Не тычется. Смотрит на ледяной дворец под стеклом, большими глазами (желтыми, как две луны) смотрит на стеклянный куб. Что-то нездешнее, неведомое, невидимое мечется там, под стеклом, ищет выхода, не находит. Замирает. Делает глубокий вдох. Хочет шагнуть к кубу – не может, в изнеможении садится на диванчики посередине зала, влюбленная парочка слева недовольно косится на Венкеля (Тибора! Тибора!), справа бухаются на сиденье толпа девчонок в розовых топиках, а мне мама такая как бы говорит, а ты как бы это в музей пойдешь, а я такая говорю, а на фига мне этот музей упал, а мама такая, а я тебя одну по городу шататься не пущу, а я такая, как будто я, блин, по всем кабакам пьяная шляться буду, а мама такая…
Венкель (Тибор) не слышит, не видит, голоса вокруг сливаются в нечленораздельный гул, Венкель (Тибор) заставляет себя встать. Идет – шаг, два, три, десять, кто-то отодвигает Тибора, а разрешите, щелкает ледяной дворец на смартфон. Тибор разрешает, у Тибора вся вечность впереди.
Фабиан ждет, Фабиан подбирается, как перед прыжком, ну, же, ну…
Венкель чувствует Фабиана, Венкель чуть различимо поводит плечом, без паники, все по высшему разряду будет сделано…
Берет куб – медленно, плавно, как-то даже слишком плавно, Фабиан снова думает, громко думает, хоть бы руки у тебя потряслись, что ли, а то тут бесценный экспонат, а ты его хватаешь, будто кастрюлю у себя на кухне… Венкель (Тибор) думает в ответ, ага, руки потрясутся, вот я этими руками трясущимися и уроню все к черту. Но все-таки чуть-чуть подрагивает, самую малость. Фабиан думает – как это так получилось, или он насочинял себе, что может ответить Венкель, или они с Венкелем так давно плечом к плечу, что и так понятно, кто что подумал, кто что решил, или правда Фабиан слышит мысли Венкеля, вот так вот посадить их в разные комнаты, положить перед Венкелем пиковую даму, а Фабиан за стеной из колоды даму пик и выберет…
Ладно, не об этом речь. А вот. Венкель (который Тибор) берет куб, – люди замирают, люди еще не понимают, не верят, что вот так… Может, Венкель – работник музея, может, понес куда… Спохватываются, бегут к Венкелю (Тибору!), это еще что такое, поставьте на место, люди вскидывают автоматы, щелкают затворы, или чего там в автоматах щелкать должно…
Венкель (Тибор) замирает. Фабиан сигналит, давай, давай, давай, действуй, люди с автоматами тоже ждать не будут, когда ты решишься, у них инструкция, застрелят тебя к чертям и дело с концом. Что-то нездешнее, неведомое, невидимое настораживается, чует Тибора (Венкеля?), затихзает, настораживается, подбирается, готовое вырваться из куба.
Фабиан сжимает подлокотники. Ну же… ну…
Венкель (Тибор!) приподнимает куб, ищет, где он открывается, ну что ж такое, сколько раз показывали, как открывать, нет, бесполезно, что в лоб, что по лбу…
Ну же…
Ну…
Тибор (Венкель?) поднимает куб повыше, ледяной дворец жалобно вздрагивает, – миг – осколки разлетаются во все стороны, вдребезги, вдребезги, Фабиан хватается за грудь, черт, по сердцу, по сердцу, сердце вдребезги, черр-р-р-рт…
Выстрелы. Один, два, десять, миллион. Фабиан сжимает подлокотники так, что они трещат, смотрит, как стреляют – так его, так, так, чтоб неповадно было, черт, был бы у Фабиана автомат, он бы и сам по Венкелю зарядил. Не по Тибору, не по Тибору, нет тут никакого Тибора, один Венкель, черт бы его драл с потрохами…
Сам виноват.
Сам нарвался.
Нет, догадывался Фабиан, что Венкель что-нибудь такое выкинет, но не до такой степени, Венкель как всегда сам себя превзошел. Фабиан торжествующе смотрит на распростертую на полу долговязую фигуру в луже крови, так его, так, так…
– Стоп, снято!
Отлегает от сердца. Нет, не вдребезги, еще бьется, еще живет…
Фабиан переводит дух.
Люди как-то все обмякают, расслабляются, расползаются по своим углам, девушка-билетерша у входа нагибается, снимает туфли, в изнеможении садится на ступеньки, растирает ступни. Фабиан снова смотрит на Венкеля (Венкеля, Венкеля, никогда ему больше не быть Тибором!), почему он не встает, почему лежит на паркете, заснул, что ли, очень может быть, Фабиан вот тоже не помнит, когда последний раз нормально спал, правда что, посмотреть, что там отсняли, уползти домой, выключить телефон, и спать, спать, спать… А там что такое, почему люди тормошат Фабиана, почему кричат девчонки в розовых топиках, чего они там нажимают на своих смартфонах, какая, к чертовой матери, скорая, чего они там ищут жилку на тощей шее, что такое, что, что, что…
Фабиан долго собирался как перед прыжком, – теперь прыгает, выскакивает из кресла, бежит, расталкивая людей, теребит лежащего Венкеля, хорош уже придуриваться, вставай, кому говорят, напинаю щас, что значит, тело не трогать, это вам что, экспонат в музее, что значит, до приезда полиции, что значит…
8
– Где вы были, когда это случилось?
– Да вот… в кресле сидел.
– Кресло так и стояло?
– Да… а, нет, оно вот так было, чтобы я зал видел… а когда все случилось, я подскочил, побежал туда, где убили, кресло в сторону вот так поехало…
– Его убили… и вы к нему побежали?
– Да нет… по сюжету в него стрелять должны были, когда все случилось, мы и не шелохнулись никто… потом уже стоп, снято, минут пять прошло, спохватились, лежит, не шевелится…
– Оружие на площадке было?
Актеры смущенно косятся на пластиковые автоматы, полицейские с надеждой смотрят реквизит, вдруг попадется настоящее оружие – оружие не попадается. Люди в форме прочесывают музей, никого не впускать, не выпускать, ищут автоматы, что-то подсказывает Фабиану – не найдут…
– Давно знали убитого?
Фабиан хмурится:
– Два года… как сериал шел… вот я сценарий писал, актера на главную роль искал… вот он подвернулся… Я потом с него героя списывал…
– Стойте-стойте, вы сначала героя придумали, потом Венкеля встретили, или…
– …Да… нет… не… слушайте, чесслово, не помню я…
– Не помните?
– Не помню.
Полицейский бормочет что-то, кто их поймет, этих творческих людей, да они сами себя не понимают…
– Скажите… – полицейский хмурится, – конфликты какие-нибудь у вас с покойным были?
Фабиан хочет поспешно сказать нет, – тут же спохватывается, понимает, что не сможет сказать нет.
9
– Там это! Это!
– Чего такое?
– Да это же!
– А чего – это?
– Это – это!
– Да чего?
– Да это же самое!
Мальчишки орут, перекрикиваются, бегут, мамки орут, чтоб со двора не бежали, да какое там – бегут, только пятки сверкают, скорее, скорее, по главной улице, и к центру города, там же это… это самое…
Тпррру-у-у, стой.
Замирают возле оцепления. Осторожно приглядываются, как бы просочиться через ограждения, они же потихонечку, они же одним глазком, – не-е-т, люди в форме строго смотрят, чтобы никто не просочился, никто не пролез, ну, мальчишки и не лезут, так, глазами смотрят, а что, нет такого закона, что нельзя глазами смотреть. Смотрят, не понимают, что это за это такое, и почему из-за этого этого улицу перекрыли. Кумушки у ворот переговариваются, а чего там такое в центре, да кто ж его знает, вроде как аномалия какая-то, а я слышала, там пришельцы приземлились, да ты что, какие пришельцы, что ты несешь вообще, там вон земля разверзлась, и демоны ада вылезли. Да какие демоны, что вы мелете вообще, да ничего я не мелю, по телевизору же сказали…
– А дальше нельзя.
Таксист осторожно косится на пассажира, говорит:
– А дальше нельзя.
– А что такое? – Фабиан выволакивает себя из сна, смотрит в пустоту улицы.
– Оцеплено.
– А-а, ну-ну… – Фабиан выволакивает из машины массивное тело, идет к оцеплению, откуда уже выгоняют всех, всех, всех, кто-то рвется проехать, кого-то не пускают. Ну что там кричит таксист сзади, что ему неймется, что…
Что такое?
– А… а там… а нельзя…
– А в чем дело?
– А-а-а-а… там это… это…
Таксист боится, таксист оторопело показывает на что-то неведомое, жуткое, белесое, облепившее город там, там.
Фабиан кивает, вижу, вижу, размашистым шагом идет к веревкам с красными флажками, даже не смотрит на белое, жуткое, лежащее на земле. Два человека в форме бросаются Фабиану наперерез, машут руками, нельзя, нельзя, Фабиан говорит два слова, Фабиана пропускают – вот так, сразу, без вопросов. Толпа любопытных на улице изумленно смотрит, как пропускают Фабиана, большого, массивного, грузного. Может, надо быть большим, массивным и грузным, чтобы пропустили, да нет, вон толстяк какой-то просочиться пытался, не тут-то было, завернули, а он еще руками махал, а-а-а-а, я так всю жизнь на работу ходи-и-и-и-л, да что за беспредее-е-е-л, но его никто не слушал.
Ну да ладно.
Не до него.
И не до кого, и не до чего.
Главное – Фабиан. Вот Фабиан заходит за ограждения, охранники почтительно расступаются, кто-то спешит за Фабианом на полусогнутых, а можно автограф, на кого-то недовольно шикают, какой еще автограф, чего ты пристал, видишь, человек делом занят…
Да, Фабиан делом занят, Фабиан идет по улице, где лежит вот это белое, неведомое, и что-то белое хрустит под ногами Фабиана, он раньше и не знал, что это что-то может хрустеть. Человек в форме одергивает идущего, вы осторожнее, здесь опасно, что опасно, почему опасно, да вот же, человек в форме показывает наверх, на крыше нависло что-то полупрозрачное, острое, массивное. Вот-вот, упадет, голову проломит, мало не покажется. Фабиан кивает, спасибо, спасибо, идет дальше, кто-то снова сигналит – осторожнее, Фабиан смотрит вверх, там ничего нет, совсем ничего, тогда что же… не додумывает, земля скользит под ногами, роняет Фабиана – массивная туша рушится в белое, холодное, рыхлое. Кое-как поднимается, отряхивается, оглядывается – что-то тут не так, что-то людей в форме не видно, рассосались, расползлись кто куда, попрятались, что-то… Стена разверзается, из стены вырывается ледяное дыхание, Фабиан видит оскаленную ледяную пасть, ощеренную сосульками…
Стоп-стоп-стоп.
Недовольно хлопает в ладони, ледяная пасть меркнет, исчезает. Люди смотрят, люди ждут разноса, ну, сейчас начнется…
И верно, вот оно всё и начинается. Это что такое, говорит Фабиан, это что такое, я вас спрашиваю, наделали тут непонятно чего, какие-то пасти, зубы какие-то… ну откуда у них зубы, откуда пасть, в сценарии четко прописано – нематериальная субстанция. Нематериальная, а вы мне что сделали. Да мне-то что, что вы там представили, хоть запредставляйтесь себе, мне надо, чтобы вы как в сценарии сделали, вот что… Люди смущенно отступают, художник по эффектам бледнеет, молодой еще, недавно сюда пришел, боится всего. Фабиан подходит к оскаленной льдинками пасти, бросает туда кусок сахару.
10
Тибор сжимает зубы.
Вдох-выдох.
Так еще отец покойный учил, когда все жилки трясутся, надо так – вдох-выдох.
Идет, прислушивается к себе, пытается понять – началось или не началось, нет, вроде бы еще нет. Доходит до перекрестка, огибает женщину с коляской, останавливается, нашаривает в кармане телефон, да, слушаю, ага, ага, уже иду, сейчас буду. Хочет перейти улицу, на секунду замирает у витрины, смотрит на расставленные там часы, хочет шагнуть на переход…
Вот оно.
Здесь.
Сейчас.
Сжимает голову в ладонях, сгибается пополам, как от сильной боли, скрипит зубами, с трудом выжимает из себя:
– Пус… пус-ти… пус-ти… пус-ти…
Люди осторожно обходят Тибора, кто-то пугливо косится, дамочка на каблучищах делает крюк, чтобы подальше от Тибора, а то мало ли, еще не хватало, на людей кидаться начнет.
– Пусти… пусти… – срывается на крик, на хрип, – отпусти! Отпусти!
Падает на колени, сильнее зажимает голову ладонями, стискивает зубы. Прохожие шарахаются в стороны, кто-то набирает какой-то номер, алло, тут человеку плохо, да не знаю я, что случилось, да я его первый раз вижу…
Тибор срывается с места, бежит через дорогу, опрометью – визг тормозов, лай сирен, куда прешь, вообще жить надоело или как…
Тибор в изнеможении прислоняется к стене, переводит дух.
Вдох-выдох.
Прислушивается к себе.
Вроде отпустило. Да не вроде, а отпустило, ушло, ушло, ушло…
Фабиан хлопает в ладоши, стоп-стоп-стоп.
Тибор исчезает, Тибора больше нет, остается Венкель, растерянный, испуганный, смотрит на Фабиана, ну, сейчас начнется…
(Вдох-выдох)
И правда, вот оно, начинается, ты чего творишь, ты чего творишь-то, ты еще в судорогах забейся посреди улицы, чтобы тебе неотложку вызвали. Венкель не понимает, Венкель осторожно спрашивает – а как надо, уже делает крохотный шажок в сторону ограждений, сейчас покажут на выход, точно, сейчас покажут…
Фабиан сердится, что ты творишь, что творишь, ну вот же, идешь по улице, спокойно так себе идешь, и тут за голову хватаешься, неприметно так, а потом шепчешь тоже неприметно, про себя – пусти, пусти, пусти. Вот так. Чтобы люди и не подумали, что с тобой что-то не то, вот в упор посмотрят – не поймут, а зрители видят, куда уж яснее видят, что ты на грани…
Венкель не согласен, Венкель хмурится, Венкель возражает, да как это, да он же наваливается на сознание, да было же…
…осекается.
Бормочет какие-то извинения, отступает в сторону. Спохватывается, спрашивает сам себя, а что это было, а ничего не было, да нет же, было же нечто, навалившееся на сознание, было же – пусти-пусти-пусти…
11
Фабиан возвращается домой, долго возится с ключами, долго открывает двери, заходит, долго возится, чтобы закрыть, недовольно оглядывает большой зал, на кой черт слугу отпустил, на кой, на кой. Ладно, не до слуги сейчас, не до кого, не до чего… Фабиан поеживается от холодка, включает камин, зря, что ли, купил, – призрачное пламя пляшет на экране.
– Спаси меня…
Фабиан зажимает уши руками, черт побери, опять этот голос, опять, опять, опять.
– Я умираю… пожалуйста… спаси меня…
Фабиан проходит на кухню, щелкает чайником, черт, в чайнике воды нет, черт, черт, черт. Наливает кофе, накрывает на стол, зачем-то ставит два прибора, зачем, зачем, зачем…
– Пожалуйста…
Фабиан вспыхивает:
– Да ты дашь мне пожрать или нет? Спаси его… только и делаю, что его спасаю…
Сгущается тишина, нехорошая какая-то тишина, недобрая. Фабиан щелкает пультом, в комнатах и на лестницах вспыхивает свет, так-то лучше. Нет, тоже нехорошо, поменьше света, вот так – загораются маленькие светильники под старину. Что-то еще нужно было… что-то… что-то… а, ну да, чайник надо было еще один купить, наверх, в спальню, и холодильничек маленький, чтобы по сто раз туда-сюда в кухню не бегать…
Фабиан прислушивается.
Фабиану не по себе.
Оглядывается, окликает:
– Ты… ты здесь?
Тишина.
– Э-э-эй, ты тут, а?
Нет ответа.
– Слушай, ты хорош уже, ну видишь же, домой чуть живой пришел… тебе-то хорошо, тебе-то жрать не надо… – Фабиан говорит, тут же спохватывается, задумывается, да правда ли ему, этому не надо есть, а может, надо, а может, он кормится от Фабиана, ну как-то так, что Фабиан ест, а этот получает еду… Фабиан на всякий случай кладет себе на тарелку еще два шницеля, поливает грибным соусом, а то Тибору есть надо, Тибор измаялся весь.
Тибор…
Фабиан спасет Тибора.
Сегодня же. Вот прям щас, поднимается в спальню, включает ноут, устраивается поудобнее на постели, серия двенадцатая, акт четвертый, общим планом – Исторический Музей, его надо показать чуть-чуть сверху. Камера смотрит на толпу, снижается, выхватывает из толпы Тибора, вот он идет, то и дело замедляет шаг, боится чего-то. Камера… так и слышится в памяти голос препода, бить буду за камеру, нет таких слов в сценарии, а какие тогда, спрашивается, есть… А плевать хотел Фабиан на этого препода, и на всех хотел плевать, вот как хочет, вот так и пишет, понятно, да? Итак, Тибор поднимается по ступенькам, проходит в зал, лицо Тибора крупным планом, зрачок Тибора нервно пульсирует (у Венкеля это здорово получится), потом камера смотрит на ледяной дворец под стеклом, приближается, Тибор идет к стеклянному кубу, под которым ледяной дворец. Вот так. Здесь еще парочку-троечку эффектов добавить, чтобы показать, что там, внутри куба, что это не просто ледяной дворец, что там что-то живое, оно думает, чувствует, слышит и видит Тибора, зовет Тибора, полностью повелевает его разумом. Средним планом – Тибор хватает куб, – вот так, на глазах у всей толпы. Секундное замешательство, камера выхватывает из толпы несколько лиц, охранники с автоматами вскидывают оружие, немедленно поставьте экспонат. Вот тут зритель должен понять, что если Тибор не подчинится, его застрелят на месте, вот так, всей толпой расстреляют. Крупным планом лицо Тибора, – наваждение ненадолго отпускает его, но уже поздно, поздно, теперь одно из двух – или открыть куб, или погибнуть, обратной дороги нет…