Фарел и Хелс, не моргая, смотрели друг на друга. Хелс первым отвел взгляд.
– Я хочу, чтобы мы поднялись наверх, – сказал он. – Мне есть, что сказать тебе, друг, и боюсь, от услышанного у тебя не улучшится настроения. Оно ждет нас. Я хочу тебе кое-что показать.
Мужчины поднялись на ноги. Глубоко в душе зарождалась паника.
***
Кладбище напоминало сон. Таинственное, загадочное, даже дикое, оно заставляло сердце биться чаще. Тело покрылось гусиной кожей. Полуразрушенные могилы, массивные кресты, темнота и одинокие звезды. Фарел не боялся, это было что-то другое. Осторожность, не страх, возможно волнение. Страх же спрятался где-то глубоко, не собираясь смыкать свои холодные скользкие пальцы,… а хотелось. То, что было написано в записке, которую показал Хелс, пугало, путая карты.
Фарел шел, спрятавшись в мыслях. Заметно нервничал Хелс.
– Ты думаешь это оно?
Фарел не расслышал вопрос.
– Что-что?
– Я говорю, что это оно, – Хелс шел медленно и осматривался по сторонам, вздрагивая каждый раз, когда тень падала на каменные надгробья, а ветер играл ветвями деревьев.
– Возможно, я уже ни в чем не уверен.
– Я тоже друг, я тоже… жуткое место, – добавил Хелс.
Туман, рассеявшийся по кладбищу, густел, падала видимость, и дышать с каждой минутой становилось сложнее. Смылись кресты надгробий, растаяли в тумане кроны деревьев, и вскоре им пришлось взяться за руки, чтобы не потерять друг друга из виду. Он шли, всматриваясь в белую пелену наугад, Фарел чувствовал как дрожит рука Хелса. Исчезла земля под ногами. В голове крутились слова из стиха, который показал Фарелу Хелс.
«Сквозь туман и сквозь печали,
Оставьте дома боль и страх,
Явитесь вы, мечтая,
О жизни, а не о грехах.
Когда часы покажут восемь,
А на кукушке будет семь,
Должны собраться вы и тихо,
Явиться в общий мавзолей.
Все лишнее оставьте дома,
А то спугнете лишь себя,
А если нет, задумайтесь,
И вспомнив, тихо скажите про себя,
Когда берем мы в долг, то надо помнить,
Что есть только один исход,
Отдать или смыть долг кровью,
А время ждет, время идет»
Поражала тишина – мертвенная, давящая и нагнетающая тишина, сгущающаяся подобно туману. Не было слышно собственных шагов. Исчез хруст веток под ногами, шелест опавших листьев, шорох травы.
«Ее нельзя нарушить», – думал Фарел.
Он хотел что-то сказать, но голос затерялся в тумане. Они шли в тишине собственных голосов.
Звук нарастал эхообразно, громче, громче и вскоре Фарел мог различить звук. Каркала ворона.
«А мне плевать», – думал комиссар.
Ярость исчезла. Он все сильнее сжимал скользкую, мокрую от пота руку Хелса. Дрожь мужчины передалась Фарелу. Хелс также сильно сжимал его руку. Голос, раздавшийся из тумана, заставил друзей остановиться.
– Кто здесь? – крикнул Хелс. Голос растаял в тумане.
– Говорю я, вы соглашаетесь, – кто-то говорил сквозь туман. Неприятный булькающий звук, как если бы Фарел слышал этот голос из-под толщи воды.
– Да, – совсем тихие голоса, которые друзья не узнали.
Фарел и Хелс, оборачиваясь по сторонам, пытались увидеть говорившего. Но тщетно – окружающий их звук шел со всех сторон.
– Я знаю все, остальное бесполезно, – сказал кто-то. – Не пытайтесь сопротивляться…
Фарел почувствовал, что говоривший не врет. Казалось друзья как обнаженные стояли сейчас посреди кладбище, вывернув наизнанку свое нутро. Он чувствовал внутри себя, в самой глубине собственного сознания чужое присутствие. Это чувство нельзя было передать и описать, это чувство нельзя было перепутать ни с чем. Он чувствовал себя униженным и оскорбленным, как будто кто-то здесь и сейчас надругался над ним. Стало жутко. Похоже те же самые ощущения испытывал старина Хелс, который закусив губу и щуря глаза всматривался в туман. По спинам друзей пробежал холодок. Фарел озирался по сторонам.
«Как такое может быть?», – стучало в голове.
– Не знаю, Фарел, как и ты еще три дня назад не знал, что твоя соседка будет мертва. Но она мертва. Ты убил ее. Понимаешь?
Голос как будто дал обдумать сказанное. Фарел потупил взгляд.
– Я защищался, – пробормотал он.
Голос оставил это без ответа.
– Вам будет больно. Ненадолго, – продолжил он. – Вы должны кое-что понять.
… Чудовищная вспышка боли…
Постепенно стали проявляться мутные очертания. Он чувствовал ощущение полета в облаках – легко, бесчувственно и самозабвенно. Здесь правила бесконечность и он не имел никакого права вмешиваться в чужую игру. Стоило забыть о жизни, о причудах и погрузиться в новый мир, врата которого открывала перед стариком судьба. Мир, где не было ощущения времени, только вольность, от которой слегка кружилась голова.
Снизу не то чтобы плыли, нет, скорее растворялись в сознании, обретая черты крыши городских построек. Мир рисовал дом – стены, окна, дверь. Дверь распахнулась, приглашая гостя зайти. Мгновение и Фарел оказался внутри. Не поспешил? Нет? В доме царила пустота, но несколько необычная, она живая. Она движется и первым Фарел увидел стол. Он громоздок и кажется, что ему не место в маленькой комнате. Но все хорошо, потому что в окнах загорелся свет все ярче и ярче, освещая комнату… Следом появились чувства. Радость, искренний детский смех. Глубокое удовлетворение. Все вокруг казалось таким знакомым, родным. Стул и человек появились одновременно. Теперь Фарел видел второй стул. На нем человек. Пока они похожи. Пока? Приятное удивление – появились идеи. Силуэт одного из сидящих приобрел очертания. Появилась одежда, выросли волосы. Второй по-прежнему светящийся силуэт. Губы, глаза, уши. Что-то есть в первом…
– Мне нужны деньги, – губы первого зашевелились. – Мне нужен этот пост.
Это же… Фарел. Прошлое… Фарел вдруг понял, что вернулся в прошлое.
– Старик глупец. Тем более Хелс тоже хочет начать дело. Нам надоело, что все дергают нами как куклами на веревочках.
Это лицо.
«Неужели это дерзкое, искривленное яростью лицо принадлежит мне?».
– Это доходит до крайности – продолжал молодой человек – Я чувствую, что поступаю правильно, я должен так поступать. Мысли, сны, все мое нутро велит сделать это.
Соседний силуэт переливался красками и Фарела слепил этот блеск.
– Достоин ли ты этого? – спросил силуэт.
– Да, – не задумываясь, ответил Фарел.
– За мечты надо платить, человек. Готовы ли вы заплатить?
Он кивнул.
– Не вопрос, ближе к делу.
Картинка взорвалась, разбившись в сознании Фарела на тысячи мелких кусочков…
… Воскресенье. Табличку «ЗАКРЫТО» Фарел повесил еще с утра и на всякий случай запер входную дверь на первом этаже, опасаясь, что обязательно найдется тот человек, кто придет на прием и будет нагло ломиться в двери. Нет, не сегодня. Вся контора не работала, а служащие отдыхали. Фарел поймал себя на мысли, что не дал ни одному из работников задания на дом, но и шут с ним. Вообще в этот день старик не хотел видеть никого. Следовало заплатить последний долг.
– Фух, к черту, будь все как будет, – прошептал Фарел.
Все нужные документы лежали в папке на столе. Все было сделано. Оставалось ждать.
… Шок прошел. Он не был удивлен, относясь к происходящему как к неизбежности.
«Сделать» – крутилось в голове – «И все будет кончено, теперь уже раз и навсегда».
Хелс не сомневался. Он сказал, что об этом никто не узнает.
«Все останется по-прежнему. Прочь, прочь дурные мысли. Все будет гораздо лучше. В сто, в тысячу раз. Я со всем справлюсь, – думал Хелс. – Со всем».
Ночь, а все уже сейчас было готово.
***
Кровавая лилово-бледная луна зависла в небе над кладбищем и медленно расползалась вширь. Грозно мчались по небесному своду тучи. Легкий ветерок ласкал прохладой. Шел двенадцатый месяц года Янтаря и где-то на надгробиях появились первые корочки инея. Жизнь замерла. Завернутый одеялом ребенок всхлипывал на руках Хелса и сосал соску. Старик покачивал малыша и пытался его успокоить. Рядом стоял Фарел. Он уткнулся подбородком в шерстяной платок, курил трубку, выпускал огромные клубы дыма, и то и дело сплевывал наземь горечь. Оба молчали. Хелс заметно похудел, и на щеках появились впадины, глаза запав внутрь, ничего не выражая, наблюдали за приближавшимся герцогом. Обычно живой, весь красный и горячий как поросенок Фарел сегодня был бледен как никогда и безучастно рассматривал надгробие близлежащей могилы с истертыми буквами на плите. Живот неприятно терзала изжога. Силуэт Турека приближался. Черный плащ развивался на ветру, обнажая спрятанный в кольчугу торс. Обернутое тяжелым шелковым одеялом дитя спало в плетенной корзине. Он окинул взглядом стариков.
– Здравствуйте, господа.
Фарел затянулся, чувствуя отвращение к самому себе.
– Отдай ему ребенка, – сказал он.
– Мы не будем ждать? – уточнил Хелс.
– Отдай ему ребенка, – сухо повторил Фарел.
Хелс молча протянул Туреку укутанное в простынь дитя. Ребенок невинно моргал сонными глазами и наблюдал за склонившимися над ним взрослыми мужчинами. Щечки малыша покрыл румянец. Этого ребенка кто-то подбросил несколько дней назад прямо под порог здания, где располагалось агентство Фарела. Как всегда оно бывало, без стука, чтобы не создавать лишний шум. И без какой-либо жалости, полагая, что РСДП сможет определить малыша в один из переполненных приютов Эвереста. Таких на тот момент было десять, а малышей, которых подкинули Фарелу только за эту неделю уже два. Толстяк проводил ребенка взглядом.
– Где ваше чадо?
– Вот он, – герцог замялся и указал на корзину позади себя, – Он там. Вы обещаете, что с ним все будет в порядке?
Фарел и Хелс промолчали. Комиссар опустил взгляд, подошел к красивой, вышитой узором корзине и заглянул внутрь. На дне лежал закутанный в пеленку ребенок.
– Здесь золото, – Турек отстегнул с ремня кожаный мешочек до отказа забитый монетами. – Двести золотых и два драгоценных камня. Я хочу поблагодарить вас за все.
Хелс закрыл глаза, вздохнул и покачал головой.
– Не стоит, нам за все заплачено, – сказал он.
Турек неуверенно вернул мешочек на место.
– Кто вы? – выдавил он.
Друзья промолчали. Фарел поставил рядом с собой корзину, в которой лежал наследник и посмотрел на появившиеся из кармана брюк часы. Рука старика дрожала. Неожиданная вспышка молнии осветила на его лице разрезавшие ото лба и до подбородка, жирные капли пота. Он взмок, хотя на улице было совсем не жарко. Стоявший рядом Хелс, озадаченно осматривался по сторонам.
Подул сильный ветер.
– Все будет, как мы договорились? Вы спасете его? – спросил Турек.
Ему никто не ответил. По кладбищу со всех сторон начал расстилаться туман. Через несколько секунд в тумане растаяли самые первые надгробия, заволокло призрачным светом луну и звезды. Герцог почувствовал, как растворяются в нем звуки ночи: шелест листьев, чириканье кузнечиков в траве. Легкое оцепенение сковало ноги и медленно поползло вверх.
– Оно идет, – послышался голос Фарела.
Туман растекался и уже через несколько минут блекло-серые хлопья окутали могилы всего в нескольких метрах от собравшейся компании. Турек сделал несколько шагов назад и оглянулся, но сзади смылись очертания дерева, до которого он смог дотянуться рукой. Герцог замер, коснулся рукояти меча.
– Да не будет имени у того, что не материально, – голос шел отовсюду.
Турек почувствовал, как эхом он растекся по его телу, больно покалывая кожу. Голос казался ледяным. В тумане что-то мелькнуло. Малые частички блекло-серой массы формировали силуэт. Вокруг могильников нетронутых туманом засквозил ветер, все больше и больше набиравший силу. Силуэт приобретал очертания. Послышался нервный смешок Фарела. В нос ударила вонь. Турек с трудом сдержал рвотный позыв.
Из тумана вышел маленький сутулый человек в черном балахоне. Под капюшоном зияла пустота, но уже через секунду в принца впились глаза незнакомца. Два красных, зияющих пустотой глаза. Турек пошатнулся. Это был он, тот самый человек, с которым герцог заключил сделку. Но человек ли…. По балахону незнакомца мелкими, будто статическими разрядами бегали молнии. Турек заметил, что земля под ногами незнакомца оказалась выжжена.
– Я ждал вас.
– Вы… – Турек запнулся, – Вы обещали, что проставите метку этому дитя.
Незнакомец обвел взглядом присутствующих и опустил голову вниз. Что-то в нем пугало, ужасало, но от него, ни на секунду нельзя было отвести взгляд.
– Поднеси мне ребенка.
Турек почувствовал, как по конечностям разлилось приятное жжение. Он смог пошевелить рукой. Пальцы, сжавшись в кулак, разжались, и он, вытянув закутанного в простынь малыша перед собой, двинулся к незнакомцу. Шаги давались с трудом. Он чувствовал тяжесть в ногах, будто к каждой из них привязали гирю. И чем ближе он подходил к незнакомцу, тем тяжелее давался каждый шаг. Вонь, гниющая, режущая обоняние, усиливалась. Незнакомец был недвижим и стоял молча, не поднимая головы. Только свечение вокруг запястий его рук усиливалось. Приятный яркий свет, плавно перетекающий к ладоням. Герцог аккуратно положил малыша у ног незнакомца и выпрямился. Глаза смотрели в пол. Теперь, как и тогда при их встрече, проснулось то самое чувство животного страха.
Незнакомец медленно поднял голову, руки плавно скользнули по сторонам, и через мгновение, лежавший на земле малыш воспарил в воздух…
Небо ярко вспыхнуло…
Прохладный ветерок приятно развеял волосы Турека, обдав свежестью. Он открыл глаза. Сверху на принца смотрело тихое, безоблачное небо, усыпанное мириадами звезд. Ярко светила луна. Откуда-то издалека до слуха донеслось тихое уханье филина. Герцог огляделся и понял, что стоит на кладбище совсем один. Исчез незнакомец в балахоне, исчезли старики. Рядом спокойно спал завернутый в простыню ребенок.
***
Все было готово. Пахло керосином. Фарел чувствовал, как начала кружиться голова и прикрыл нос рукавом, чтобы сбить запах. Совершенно не хотелось ни о чем думать. В пустой голове звенело. Да и это было бы излишним, неуместным. Пустым. Сколько нужно будет вина, чтобы забыть все это? Эти воспоминания, эту вонь…
Толстяк сжал кулаки и выплеснул остатки керосина на свой рабочий стол. Брызги попали на документы и несколько капель скатилось по табличке в самом центре стала, той самой, которую толстяк столько лет хранил и берег. Сердце больно сжималось в груди. Он знал, что другого выхода нет и не обманывал себя. Все прежние выводы и доводы казались ошибками. Сдутым шариком, лопнувшим мыльным пузырем. Следовало устыдиться. Но перед кем? Кого он обманывал? Уж не самого ли себя? Это низко, подло. Но не низкими ли, не подлыми были его мотивы? Он думал, что это два разных человека – сейчас и тридцать лет назад. Он думал, что изменился в лучшую сторону, забыл подробности. Умело исчезли факты. Ведь так? Так…. Не может быть по-другому. Были же слезы, были страдания. Он понимал, что все это было лишь пленкой, скрывающей наказание. Как все понятно сейчас. Толстяк поймал свой взгляд в отражении зеркала, которое висело на стене.
– Слизняк… – прошептал Фарел.
Мелочное, каверзное существо. Он понимал, что это заслуженные страдания. Он знал, что конец этому никогда не придет? По щеке потекли жаркие, горькие слезы. Красивый, чудный ребенок…. Из соседней комнаты Фарел слышал доносившийся детский плач. Старик закрыл глаза и сглотнул накопившуюся слюну. Ноги дрожали.
«Так не должно быть» – подумал он – «Я каюсь».