— Спасибо, — полковник смущенно улыбнулся, отряхивая драгоценную сумку, — хреновый из меня боец, да?
— Нормальный, — буркнул я, кидая быстрый взгляд на разбирающих имущество пацанов — не хватало еще каких-нибудь усмешек в его адрес — ага, самое время! Ребятки оказались на высоте — или и на самом деле ничего не заметили.
— Да ладно, — Валера вздохнул, — сам знаю. Между прочим, когда-то мастером спорта по стрельбе был и разрядником по самбо! Ладно, не о том речь, вот последние данные отсюда — мне на аэродроме сообщили, здесь в радиусе десяти кэмэ почему-то связи нет — никаких сведений от пропавших групп по-прежнему не имеется. Правда, и изменений в структуре этой штуки тоже нет.
— А что за группы-то? — будто это имело теперь какое-то значение, переспросил я. — Ваши?
Валерий кивнул:
— «Альфа», Сережкины коллеги. Первая как раз тут базировалась, во внешней охране, вторую в эти же сутки самолетом перебросили. И все — ни связи, ни…
— А вообще — тут кто-то в округе еще остался? Ну, персонал там, обслуга какая-нибудь?
— Никого. Тех, кто был за полтора километра от нулевой отметки (что такое «нулевая отметка» переспрашивать я не стал — сам догадался: геометрический центр окружности кольца коллайдера) мы эвакуировали, а остальные… — он красноречиво кивнул в сторону высящегося вдалеке цилиндра:
— Оказались в зоне действия этой… под ним, короче…
— Ясно. Слушай, те ребята, что видеозапись сделали — они ж на машине ехали, так? А мы — на вертолете. Значит, моторы, бортовая электроника тут нормально работает?
Полковник несколько секунд молча смотрел на меня, затем неожиданно усмехнулся:
— А, понял. Ты про все эти отключения моторов в момент пролета НЛО, что ли? Да чушь все, это я тебе вполне авторитетно заявляю, — и, резко став серьезным, добавил:
— Нет, моторы работают, аккумуляторы не разряжаются, бортовая электрика и электроника тоже — только вот радиоволны отчего-то не проходят. Ну, вроде как глушит их что-то… или поглощает, допустим.
— Гут, — привычно подвел я итог разговору, боковым зрением усмотрев, что мои диверсанты уже готовы к выходу и даже успели по сигаретке нарушить устав. — Тогда пошли?
— Пошли, — согласился коллега, закидывая за плечо автомат и сумку, — старший, в общем-то, ты.
— Да ну? Тогда точно пошли, — не дождавшись комментария, я кивнул парням и потопал вперед.
Что-то мне подсказывало, что вперед можно именно топать, не ожидая ни предательского выстрела из зарослей, ни щелчка сработавшей «лягухи» под подошвой, ни какой-нибудь иной смертоносной или калечащей гадости. Потому что то, что ждало нас в паре километров впереди, было куда как более опасным…
Заметил я и еще кое-что — правда, делиться ни с кем пока не стал — здесь совсем не было птиц. И насекомых, которых по летнему времени — сами понимаете. И ветра тоже не было — по крайней мере, с тех пор, как утих поднятый винтами доставившей нас «вертушки» рукотворный смерч.
Природа, похоже, затаилась, ожидая чего-то, в чем мы, как надеялся Валера со-московскими-товарищами, сумеем разобраться…
Глава 5
Чем ближе мы подходили к территории нейтринной обсерватории — теперь уже, как я понимаю, с приставкой «бывшей» — тем меньше мне хотелось туда идти. Ну, разве что кто-то очень попросит… в приказном порядке.
Если на фото зависшее над кольцом ускорителя нечто казалось большим, на видеозаписи — огромным, а из кабины вертолета — исполинским, то сейчас, вблизи, оно было просто чудовищным. Прямо, как в далеком детстве — помню, когда я с родителями приходил на ВДНХ, первым делом, конечно же, хотел посмотреть на «настоящую космическую ракету» — в те далекие годы все дети хотели быть, исключительно, космонавтами, пожарниками и пограничниками. Так вот, от входа на выставку поставленная вертикально ракета-носитель казалась игрушечной; от киосков с заграничной разливной диковиной — «Фантой», где мы неизменно останавливались, она уже производила впечатление чего-то огромного, а стоящему под самым срезом дюз ребенку представлялась просто немыслимо-гигантской…
Вот так и сейчас — по мере нашего приближения исполинский цилиндр все рос и рос, пока не перестал быть, собственно, цилиндром — теперь это была просто темная, почти черная, стена, уходящая верхом куда-то за облака. Как ни глупо это звучит, но вблизи она большее всего напоминала (мне по крайней мере) темное шинельное сукно — и структурой, и цветом, и отсутствием на поверхности всяких и всяческих бликов. Нечто матовое, мрачное, начисто поглощающее — или правильнее сказать «всасывающее»? — в себя любой свет…
Ну, вот и снова дежа-вю: помнится, однажды я уже сталкивался с такой поглощающей всяческий свет поверхностью. Правда, в отличие от приснопамятного многогранника из старого гитлеровского подземелья, назвать поверхность этого гладкой и глубокой я бы не рискнул. Скорее, наоборот: она казалась вовсе лишенной всякого… ну… объема, что ли — и какой-то бархатистой. Короче, хрен его знает: тут и без моих художественных изысков ничего не понятно, так что скажу просто: была — и была. К сожалению, конечно.
В остальном (то есть, если не забивать голову всем вышеизложенным), наш недолгий путь ничем особенным отмечен не был: мы без задержек прошагали по асфальтированной подъездной дороге два километра, которых мне как раз хватило, чтобы кратко ввести остальных в курс дела. Ввести и показать, так сказать, на наглядном примере.
Особого оптимизма у личного состава полученное боевое задание не вызвало — что конкретно делать и с чем там предстоит столкнуться, я им, как вы понимаете, сообщить так и не смог, но близость к объекту уже сыграла свою роль: ребятки прониклись и, даже не дожидаясь приказа, разошлись боевыми парами по обочинам. Я же тем временем продолжал просто идти рядом с контрразведчиком, ибо ничего особо угрожающего усмотреть пока не мог.
Если, конечно, не считать оным девятикилометровую стеночку высотой аж до стратосферы впереди.
Возле входных ворот бывшей обсерватории нас ожидали. Поперек дороги стоял БТР с опознавательными знаками Закавказского военного округа и потертым трафаретным номером «349» на корпусе и с развернутой вдоль дороги башней, в теньке возле колес которого нес боевое дежурство патруль — четверо упакованных в камуфляж бойцов, по виду — явно не срочников и, скорее всего, даже не контрактников. Никак, коллеги… Интересно, кто? В смысле, «Альфа» или «Вымпел»?
Впрочем, спросить я не успел — один из патрульных вскочил на ноги и резво шагнул нам навстречу. Точнее — навстречу Валере:
— Товарищ полковник, капитан Евстих…
Полковник махнул рукой «вольно, мол!»:
— Что-то новое есть?
— Неа, — с легкостью перешел тот на неуставной язык, — все как раньше. Никаких изменений. Вообще никаких. Связи нет, мотор, правда, работает — и вон это еще тоже, — он кивнул на плоский блин CD-плеера в руках одного из своих подчиненных, не спеша занимающих вертикальное положение — к дисциплине капитанские ребята относились с чисто спецназовской наивностью. Значит, и вправду коллеги!
— Ясно. Потерпите пока, скоро из Нальчика будет вертолет, и вас сменят — я отдал приказ. Кстати, знакомьтесь, — Валерий обернулся ко мне:
— Подполковник Кондрацкий со своей группой. Пойдут туда же, куда и… — он замолчал, давая мне возможность самому докончить фразу. Или понять, что эти четверо — все, что осталось от первых двух посланных на исследование «объекта» групп.
— Алексей, — едва заметно изменившись в лице — Валерину недосказанную фразу понял не только я, — капитан пожал протянутую руку. Сделав вид, что ничего не заметил, я представился в ответ:
— Юрий. Давно тут?
— Третьи сутки. Нас первыми сюда дернули… вот с тех пор и сидим. Связи нет, была «вертушка», передала приказ: к «объекту» не приближаться, никого не впускать и… не выпускать, ждать прибытия группы из Москвы. Вот и ждем.
— Ну, значит, дождались! — подвел я итог нашему короткому разговору. — Пошли мы, да, товарищ полковник?
Валерий быстро кивнул: затягивать знакомство он явно не собирался, и мы двинулись дальше, провожаемые неумело скрываемыми сочувствующими взглядами капитанских ребят. Ладно, не впервой…
— Удачи, — капитан, обойдя бэтээр со стороны кормы, смотрел нам вслед. Странно как-то смотрел.
Оглянувшись, я встретился с ним взглядом и с очень серьезным видом кивнул. Да, ты прав, капитан, удача нам здорово понадобится. Ну, а насчет возвращения? На месте разберемся. И не надо так смотреть, капитан; не стоит…
— Обе группы были по пять человек, — негромко пояснил Валера, как только мы удалились от БТРа метров на пятьдесят. — Шли с интервалом в пять часов. Первая пешком, вторая на автомашине. И обе… — он махнул рукой. — Ни связи, ничего… Уже когда вторая пропала, решили перекрыть ущелье — там, на выезде из обсерватории, второй пост стоит. У нас ведь сначала кроме спутниковых снимков никаких подтверждений не было — видеозапись только вторая группа оставила.
Я рассеянно слушал, наблюдая за неумолимо приближающейся «стеной», идти до которой по дороге оставалось не больше сотни метров. Конечно, путь можно было и сократить, но для этого пришлось бы сойти с асфальта, а мне этого отчего-то не хотелось. На эшафот все-таки лучше идти по хорошей асфальтированной дороге…
Полковник между тем продолжал:
— А спешка, сам понимаешь, почему — нам-то часа три потребовалось, чтобы спутник сориентировать и на другую орбиту перевести, зато штатовский здесь уже который год висит. Именно из-за этой лаборатории. Значит, они видят то же, что и мы — причем с разницей в эти самые три часа. И хрен его знает, что они предпримут — рисковать «наверху», сам понимаешь, никому не хочется. Тем более, когда что-то эдакое случается…
— И что, часто случается? — просто, чтобы не молчать, переспросил я.
— Ну… — Валера искоса взглянул на меня, видимо в очередной раз прикидывая, не шутка ли это. — Вообще-то, впервые. Но ведь и эксперимент такого уровня тоже впервые! Кто ж знал…
— Угу, — согласился я, притормаживая — до намеченной мной точки в десятке метров от «объекта», оставалось идти не более минуты — значит, самое время перекурить. — Никто не знал. Наука почему-то вообще никогда и ничего не знает, предпочитая все решать опытным путем. А для опыта нужны подопытные зверушки…
— Это ты про нас? — на всякий случай уточнил полковник.
— Неа, — как обычно «честно» ответил я, — про мартышек. Лабораторных. Вот идем мы, шесть смешных обезьянок — все такие крутые, в комке, с оружием, а за нами наблюдают. Или наши же со спутника, или америкосы, или еще кто… Ладно, не бери в голову, разберемся. Просто я пессимистический оптимист, слыхал о таких?
Полковник замолчал — то ли на мартышку обиделся, то ли пытался представить себе, что такое «пессимистический оптимист». Зато мои пацаны, хоть и шли впереди, вне зоны аудиоконтакта, так сказать, довольно заржали — раз командир шутит — значит, все окей…
— Да ладно тебе, — я хлопнул Валеру по плечу, — говорю ж: не бери в голову. Вернемся мы — и знаешь почему?
— Нет, — угрюмо буркнул физик-контрразведчик, с опаской покосившись на меня.
— Потому что если еще и ты погибнешь рядом со мной, это будет уже слишком. Оттого я и болтаю всякую чушь, что до сих пор привыкнуть не могу, что это ты, а не Серега, понимаешь? Так что не переживай, теперь моя очередь… — я выкинул окурок и, прищурившись, взглянув на высящуюся впереди «стену»:
— Ну, а сейчас предложение, подкупающее своей новизной: пошли, прогуляемся?
— Туда? — с глуповатым выражением лица переспросил он.
— Туда, — не стал я спорить, — а что, есть другие варианты? — не дожидаясь ответа, я пошел вперед, бросив своим через плечо:
— Турист, за старшего. Если не вернемся, — я взглянул на часы, — через час — идите следом. И повнимательнее, не расслабляйтесь! Вернусь — не вернусь, а головы в случае чего все равно пооткручиваю!
Вот за что я искренне люблю своих парней и ни за что на свете не променяю их ни на кого другого — так это за то, что они никогда со мной не спорят. Даже Турист, с которым у нас разница в возрасте, прямо скажем, чисто символическая. Как командир сказал — так тому и быть. Даже если оный командир делает явную и стопроцентную глупость.
Как, например, вот прямо сейчас…
Вблизи — теперь я имею в виду «по-настоящему вблизи», а не с расстояния в несколько сотен метров — эта штуковина выглядела еще более впечатляюще и непонятно. Теперь она уже не напоминала шинельное сукно, а походила на… как бы это поточнее описать-то? Ну, представьте себе, например, дым от большого такого костра. От очень большого костра, километров девяти в окружности, я имею в виду. Представили? А теперь попытайтесь представить, что он, этот самый дым, совершенно неподвижный; застывший, словно на размытой черно-белой фотографии. Вот примерно так.
Первые несколько секунд мы с Валерой просто тупо стояли в нескольких метрах, не решаясь сделать последний шаг. Ну, тот самый, который «трудный самый». Идти вперед было глупо, не идти — еще глупей…
Скосив на полковника глаза, я вздохнул — ну и хрен с ним, пускай обижается! — и, протянув руку, стянул с его плеча автомат. Ох, трудно мне с тобой придется, коллега, задницей чую — трудно. Привычно отщелкнул вниз предохранитель, дослал в патронник патрон, вернул флажок на место и протянул назад.
Валерий, поправив ремень от сумки с ноутбуком, чуть виновато взглянул на меня и принял оружие: понимаю, не привык, в кабинете засиделся, бывает… ладно, разберемся.
Поймав себя на мысли, что начинаю просто тянуть время, я глубоко вздохнул и, не оглядываясь, шагнул вперед. Прямо в этот застывший в неподвижности ирреальный суконный дым…
Описать свои чувства? Это вряд ли, особенно, если и чувств-то почти никаких не было: не успели, понимаешь ли, сформироваться и оформиться в ощущения. Помню только одно: тяжесть. Немыслимую тяжесть, навалившуюся разом и как-то сразу со всех сторон.
Когда-то давно меня и всех ребят с моего курса пропустили через центрифугу — самую настоящую, из тех, на которых будущим космонавтам по полной программе дают прочувствовать, что их ждет на избранной трудовой стезе. Зачем это надо было нам, я до сих пор не знаю — на вестибулярный аппарат мы и так не жаловались, а угонять ракеты-носители с вражьих космодромов нам вряд ли предстояло, но приказы в нашей среде не обсуждаются, так что «оттестировались».
Вот сейчас я и испытал нечто подобное. Подобное — да не совсем: если там, в тесной центрифужной капсуле, перегрузка сминала мою плоть в полном соответствии с центробежными и центростремительными силами, то сейчас она обрушилась на меня со всех сторон. Меня сплющивало сверху вниз — и в то же время старалось раздавить в противоположном направлении; тяжесть одновременно наваливалась отовсюду сразу — с боков, спереди, сзади… и изнутри. Потрясающее, знаете ли, чувство, когда тебя одновременно — именно одновременно! — сжимает снаружи — и пытается размазать изнутри!
А потом все вдруг закончилось, и я вышел (выпал, вывалился, вынырнул, был вышвырнут или исторгнут — нужное подчеркнуть) из этого гипербарического кошмара наружу, к собственному удивлению и гордости, даже устояв на ногах.
Которые, впрочем, дрожали так, будто я только что сделал добрую сотню приседаний со штангой на плечах. Что-то мягко шлепнулось под ноги — опустив взгляд, я увидел собственный автомат, соскользнувший или сорванный странной перегрузкой с плеча. Наклонился, подобрал оружие, машинально проверив предохранитель. Руки предательски дрожали — похоже, я не только «приседал», но еще и жал эту проклятую штангу! — и резко обернулся, не то почувствовав, не то услышав за спиной какое-то движение. Полковник!
Валера как раз выпадал наружу (или внутрь?). Именно «выпадал», поскольку устоять на ногах ему, в отличие от меня, не удалось.