Ракету… давай… ракету делай… – завершает на высокой ноте, – я что, всю жизнь тут прозябать должна?
Элла спускается в ущелье. Ждет чего-то.
Может, он придет…
Слуги бы сейчас сказали, как может прийти тот, кого нет.
Накрапывает дождь, Элла не чувствует. Элла идет к могилам на холме, где мать, где отец, так и смог объяснить Элле, почему он умер, а что ты хочешь, доча, девяносто лет, девяносто, не девяносто, какая разница…
На третью могилу Элла старается не смотреть. Почему-то. Там даже креста нет, отец только руками развел, какой ему крест, он же не…
Элла идет к ангару, смотрит на вострый нос ракеты. Все готово, отец сам говорил, в отсек зайдешь, пристегнешься, жмешь на старт, дальше само все пойдет… слуг парочку возьми, механика и инженера…
Элла пинает стену ангара, пропади, пропади оно все пропадом… идет к замку, уже тронутому временем, проходит через облетающий сад. Поднимается в свои покои, где земля, земля, земля во всех ее проявлениях, Лондон, Париж, Манхэттен, Сан-Паулу, Питер…
Земля, земля…
Черная земля на могилах…
Элла падает лицом в подушку, пропади оно все пропадом…
Как люди
Дымка просачивается в комнату. Дымка. Ну да, я правильно сказал. Дымка. Главное, не забыть, Дымка, Дымка его зовут, Дымка… Дым-Ка. Очень просто запомнить, дым-м, так бомбы падали, когда столицу бомбили, ка-а, так эти кричали, черные, пернатые, которые сидели на трупах.
– Ну чего тебе?
– А ты не в курсе, как галстук увязывать?
– А это что такое?
Дымка смотрит на меня, тэ-экс, с вами все ясно. Чувствую, что краснею, так-то я готовился, меня только на прием званый. Галстук, галстук… что-то из мореплавания, левый галс, правый галс, галс-тук…
– Оставь… не надо.
– Шеф сказал, обязательно. Кто без галстука, того не возьмет.
Холодеет спина.
– А ты где галстук взял?
– Сам сделал.
– А покажи… – смотрю на тряпку, ничего мореплавательного не нахожу, – ну… а ты не увязывай… просто с собой возьми… в руке.
– Тоже верно, ну ты вообще гений…
Дымка усачивается в дверь, спохватываюсь:
– Стой, не увязывать надо говорить, а подвязывать.
– Да ну?
– Точно тебе говорю.
– Врешь всё, увязывать…
Надо будет посмотреть в словаре… бросаю одежду, иду в словарную, там уже сидит добрая половина наших, кто-то отчаянно вопит, так все-таки, щавель или щавель? Ты откуда такое слово вообще выискал, нет такого слова. Есть такое слово, вот, смотри…
Галстук, галстук… от нем хальс тух, шейный платок. Что такое нем, так до сих пор и не знаем, неместное что-то… нем, нем… шейный платок, а Дымка что накрутил, смотреть страшно… А вот, написано, повязывать галстук, по-вязывать, не у, не под, не над, не в, не на, – по.
По… шеф как-то понимает все эти правила, где мне до него, просто запомнить, и то хорошо будет…
По…
Кто-то в словарной переходит на звериный рык, тут же получает затрещину, тоже правильно, нечего тут… В словарную просачивается Дымка, ну что, что опять, не видишь, заняты люди…
– А… а рубашку как застегивать?
Смотрю на него. Оторопело.
– Что, не знаешь, как с пуговицами управляться?
– Не-е…
Шеф объяснял, ты куда смотрел?
– Да… не понял как-то.
Перевожу дух, хоть не я один не понял, и то хорошо. Затравленно оглядываю наших, у кого как рубашка надета, ни у кого никак не надета, вон двое что-то пытаются напялить, застежка спереди, нет, сзади, это на покойниках сзади, а я кто, покойник, или нет? а я почем знаю, кто ты…
Обреченно смотрю на список дел, что еще, а да, перечитать, перечитать все, время еще есть, успею. Иду в читалку, странно, что никого нет, ну правильно, все уже прочитали все и разошлись, я один как всегда в последнюю минуту…
Оглядываю фолианты, понимаю, что ничего я не прочитаю. Имя им легион… Напарываюсь на шефа, как-то некстати, вот сейчас спросит, как успехи, а никак…
– Как успехи?
Понимаю, что не могу врать. Этому до сих пор не научился, а шеф говорит, в первую очередь надо было…
– Слушайте… я это все… не перечитаю.
– Верно.
– Так что же…
– Хоть сколько-нибудь. Сколько можете. Страницу, две, три…
Перевожу дух. Страницу, может, еще осилю.
– Стой-стой… вы когда врать научитесь?
– М-м-м… я вчера Дымке петарду в штаны положил.
– Ну, вас на хрен. Вас только на переговоры.
Киваю. Это точно, нас всех только на переговоры. Раскусят в два счета.
Все-таки открываю книгу. Читаю. Еще. Еще. Не понимаю.
– У-лу-ко-мо-рья-дуб-зе-ле-ный…
Лукоморье… что за черт… море лука… или неприличное что-то… блин, вот сейчас спрошу у шефа, только огрызнется – стыдно не знать…
– Вопросы?
Обреченно смотрю на шефа.
– А… а лукоморье… это что?
– А-а, вы книжку эту взяли… поставьте. Никто не понимает. Лучше и не заморачивайтесь, а то спросят нас, а мы не знаем.
Открываю следующую книгу, вот здесь попонятнее будет.
– У-мер-о-дин-крес-тья-нин-и-ос-та-вил-сво-им-сы-но-вьям-стар-ше-му-мель-ни-цу-сред-не-му-ос-ла-а-млад-ше-му-ко-та…
Вот эта книга мне нравится, и сделана как, там потянешь, тут повернешь, и вертятся колеса у кареты, и страшный людоед превращается в страшного льва, и бежит по дороге черный кот в сапогах…
Кто-то одергивает меня, так и подскакиваю на месте, тьфу ты, я уже думал, людоед из книжки…
Дымка.
– А не знаешь… а штаны как?
– Ой, чучелко… вон, руки в штанины засунь, и готово.
– Неудобно.
– А что ты хочешь… вон, в книжках все герои жалуются, неудобно им в костюмах.
– Штанины длинные…
– Подверни, балда.
Помогаю подворачивать, ой, Дымка, Дымка, тебя только на званый прием. Задним числом вспоминаю, спохватываюсь, сначала же трусы надо, потом штаны…
– Вот так…
А, кстати, пока не забыл, у Дымки спросить…
– А вот это… куда вставлять?
– Эх ты, это в уши.
– И чего?
– И вот тут на кнопочку нажать.
Нажимаю. На кнопочку. Что-то непонятное, и в то же время родное, кажется, это и есть память предков…
– Прости-и-изем-ляа-а-а-ведь-мы-ещё-рас-тё-ё-ё-м…
Кусаю губы, только сейчас начинаю что-то понимать, что мы потеряли, вот так, продрали, профукали, много ещё что про, после того, как рвануло, да ещё до того, как рвануло, когда уже понятно было, что рванёт…
Подходит Дымка. Обреченно смотрю на него, ну не до тебя, не до тебя, иди, иди отсюда, что, кроме меня и спросить не у кого…
– А… а глаза куда?
– Эх ты, в глазницы.
– А глазницы, это где?
– На своем обычном месте, – вставляю Дымке глаза, заодно проверяю, все ли в порядке на лице, нос посередине, уши, губы, даже зубы правильно поставил… Нет, что-то не так, нет, что-то…
Ну да.
– Ты куда брови-то под глаза сунул, идиотище…
– А-а, их же под нос надо.
– Их над глазами надо, вот что… под нос…
– А я видел, у кого-то под носом…
– Мало ли что ты видел… и не такое померещится… чучелко…
Переставляю все, как надо. Интересно, когда нас раскусят, сразу или потом…
– А если совсем все не так пойдет? – спрашивал у шефа, с надеждой, с отчаянием.
Значит, переходим к пункту Цэ.
– Это… это что?
– Протокол не читали? Плохо, плохо… Пулю в лоб, если не так все пойдет…
– К-к-ому?
– Нам. Всем.
Холодеет спина.
Вот так. Пулю в лоб…
– Если не уверены, можете не ходить, – кивает шеф, мол, и без тебя тут отчаянные головы найдутся…
Собираемся во дворе, подтягиваемся, подстраиваемся, ловим какого-то придурка, который напялил штаны на ноги, придурок с пеной у рта уверяет, что так надо, да вы в книжках посмотрите, смотрим в книжках, а-а-а, точно, вот оно как надо-то, а то-то я смотрю, штанины длинные…
Идем через город, такой тихий, такой непривычный, когда никто не стреляет, никто никого не режет, не убивает, никто не сидит на площади среди руин, недоедает труп своего врага. И не верится, что так было, когда-то, чтобы никто не стрелял, чтобы вот так…