- Ну, тогда в дом входи, - улыбнулась Анна, открывая перед ним дверь. - Гостем будешь?
В этих словах Юлу послышались вопросительные интонации. Отвечать не стал, о молча вошёл в дом следом за мачехой.
Для деревенского дома планировка была самая обычная - хлев, сени, две комнаты, разделённые глухой стеной.
- Проходи, садись, - сказал Анна, приглашая его в кухню. - Здесь теплее.
В обстановке кухни ничего особенного он тоже не заметил: старый буфет, сколоченный из тёмного дерева, стол, накрытый иссечённой трещинами клеёнкой, стулья. Печка-каменка вызвала интерес - в Росстани это стало уже редкостью. На белёной печной стене подвешены на леске пучки сухой травы. В простенке между окнами висели большие часы с маятником, они медленно, словно с неохотой отмеряли время этого уходящего холодного осеннего дня.
Пока Анна хлопотала, Юл украдкой её разглядывал. Прежде ему не удавалось как следует рассмотреть мачеху.
Анна была довольно молода, намного моложе отца. Юл никогда не мог понять, зачем он ей, невзрачный, худой, почти старик. Пожалуй, она была красива. Но в её внешности что-то настораживало: слишком жёсткая линия скул, слишком тонкие губы, слишком холодный блеск глаз. И двигалась она странно: слегка раскачиваясь вперёд-назад, как курица, но походка эта её совсем не портила.
- Проголодался, наверно? Не ждали, что приедешь, а то бы овцу зарезали, - сказала Анна и почему-то засмеялась.
Смех у неё был отрывистый, ироничный, с твёрдыми металлическими нотками.
- Да я не голодный, - смущённо пробормотал Юл.
Скрипнула входная дверь, и в кухню одна за другой вошли четыре женщины в длинных, как и у мачехи, платьях. Следом за ними отец. Направляясь к столу, он на секунду остановился возле Юла и шепнул:
- Будь осторожен.
Юл удивлённо вскинул глаза, но отец уже отошёл и как ни в чём не бывало уселся за противоположным концом стола.
Женщины молча принялись помогать мачехе, а она, вдруг раскраснелась, и нервно спросила:
- Ну, рассказывай, что стряслось?
- Люди пропадают, - ответил он, удивившись её проницательности, с чего это она взяла, что "стряслось".
- Человеческая жизнь нынче ничего не стоит, - буркнул отец.
- Мальчик шести лет, - не обращая внимания на отцовские слова, продолжал Юл. - Есть подозрение, что орудует маньяк.
- Маньяк, говоришь? - задумчиво проговорил отец. - Слово новое, а зло-то старое.
- Да не бывает зло старым или новым, - заметил Юл. - Зло всегда одно.
- Одно-то одно, да личин у него больно много, - продолжал отец. - Зло является в том облике, которому человек больше доверяет. Древнему демону нетрудно принять образ молодой женщины или доброго старичка. Теперь их маньяками называют.
Отец исподлобья смотрел на Юла.
- Иногда маньяками-педофилами, - уточнил Юл.
- Первенцы, - продолжил отец, назидательно подняв указательный палец, - принесённые в жертву древним демонам - это страшная плата за века свободы от их власти. Но вот какая странная штука, они возвращаются снова и снова. Скажи мне, Юлий, изменилось ли в мире хоть что-нибудь с тех времён, как люди открыто служили кровавым богам? А им требуются всё новые и новые жертвы. Почему, кто-нибудь из вас знает? А что делать, когда столкнёшься со злом в себе самом? Это такое важное знание, древняя наука. А люди всё забыли и вспоминать не хотят.
- А может так и надо? Забыть и не вспоминать никогда о зле? Похоронить его, - возразил Юл.
- Тогда зачем же ты пришёл сюда, Юлий? - вмешалась Анна. - Мы ведь только этого и хотим, чтобы вы про нас забыли, и сами ничего не желаем знать о вас!
- Я пришёл, потому что вам хорошо знакомы эти места. Может, подскажете, где искать мальчика, может, где-то здесь есть пещеры, заброшенные шахты? - спросил Юл.
- Ты здесь вырос, - усмехнулась Анна. - Тебе не хуже нас эти места известны. Тем более, что это твоя работа. Вот и ищи!
Она сурово посмотрела на отца, не давая ему и рта раскрыть, и велела всем садиться за стол.
Перед едой никто не произнёс никаких молитв, не предложил взяться за руки, чтобы "обменяться энергией". В общем, всё было вполне заурядно: миска каши, чугунок картошки, кувшин с молоком.
Странные молчаливые женщины, даже имён не назвавшие, так и сидели за общей трапезой, молча пряча глаза под низко надвинутыми платками. Ужин походил, скорее, на тризну.
Но, удивительное дело, он ел варёную картошку, время от времени поглядывая на сотрапезников, и не чувствовал себя чужим.
Юл посмотрел в окно. Солнце опустилось к самому горизонту.
Перехватив его взгляд, Анна громко объявила:
- А теперь чай.
Вставая, она опрокинула стул, словно пьяная.
- Мне пора, - сказал Юл, вставая.
Но отец, усаживая его обратно, попросил:
- Куда ты на ночь глядя?
- Ну, хорошо, - неуверенно согласился Юл, взглянув на телефон.
Сигнала по-прежнему не было. Подумав немного, он решил остаться на ночь. Всё-таки отец просит.
Безмолвные женщины принялись убирать тарелки и ставить на стол чашки.
Отец придвинулся к Юлу поближе и, вынимая из полотняного мешочка трубку, предложил:
- Покурим?
Они вышли на крыльцо. Потемневшее небо на горизонте пересекала полоса, похожая на кровоточащую рану.
Юл достал сигареты, щёлкнул зажигалкой, предложил отцу, и, стараясь поддержать разговор, похвалил:
- Красивая у тебя трубка. Вересковая?
- Да-а, - протянул отец. - Вещь старинная. Вереск суеты не терпит. Сборщики месяцами бродят по верещатнику, со знакомыми кустами разговаривают. А как соберут, непременно его умертвят сначала.
Юл чуть не поперхнулся от таких слов.
- Вереск, он ведь живой, - продолжал отец. - Если комель разрезать, то увидишь в сердцевине красноватую жидкость. Это кровь его. Из живого-то вереска трубка не получится. Он сначала годок отлежаться должен. Потом выварить. Потом просушить. В идеальном случае, ещё как минимум год.
Отец выпустил облако дыма и спросил, держа трубку за чубук:
- Ну, что скажешь о нашей жизни?
Его глаза внимательно изучали лицо Юла.
Что он мог ответить? Он и не видел-то ничего. Да и можно ли в нескольких словах выразить странное тягостное впечатление.
- Всё не так, как мне представлялось, - неуверенно начал он. - Да и что можно представить за такое короткое время?
- А вы разве пытаетесь? Разве вам это важно? Мать твоя, покойница, всё хотела, чтоб ты уехал, в институт поступил и человеком стал, как она говорила. Считала, что на земле человек главный. Опасное заблуждение. Ведь земля-то эта непростая. Она не всякого примет и не всякого отпустит. Не каждый сумеет через Власовы Пастбища пройти. Вот ты думаешь, почему сюда приехал?
Он смотрел на сына, прищурившись.
- Ну, родня всё-таки, - неуверенно сказал Юл.
- Правильно, сынок, родня, - подтвердил отец, продолжая смотреть на него испытующим взглядом. - Только неспроста ты именно сегодня к нам явился. Ведь ночь-то эта - Велесова. В эту ночь такую силу можно обрести! Если, конечно, страх преодолеешь, не побоишься в подземелье спуститься.
Перехватив непонимающий взгляд Юла, отец покачал головой.
- Память, она ведь как погреб глубокий, как подземелье. Ты, поди, и не спускался туда не разу, - он снисходительно улыбнулся. - А вот мы сегодня дверь-то закрывать не станем. Пусть предки заходят и за стол садятся вместе с нами. Может, и ты вспомнишь...
- Ну, да, - поддакнул Юл, холодея, чувствуя, что впутался во что-то странное, неконтролируемое. - В этой деревне ведь одни Власовы живут, мне сказали.
Отец тихо засмеялся.
- Все мы здесь Власовы дети. И земли эти, - он широким жестом обвёл окрестности, - отцу нашему принадлежат.
Голос его был холоден и беспристрастен, в нём не чувствовалось упрёка.
- Отцу? - переспросил Юл, чувствуя, насколько бессмысленными кажутся здесь, в этом странном месте все его чаяния, мечты, да и вся его жизнь.
- Мы ждём, - игнорируя его вопрос, многозначительно произнёс отец. - Ждём часа, когда этот мир снова станет нашим.
От этих слов Юла передёрнуло.
- Мир давно изменился, - сбрасывая странное наваждение, ответил он и поискал глазами, обо что погасить сигарету.
- Зато здесь, - прервал его отец, убирая трубку в карман, - всё осталось по-прежнему.
Они вернулись на кухню в тот момент, когда одна из женщин ставила на стол самовар.
- Вот и чай, - облегчённо вздохнул отец.
Они снова уселись. Анна налила в чашку Юла какую-то густую пахучую жидкость.
Юл потянул носом терпкий запах и осторожно отхлебнул. Голова закружилась.
"Из чего они делают это пойло, - подумал он. - Это же невозможно пить".
Словно в ответ на его мысли Анна успокоила:
- Да не бойся ты, глупый, сурица это. Не слыхал? Правильно. Напиток-то древний, забытый, рецепт его никто, кроме нас, и не помнит уже. Если мудр, то на пользу, ну, а коли глуп....
И вдруг она улыбнулась ему так, что он чуть со стула не упал. Потом медленно встала и, перегнувшись через стол, погладила его по щеке. Прикосновение было приятным, волнующим, в нём было что-то запретное, неприличное.
Юл невольно покраснел.
Анна села, как ни в чём не бывало, продолжая смотреть на него без улыбки.
- Пей, - приказала она.
Её глаза лихорадочно блестели.
Юл сделал большой глоток. Жар хлынул в пищевод и стал быстро распространяться по всему телу. Юл запаниковал.
- Тише, тише, - проговорила Анна, медленно стягивая с головы платок. Каштановые волосы рассыпались по плечам. - Ты не бойся. Не страшно это... Обойдётся...
Юл дёрнулся, попытался встать, но понял, что не чувствует ног. Он даже посмотрел под стол - убедиться, что они есть.
- Проводи сына, - сквозь смех приказала Анна отцу.
Отец зажёг свечу, помог разомлевшему Юлу подняться и повёл по тёмному коридору. Юлу показалось, что идут они очень долго. Наконец, отец остановил его, открыл дверь в комнату, и, пожелав ему спокойной ночи, ушёл.
Юл остался один. Когда глаза немного привыкли к темноте, дошёл до кровати и лёг лицом вниз. Какое-то время лежал поверх одеяла, прислушиваясь к звукам чужого дома.
Часы на кухне пробили одиннадцать раз. В темноте что-то щёлкало, поскрипывало. Юл повернуться на бок, и вдруг заметил слабый свет, проникающий сквозь щели между дверными досками. Потом чьи-то когти царапнули стену.
- Кто здесь? - тихо позвал Юл. - Отец, ты?
В ответ - тишина.
Юл встал с кровати и пошёл к двери.
- Кто тут? - спросил он тишину.
Ни звука. Он приоткрыл дверь. Потянуло холодным сквозняком.
Юл выглянул из комнаты.
В конце коридора со свечой в руке стояла мачеха. В длинной белой рубахе она походила на привидение.
- Иди за мной, - велела она и дунула на пламя.
В коридоре стало темно. Только светилась рубаха Анны.
Юл пошёл за белым силуэтом. Под лестницей, возле двери, ведущей в хлев, Анна остановилась и, низко склонившись над корзиной и что-то пробормотала.
- Анна, что вы делаете? - окликнул он.
Мачеха отчётливо произнесла, не оборачиваясь:
- Дети... Приходят и уходят, когда им вздумается, я никак не могу их найти.
- Может, мне поискать? - с бешено бьющимся сердцем спросил Юл.
Продолжая что-то бессвязно бормотать, мачеха выпрямилась и направилась к двери. Когда она поравнялась с ним, Юл увидел, что глаза у неё закатились, и видны только блестящие белки.
- Анна, вам плохо? - спросил он.
Не обращая внимания на его вопрос, она толкнула дверь и вышла на улицу. Он пошёл следом.
На улице было морозно. Юл поёжился. Не потому что замёрз, а потому что увидел... их.
Они молча стояли, опустив вдоль тел непомерно длинные руки. Над ними то потухала, то зажигалась луна, когда на неё наползали и вновь уплывали облака.
"Вот они какие, Власовы дети", - подумал Юл.
Знал, его ждут.
Потом они стали звать его, медленно и широко размахивая руками. От этих движений воздух, густой и тёмный, как черничный кисель, закручивался в спираль, формируя посреди вересковой пустоши длинный туннель.
А потом они подхватили Юла под руки, и повели. Он пошёл с ними, не понимая, зачем, просто, чтобы быть там, где ему и положено.
Его привели в большую пещеру. Стены подземного зала покрывала копоть, въевшаяся в камень. На стенах охрой - силуэты животных. Высокие своды прятались в глубоких тенях, но где-то в трещине, разрезавшей скалу, пульсировал огонь, отчего казалось, что нарисованные животные бегут куда-то по чёрному базальту. Впереди на каменной плите алтарь с лежащими на ней остатками окаменевшей органики.
Рядом с алтарём стояла Анна. Она была абсолютно голой. Юл смотрел, но не мог переварить увиденное - красивые плечи, грудь, тёмный треугольник под животом, стройные бёдра, а дальше...
Ступни Анны были развёрнуты пятками вперёд.
Юл глупо улыбнулся, ощутив в голове жуткую пустоту. Его затрясло, и захваченный этой вибрацией, он перестал следить за происходящим. И тогда он начал расти и увидел свои ноги сверху, откуда-то из-под сводов пещеры. Они показались ему такими маленькими, короткими, как бывает, когда стоишь в воде, и... развёрнутыми пятками вперёд.
Свет дрожал, и в этой круговерти по полу сатанинским колесом вращались жуткие уродливые тени.
Тем временем Анна толкала к нему большую корзину. В ней лежало что-то, прикрытое тряпкой. Юл потянул за край, но почувствовал сопротивление. Кто-то держался за тряпку и мешал ему. Он почему-то рассердился и сдёрнул покров.
Из корзины на него смотрело существо, в котором он с трудом узнал...
- Ккооляаа! - закричал он.
Скрюченное тельце, большая голова, растрёпанные светлые волосы, бледное сморщенное личико...
Юл звал мальчика по имени, но изо рта вырвались нечленораздельные звуки вперемешку с присвистом и хрипом. Это была не человеческая речь, а рёв чудовища, древнего и беспощадного.
- Деды приходите, с нами пейте и ядите! - закричала Анна.
А потом Юл стал двигался назад. Не в пространстве, а во времени. Вспышки света, тьма, теснота, жар... Над головой бурлящее чёрное небо, под ногами выжженная красная равнина, багровые потоки раскалённой лавы, сплошная пелена пепла...
Он вращался в хаосе саморазрушения, стремительно теряя человеческий облик. Мышцы жгло, суставы выворачивало, желудок скрутило в рвотных спазмах, во рту отвратительный привкус. На коже проступали чёрные оплетья вен, череп трещал, словно из него что-то со скрежетом выламывалось.
Потрясение, злоба, боль... Что-то неведомое, мощное, скованное долгой неподвижностью, проснулось и захватило его волю. На свет выбиралось нечто страшно голодное...
Он протянул руку и подтащил корзину к себе...
...Очнулся посреди пещеры совершенно голый. Он ничего не помнил, и не испытывал ничего, кроме сытости и огромного удовлетворения. В уголке рта повисла слюна, он вытер её тыльной стороной ладони. Оставаться в пещере не хотелось, здесь жутко воняло и было слишком сыро. Он поднялся и пошёл.
Долго куда-то брёл. По камням, по траве, по земле. Остановился возле воды. Тяжёлая, жирная, она сочилась из-под круглого валуна.
Он наклонился. С поверхности воды смотрело невероятное уродливое существо: три чёрных дыры на черепе со скошенным лбом и длинными острыми ушами.
- Ыыыы! - застонал он, беспомощно падая вперёд.
Вода накрыла его. Захлёбываясь, он отчаянно барахтался, надеясь, что вынырнет уже в реальный мир. Бил руками и ногами, широко открывал рот, глотая ледяную воду, словно хотел выпить её всю, и она, наконец, вытолкнула его на берег.
Он лежал неподвижно, без мыслей и чувств. А потом пришла боль. И осталась надолго, только она - невыносимая, жгучая, адская - боль перекрученных судорогой мышц и искорёженных суставов.
Когда отпустило, и он почувствовал, что окончательно очнулся, открыл глаза.
В пасмурном небе кружили чёрные птицы.
Он лежал на спине, широко раскинув руки, дыша ровно и спокойно, наслаждаясь покоем и отсутствием боли. Потом встал.