Не имея возможности маневрировать, весь состав, благодаря своим размерам, оказался отличной мишенью для стрельбы, и после часа напряжённой артиллерийской дуэли прекратил своё существование. Но двадцать английских гаубиц, против шести гаубиц и четырёх морских орудий суданцев, оказались большей силой, перемалывая сооружения своими снарядами.
Но укрепления возводились на протяжении года, и воины Алуллы смогли закопаться в песок, создав огромное количество валов, дзотов, с установленными там пулемётами, а также глубоких траншей, в которых и сидели сейчас солдаты. О таких укреплениях не раз, и не два рассказывал Мамба. Неизвестно, откуда он черпал свои знания, но то, что эти глиняно-песчаные дзоты на поверку оказались огромным преимуществом, перед наступающим плотными цепями противником, оказалось правдой.
Не выдержав убийственного ружейно-пулемётного и артиллерийского огня, воины газавата стали отступать, оставляя на поле боя убитых и раненых. Стремясь закрепить успех, ночью две тысячи солдат раса Алуллы атаковали гаубичные батареи. Не ожидавшие внезапного нападения, пехотинцы газавата и английская орудийная прислуга, не смогли оказать должного сопротивления и отступили, отдав батареи врагу.
Негры, невидимые во тьме, воспользовавшись этим, радостно заклёпывали орудия, разбивали орудийные замки, а один из нападавших, бывший казаком на службе у Мамбы, подкладывал взрывчатку в снарядные ящики, отматывая длинный бикфордов шнур, намереваясь зажечь его.
Во тьме сверкали вспышки оружейных выстрелов, слышался грохот разрывов, брань на разных языках, да блестело, отражаясь в свете луны и далёких звёзд, обнажённое холодное оружие. В довершении, по лагерю стали бить уцелевшие гаубицы Алуллы, после чего диверсионный отряд быстро отступил, предварительно подпалив бикфордов шнур.
Во всеобщей неразберихе ночной атаки, скоротечного боя и последующего отступления врага, никто не заметил слабый огонёк горящего фитиля. И через некоторое время, воины Алуллы, издалека напряженно всматривающиеся в картину ночного сражения, были вознаграждены незабываемым зрелищем взорвавшегося склада с боеприпасами.
Рвануло так, что грохот взрыва слышался, наверное, даже в Хартуме и Каире, насторожив и напугав их жителей. Утром, разозлённые ночной атакой, многочисленные воины газавата, под командованием английских офицеров, поспешно строились для решающей атаки.
Батареи английских полевых пушек были выдвинуты на максимально близкое расстояние к оборонным позициям, чтобы без помех расстреливать и так уже порядком разрушенные укрепления мамбовцев.
Арабские батальоны, изготовившись к атаке, пошли сначала развёрнутыми колоннами, а потом, перестроившись в густые цепи, побежали навстречу смерти. Воины раса Алуллы открыли ураганный огонь со всех укреплений, но он не сломил атакующих, которые, пользуясь своим численным превосходством и устилая всё трупами, устремились вперёд, в последнем усилии заняв, как оказалось, всего лишь первую линию обороны.
Крики ярости не помогли арабским воинам найти в себе мужество бесстрашно бежать навстречу смерти, сразу разрушив его огнём молчавших до этого момента батарей полевых пушек, пристрелянных заранее по первой линии обороны. Удар, произведенный этими скрытыми батареями, был внезапным и нанёс огромные потери уже и так обессиленным и уставшим от боя солдатам газавата.
В воздух полетели пыль и тела пытавшихся закрепиться здесь мусульман, но от мощного артиллерийского огня ничего не спасало, он был слишком силён. Не выдержав тяжёлых потерь, пехота стала откатываться назад. Вслед им неслись пулемётные очереди, со второй линии обороны, выкашивая обширные просеки в плотных цепях отступающих воинов.
Рас Аллула Куби, заметив, что солдаты газавата дрогнули, приказал усилить огонь, а потом, внезапно встав во весь рост, закричал: — Братья, воины, наш момент настал! Вперёд, в атаку! И да поможет нам Бог! За Мамбу!
— За Мамбу! — взревели все остальные и, перезаряжая на ходу винтовки, и пристёгивая к ним штыки, бросились из-за укрытий в атаку. Они быстро догнали уставших мусульман, расстреливая их в спины из винтовок, а потом настал черед и штыковой атаки.
Теряя людей, поредевшие пехотные батальоны стали откатываться назад, где генерал Сомерсгот готовил к бою последние, остававшиеся в резерве батальоны, благодаря которым он все — таки смог остановить наступательный порыв суданцев и отбросить их назад, с большими для себя потерями.
Потери арабов были очень велики. К тому же, мешал артиллерийский огонь батарей мамбовцев, который заставлял замолкать, один за другим, пулемёты обороны лагеря. Так, вслед за бежавшими солдатами газавата, мамбовцы и ворвались в лагерь. Битва закипела с удвоенной силой. Но после введения подкрепления, суданцы были вынуждены отступить.
Перегруппировав войска, генерал Сомерсгот лично возглавил атаку, желая подавить численным преимуществом своих войск оборону города, боясь, что орудия мамбовцев, стреляющие шрапнелью, нанесут его войскам такие потери, что они не смогут продолжать бой.
И снова воины газавата пошли в атаку, крича «Алла», «Аллах Акбар», как будто Аллах был только на их стороне. Но Осман Дигна так не считал. В его распоряжении было немного людей, всего около трёх тысяч, и все они сейчас находились в резерве. Большинство из них готовились к рукопашной схватке, планируя вступить в неё, как только будет захвачена вторая линия обороны.
Густые цепи воинов газавата вторично бросились захватывать первую линию обороны, а английские орудия, с переменным успехом, подавляли артиллерийский огонь заново открытых скрытых батарей суданцев.
Несмотря на всё это, мусульманские батальоны снова овладели первой линией траншей и, заняв их, бросились дальше, где их опять встретил пулемётный огонь. Покрывая ковром своих тел расстояние между двумя линиями, они рвались вперёд, предчувствуя победу. Численное преимущество было на стороне арабов, и они надеялись победить, но тщетно. Опять в работу включились молчавшие до этого пулемёты, а незаметные издалека дзоты открыли убийственный огонь, с минимального расстояния уничтожая волны атакующих.
Таких потерь не мог выдержать никто, и рас Алулла, в очередной раз, поднял воинов в атаку, введя в бой резерв, во главе с Османом Дигной. Дико завывая, они бросились в рукопашную, надеясь не на свои винтовки или сабли, а на короткоствольные револьверы, отлично показавшие себя в подобных схватках. Такой атаки воины газавата, во главе с почти выбитыми в процессе боя английскими офицерами, уже не смогли выдержать.
— Пленных не брать, — орал Алулла, широко размахивая саблей позади своих воинов, благоразумно не идя в атаку в первых рядах. Эта команда ещё более распалила атакующих, со звериной кровожадностью бешеного волка терзающих наступавших воинов газавата.
Расстреливая последние патроны, зарубая саблями, закалывая штыками, мусульмане убивали мусульман, а коптские христиане — христиан протестантских и англиканских. Язычники уничтожали всех подряд, не разбирая, под каким знаменем кто, где был, и какого цвета у него кожа, или на каком языке он говорил.
Им было всё равно! Кровь лилась рекой. Мольбы о помощи, поднятые вверх руки, никого не интересовали и не принимались во внимание. Как дикие звери, дорвавшиеся до сладкого мяса, убивали мамбовцы недавних «волков», которые с такой же яростью и жаждой убийства намеревались разделаться с ними, если бы победили. Но им не повезло, и теперь они гибли, устилая своими телами древние пески много повидавшей Нубийской пустыни.
Эта атака стала последней. В результате сражения многие пехотинцы, объявленного по указке англичан газавата, нашли здесь могилу. Сбежать удалось немногим. Бросая оружие, боеприпасы и остальные вещи, мешающие бежать, пытаясь поймать разбежавшихся коней обоза и артиллерийских упряжек, немногие уцелевшие разбегались во все стороны, кто конный, кто пеший, остальные сдались в плен.
Никто из них не собирался больше участвовать в этом безумии, называемом войной с Иоанном Тёмным, взявшим себе новое прозвище — «Мститель». Но оставались ещё двадцать две тысячи всадников, ушедших с Хуссейном Абдаллахом, судьба которых была не решена.
После победы, голова убитого в бою английского генерала была отрезана и высушена под жарким солнцем, а затем отправлена в дар ещё живой королеве, вместе с десятком чудом выживших пленных англичан. Рас Алулла взял на себя ответственность и от имени царя Судана, Иоанна Тёмного, написал в записке, приложенной к ней.
— «Милостивая королева, посылаю Вам столь экзотический подарок. Увы, в моей стране не цветут больше цветы любви, подобно прекрасным орхидеям в диких джунглях. В моей стране сейчас цветут страшные цветы смерти, так знакомые Вам! Прошу принять от меня этот подарок, в знак нашей вечной вражды и ответный жест на убийство моей невесты Заудиты. Вечный покой вам и маркизу Солсбери, титулованному убийце. Ваш смертельный враг, Иоанн Тёмный (Мститель), князь, король, царь и будущий император Африки».
О том, что Мамба потерял невесту, и кто за этим стоял, расу Алулле сообщил курьер, приплывший незадолго до наступления воинов газавата, который привез личное письмо от Мамбы и что-то передал и на словах. Так что здесь если и была отсебятина, то весьма условная и незначительная.
В руки воинов раса в ходе битвы попали богатые трофеи, состоящие из восемнадцати вполне исправных пулемётов и тридцати полевых орудий, а также почти пятидесяти тысяч винтовок и огромного количества боеприпасов, как к ним, так и к орудиям.
Глава газавата, Хуссейн Абдаллах, ещё не был пойман. Но на встречу с ним уже спешил сам Мамба.
Глава 4 Разгром
Две сотни всадников, из моей личной гвардии, совершали манёвры, смысл которых понятен был только мне. Пусть я был не самым лучшим наездником, но злость, желание отомстить и уже сформированная привычка идти до конца, творили чудеса. Многие подумают — опять «превозмогатель»!
Но нет, когда у тебя нет другого смысла жизни, когда ты годами только и делаешь, что преодолеваешь трудности, пытаешься обойти смертельные опасности и неожиданные ловушки, продумать свои действия, постоянно спотыкаясь и падая, а потом, вставая, идёшь вперёд, это переходит в привычку.
Если ты не умеешь — учись! Если не хочешь, а надо — заставь себя! Хочется порыдать? — рыдай, а потом, утерев слёзы и сопли, снова и снова пытайся сделать то, что не получается. И так до бесконечности. Старые, как мир, слова — «из искры возгорится пламя» — это квинтэссенция человеческой настойчивости и воли, и только это делает из человекоподобного существа действительно человека.
Вот и Мамба, набивая шишки и натирая мозоли, пытался неумело управлять благородным скакуном. Судорожно сжимая уздечку обеими руками, он старался заставить спокойную, вроде, кобылу делать сложные манёвры.
Кобыла ерепенилась, недовольно взбрыкивала, нетерпеливо перебирала ногами, пытаясь скинуть неумелого седока со своей спины. Слава Богу, это был не жеребец! Иначе я бы давно валялся на земле, придавленный тушей, а то и награждён ударами увесистых копыт.
Уж я насмотрелся, как несутся раздражённые неумелым седоком кони, пытаются кувыркаться вместе с ним, норовя сбросить седока вперёд или назад, брыкаясь задом. Ничего приятного.
Вот оттого и досталась мне спокойная кобыла, по кличке Марух, которая не сильно — то и понимала, что от неё хотят. Наконец, я смог скакать на ней достаточно быстро, трясясь в галопе, и научился быстро разворачиваться. Ну, и самое главное, по моей команде, на полном скаку, она останавливалась, имитируя ранение, и ложилась на землю.
Тот же самый манёвр отрабатывали и остальные две сотни. У каждого всадника, кроме короткого кавалерийского карабина, были два револьвера, а у десятников — ручные пулемёты Макклейна, названые им «БигМак». Тренировались мы так. Обе сотни неслись на врага, потом, в испуге от превосходящих сил, разворачивались и скакали во весь опор, нахлёстывая лошадей.
Через некоторое время, повинуясь моей, или моего сотника, команде, те, кто был вооружен пулеметами, имитировали ранение коней, падали с ними на землю и, установив сошки на седле и спрятавшись за крупом лошади, открывали огонь на поражение преследующего их противника.
Эти манёвры мы проводили в городе Эд Дамер, в ожидании известия от Айда Вашера, о разгроме отдельного отряда арабской конницы. После получения радостных новостей о победе, я немедленно отдал приказ на выступление, стремясь успеть на помощь расу Алулле, которого, по сути, бросил одного сражаться против всей армии газавата.
Мои войска выдвинулись вперёд, направляясь, одновременно, по реке, на плотах и лодках, и пешком, вдоль Нила. Через двое суток пути впереди показались очертания города Донгола.
Кроме шума третьего порога древней реки, мы различили доносившиеся оттуда звуки отчаянного боя. Подойдя ближе, мои передовые отряды заметили, что город Донгола осаждён армией газавата, и за него идёт яростный бой, исход которого был заранее предрешён, так как оборонял его только малочисленный отряд, оставленный там расой Алуллой.
С плотов и лодок мы открыли огонь, пытаясь не допустить захват и разграбление города. Но всё пошло совсем не так, как мною ранее задумывалось. Но и другого выхода не было.
С плотов стал высаживаться наш десант, с ходу вступая в бой за стратегический город, не давая возможности врагу им овладеть. Вдоль реки спешно подтягивалась пехота, стремясь успеть поддержать своих товарищей, опередивших их по реке. Я, с двумя сотнями личной гвардии, двигался вместе с пехотой.
***
Хуссейн Абдаллах надеялся с ходу захватить Донголу, и это ему уже почти удалось, если бы не приплывшие по Нилу мамбовцы, а вскоре, во главе основного войска, показался и сам Мамба.
Вся масса всадников газавата, обтекая город, на узких улочках которого не было смысла биться верхом, устремилась навстречу главному врагу, в роли которого был Иоанн Тёмный, восседавший на коне, со своим, воспетым во всех негритянских песнях, копьём.
Там, в тёмной массе войск, стали образовываться оборонительные стрелковые цепи, готовые встретить многочисленных всадников своим огнём. У царя Судана, Иоанна Тёмного, тоже была конница, но почти вся она находилась на противоположном берегу и теперь судорожно искала мелководье, чтобы переправиться и вступить в бой.
Хуссейн Абдаллах поблагодарил Аллаха за такой подарок судьбы и, совершив ритуальное движение руками, как будто бы омывая свои лицо и бороду, ещё раз помолился, благодаря Аллаха за посланную удачу, а потом, хлестнув жеребца изукрашенной серебром и золотом дорогой камчой, направил его прямиком в бой.
Заметив огромную массу конницы и верблюжьих всадников, мчащихся в атаку, Иоанн Тёмный, несомненно, испугался и, бросив свои войска, которые спешно стали окапываться и пристёгивать штыки к винтовкам, рванул, во главе всего лишь двух сотен всадников, в сторону от предстоящего места сражения.
«Аллах Акбар!» — вскричал, радуясь Хуссейн ибн Сауд, и во главе пяти тысяч всадников бросился за трусливым негром, заранее радуясь своей победе над чёрным шакалом. Остальные пятнадцать тысяч, или чуть больше, атаковали пехоту, надеясь опрокинуть в реку, стараясь успеть до спешившего на помощь суданцам большого отряда конницы, уже сумевшего отыскать брод.
Я громко матерился, настёгивая свою кобылу, вместе со всеми своими всадниками. Что за невезуха! Мало того, что пришлось с ходу вступать в бой за город, так ещё за нами увязалась не тысяча всадников, а…
Оглянувшись, я увидел огромную массу конных воинов, размахивающих оружием и несущихся за нами с громким улюлюканьем в азарте погони.
…а, по меньшей мере, их было в три раза больше, и никак не тысяча. А мой «БигМак»…, и я ласково провёл ладонью по черненой поверхности кожуха воздушного охлаждения, …мой «БигМак» ещё толком и не пристрелян.
Да и второй номер моего пулемётного расчёта, тут я покосился на скакавшую слева от меня Азель, которую навязал мне, практически насильно, Палач. Так вот, мой второй номер, вечно стремился закрыть меня своим упругим телом, а не подать мне очередной пулемётный диск.