Покупки и крупные предметы перевозились исключительно на заднем сиденье «роллс-ройса». Если кто и открывал крышку багажника, так только сам Сандерленд. Он утверждал, что там внутри – особенный мир, бесконечный космос, удивительный и опасный.
Какие же, интересно, опасности могли там таиться?
Фурия считала его рассказы глупой выдумкой, но даже её отец смирился с таким ограничением и смущённо улыбался каждый раз, когда речь заходила о багажнике. Тиберий Ферфакс беспрекословно терпел причуды своего водителя. Сандерленд был непоколебим.
Иногда он всё же приоткрывал перед детьми свою миниатюрную вселенную.
Фурия, стараясь не показаться слишком уж любопытной, спросила:
– И сколько времени он уже этим занят?
– Пару минут, – сказал Пип.
Сандерленд отошёл от автомобиля на несколько шагов и скрестил руки на груди. В луче света, бившего из багажника, возникла белая фигура в костюме космонавта, который держал в руке верёвку, привязанную к ошейнику слона. Фурия отдала бы что угодно, лишь бы узнать, как именно этот зверь уместился в багажнике «роллс-ройса». Космонавт и слон ровным шагом удалились, оставляя в воздухе шлейф из серебряной пыли. Пип восторженно захлопал в ладоши, а Фурия вздохнула и отошла от окна.
– Ух ты! – закричал Пип. – Это было замечательно!
– Но это всего лишь глупая иллюзия.
Ну сколько можно объяснять ему, что к чему? С таким же успехом она могла бы поговорить со стенкой.
– Это просто фокус, как с кроликом, которого достают из шляпы. Некоторые пользуются шляпами, а Сандерленд – своим багажником.
Пип смерил сестру презрительным взглядом. Было совершенно ясно: с её мнением он не согласен. Целая вселенная! – читалось в его восторженном взгляде. Пип снова уставился в окно: там космонавт как раз заводил слона в ближайший лес. Как и всегда, найти какие-нибудь следы чудес Сандерленда потом будет невозможно. У Фурии имелась своя теория по поводу причудливых спектаклей: возможно, Сандерленд использовал проектор, скрытно установленный в багажнике.
Одно было совершенно точно: книги здесь были ни при чём, иначе её отец, а возможно, и сама Фурия, давно бы это почувствовали. Сандерленд ни капельки не владел библиомантикой, но зато он был отменным фокусником. Его чудачества уже перестали изумлять обитателей резиденции. Единственным, кого представления водителя продолжали восхищать и удивлять, словно он видел их впервые, был Пип. Такое вот странное противоречие: угрюмый Сандерленд, который и улыбался-то редко, не говоря уже о том, чтобы выражать восхищение или радость, отлично знал, как сделать счастливыми других. Почему-то с первого же дня он полюбил Пипа и каждый раз старался уделить ему внимание, а вот с Фурией водитель держался хоть и вежливо, но довольно скованно.
Она поймала себя на том, что тоже провожает взглядом шлейф из серебристых пылинок. Те падали на землю и растекались блестящими потоками. Сандерленд повернулся к окну и снова поклонился, затем захлопнул крышку багажника, сел за руль и повёл свой «роллс-ройс» на задний двор – там располагалась парковка. Именно так и заканчивались каждый раз эти странные представления, будто бы ничего удивительного и не произошло.
– Ну-ка марш в кровать! – Фурия спрыгнула со стола, и вдруг резкая боль пронзила её коленку, словно иглой.
Пип продолжал всматриваться в ночь. На горизонте занималась заря.
– До этого были рыцарь с копьём и лошадь, – сказал он, когда Фурия нежно, но настойчиво оторвала его от окна. – И огромная летучая мышь.
– Ты боишься клоунов, а летучих мышей – нет? – Она пристально поглядела на брата и покачала головой: – Пип Ферфакс, ты окончательно сошёл с ума!
Его клоунский рот, обведённый белилами, растянулся в слабой улыбке, потом Пип серьёзно кивнул:
– Я знаю.
– Пойдём-ка спать. Завтра утром у нас уроки, Теофил будет здесь уже в семь часов.
Частный учитель наведывался в их долину из Челтенхема четыре раза в неделю. Он приезжал на своём дребезжащем «форде», который удостоился лишь презрительной гримасы Сандерленда, когда тот впервые обнаружил его на парковке.
– Нет никого похожего на нас. – Пип всё ещё стоял у письменного стола, затем его взгляд упал на стопку книг перед кроватью Фурии. – Даже герои романов и те другие.
– Мы – род Розенкрейцев, – сказала Фурия. – Вернее, то, что от него осталось. И мы не смогли бы стать похожими на остальных, даже если бы старались изо всех сил.
– Мне бы так хотелось быть простым мальчишкой из ближайшего городка вроде Стенвея или Уинчкомба!
– Тогда нам пришлось бы тоже ходить в школу, и в церковь, и в разные кружки. А по выходным подстригать газон перед домом.
– У них есть друзья.
– А у нас есть книги.
Грустные глаза Пипа заставляли сердце Фурии сжиматься от боли, но она старалась не замечать этого взгляда. Единственное средство, которое помогало отвлечь брата от таких настроений, Фурия позаимствовала у Тиберия – просто не замечала их.
И всё же с каждым днём она всё больше волновалась за брата из-за его боязни клоунов. Отцу следовало бы что-то предпринять, но он дни и ночи напролёт проводил в одиночестве в своём кабинете и делал вид, что ничего на свете его больше не касается. Пип якобы должен был сам перерасти свои страхи. Но Фурия в это не верила. Пипу нужна была помощь, и в глубине души она чувствовала, что их водитель, Сандерленд, тоже это видел и старался поднять настроение грустному маленькому мальчику.
– Сладких снов, – сказал Пип и направился к двери.
Она последовала за ним и обняла его сзади:
– А давай завтра поищем вместе этого космонавта. Что скажешь?
Пип резко развернулся, глаза его сияли.
– После уроков?
Фурия улыбнулась и кивнула:
– А сейчас пойдём, я тебя провожу.
Глава шестая
Где-то над раскидистым деревом прострекотала сорока, спугнув пару голубей. На другом конце резиденции послышался шум мотора и через несколько секунд затих. Мистер Теофил завёл машину, и та, зафырчав, поехала к воротам.
Фурия захлопнула «Фантастико» и сползла с разрушенной стены, на которой довольно уютно провела первую половину дня. Сегодня ночью во сне она в сотый раз прочитала книгу Стивенсона «Остров сокровищ». На рассвете Фурия проснулась уставшей, как будто на ней возили воду. Она не могла контролировать, как часто и насколько долго она погружалась в чтение, но в её памяти оставались даже мельчайшие детали прочитанных во сне книг.
Чаще всего поутру их сюжеты казались ей сновидениями, в которых она сама была одним из действующих лиц.
Боль в колене утихла. Фурия больше не хромала, а когда поднималась или спускалась по лестнице, колено уже не напоминало о себе лишний раз. И всё-таки она решила прогулять урок Теофила и, уютно устроившись на римских развалинах, находившихся на заднем дворе, погрузилась в чтение «Фантастико». Теофил наверняка разозлится, как и всегда в подобных случаях, но Фурия не слишком-то переживала по этому поводу. Героиня книги Зибенштерна, в честь которой девочка получила своё имя, побеждала разбойников и рыцарей, неужели ей не удастся улизнуть от какого-то там учителя! Тем более что его самой страшной угрозой были дополнительные задачи по алгебре.
Фурия обошла руины, заросшие плющом, и направилась домой. Мимо неё прошмыгнула белка и скрылась в ветвях. В зарослях крапивы и папоротника копошились кролики. На деревьях пели птицы. Уже перед самым входом в дом она сунула книгу в сумку.
С остроконечной центральной башни поднялась стая ворон. Массивные печные трубы упирались в летнее небо. Иногда, если светило солнце, Фурия с чердака карабкалась на крышу, вместе с теплолюбивыми пауками устраивалась на нагретом лучами черепичном скате и наблюдала, как с востока, с моря, друг за другом медленно плывут облака. Здесь, наверху, часто дул сильный ветер, он забирался в каминные трубы и заунывно выл на разные голоса. И лишь ржавый флюгер на центральном фронтоне оставался неподвижным даже при самом сильном ветре.
Фурия бежала вдоль клумб под боковыми окнами, обдумывая, не остановиться ли и не почитать ли ещё чуть-чуть. Но ведь она дала обещание Пипу, и нарушать его было нельзя.
На площадке перед входом работали Вэкфорд и Сандерленд. Вэкфорд всё-таки сжалился и помог своему коллеге с мебелью. Вдвоём они – один в униформе, другой в синем комбинезоне – тащили к воротам туалетный столик. Фурия не помнила, стоял ли прежде этот столик в одной из шестидесяти четырёх комнат или валялся на чердаке. Девочка с болью наблюдала за тем, как вещи одна за другой перекочёвывали из дома на обочину дороги, чтобы их за бесценок купил какой-нибудь случайный прохожий. Деньгами, полученными от этой распродажи, их семья смогла бы оплатить хотя бы часть ежемесячных расходов.
Найти покупателей для такого хлама становилось всё сложнее. Отец Фурии не хотел пускать в дом профессиональных продавцов, поэтому торговля разворачивалась прямо у ворот, но с каждым днём покупателей становилось всё меньше. Чаще всего их имущество раскупали туристы, которые тряслись в своих автомобилях по извилистым просёлочным дорогам Котсуолда, пока не понимали, что безнадёжно заблудились среди возвышающихся изгородей, и не упирались прямо в ворота резиденции. Если они покупали что-нибудь из нагромождённого Сандерлендом скарба, тот угрюмо показывал им дорогу обратно к цивилизации. Если же туристы не проявляли интереса к пыльному антиквариату, он равнодушно наблюдал за тем, как они сворачивали не в ту сторону.
К крыльцу резиденции вели ступеньки. Справа от двери стояла массивная каменная скульптура – женщина в длинной накидке, в одной руке она держала открытую книгу, в другой – обнажённый меч. Святая Виборада, покровительница букинистов, погибла в десятом веке от рук венгерских завоевателей, отказавшись пустить их в библиотеку своего монастыря. Эта статуя когда-то охраняла вход в родовое поместье Розенкрейцев на Рейне. Когда оставшиеся в живых члены семьи бежали по реке на север, святую Вибораду они взяли с собой.
Статуя опустила каменный меч и преградила Фурии путь.
– Что для тебя чтение? – раздался откуда-то из глубины скульптуры глухой голос, но её каменное лицо при этом осталось совершенно неподвижным.
Пип каждый раз говорил: «Оно помогает избавиться от страха». Паулина отвечала: «Пустая трата времени». Вэкфорд бормотал что-то неразборчивое, а Сандерленд предпочитал пользоваться старым боковым входом для прислуги. Фурия отвечала на этот вопрос уже в тысячный раз, поэтому уверенным голосом повторила:
– Каждая книга – это убежище, в которое можно возвращаться снова и снова.
Услышав ответ, святая Виборада подняла меч и замерла в прежней позе.
– С тобой хочет поговорить отец, – сказала она, даже не пошевелив губами.
Фурия подумала, что её ждёт суровый выговор за сегодняшний прогул.
– Прямо сейчас?
– Да. Тебе надлежит принести ему немного чёрного льда.
Девочка насторожилась. Если отец требовал лёд, значит, у него наверняка не будет времени на то, чтобы выслушивать жалобы Теофила. В животе у Фурии всё сжалось.
Она открыла двери и побежала по коридору, облицованному старинной плиткой.
В углу стояла тяжёлая глиняная амфора, которая казалась больше прислонённых к противоположной стене часов. Когда Фурия была маленькой, ей всё время чудилось, что в этой амфоре лежит, свернувшись калачиком, разбойник, который укрылся там во время очередного нападения на резиденцию, а затем так и умер в ней от голода. Как ей пришла в голову подобная мысль, Фурия не помнила. Но книга, лежавшая сейчас в её сумке, наверняка сыграла в этом свою роль. Вот и сейчас Фурия искоса посмотрела на амфору и в который раз решила, что надо бы взять верёвку потолще и забраться по ней на край сосуда, чтобы наконец заглянуть внутрь.
Когда Фурия зашла в кухню, Паулина даже не заметила её. Кухарка, повернувшись спиной к двери и облокотившись на стол, задумчиво уставилась в окно. Было совсем непривычно видеть Паулину вот такой – молчаливой и неподвижной. Обычно в это время она готовила обед, орудуя горшками и кастрюлями и без умолку разговаривая сама с собой, или болтала с Вэкфордом, который частенько заглядывал к ней на кухню.
Паулина была умной женщиной и потому давно догадывалась, что очень нравится Вэкфорду.
На плите в большом котле что-то кипело. Пузырьки перепрыгивали через край, но Паулина рассеянно смотрела в глубь парка. Сегодня она повязала клетчатый фартук, покрыла голову сеткой для волос и закатала рукава блузки почти до локтей.
Подойдя к холодильной камере, Фурия нарочито громко кашлянула.
Паулина никак не отреагировала. Фурия озадаченно наморщила лоб и, вытащив из старого стеклянного шкафа миску, уже хотела нажать на ручку, открывавшую металлическую дверь холодильной камеры, как вдруг Паулина неожиданно заговорила:
– Ты снова за чёрным льдом?
Она так и не повернулась к девочке, и Фурии показалось, что в оконном стекле кухарка видит её отражение.
– Да, папа сказал, что ему нужно ещё немного.
– Последнее время это случается всё чаще.
– Возможно.
– Не будь наивной овечкой! – Голос Паулины был вовсе не укоризненным, скорее обеспокоенным. – Ты ведь всегда рядом, когда он им пользуется.
Фурия отпустила ручку двери и подошла к Паулине:
– Что-то случилось?
– Случилось? Нет, ничего.
– Ты уверена?
У Паулины вырвался тихий стон, и она повернулась к Фурии лицом, продолжая опираться всем телом на стол, будто боялась потерять равновесие.
– Я просто размышляла.
– Вэкфорд… – Фурия прикусила нижнюю губу.
Паулина улыбнулась:
– Он ничего не скажет, даже если его начнут пытать и бить палками.
– Может, тебе стоит самой это сделать? Я имею в виду беседу, а не битьё палками.
– Хочу ли я этого?
Фурия пожала плечами:
– Это ты мне скажи.
– Ах, всё так невероятно сложно. Он мне нравится, но…
– Недостаточно сильно?
Кухарка покачала головой:
– Нет, дело не в этом. Просто мне по душе моя жизнь, я люблю её такой, как она есть. Всё это. И ничего не хочу менять. Даже самую малость.
Фурия улыбнулась:
– Вэкфорд, кстати, вчера сказал, что он ненавидит перемены.
– Вот видишь. Может, именно поэтому нам стоит оставить всё, как есть.
«Это какая-то старческая логика, – подумала Фурия, – необязательно в неё вникать». Но она понимала, что именно вгоняет Паулину в такую задумчивость.
– Это из-за мебели, да? То есть не из-за неё самой, а из-за того, что она собой олицетворяет?
Из груди Паулины вырвался глубокий вздох:
– Это всего лишь часть… Как-то… всё вместе. Не думай об этом. Может, я просто стала слишком уж чувствительной ко всякой ерунде.
Фурия внимательно глядела на Паулину, а та старательно отводила глаза.
– Поверь, папа делает всё, что в его силах, чтобы не увольнять никого из вас. Ты и Вэкфорд – вы члены нашей семьи. И даже Сандерленд…
Это была неправда. Сандерленд для Фурии был и остался чужаком. Даже после пяти лет работы в поместье, несмотря на все его попытки развеселить Пипа, в его присутствии ей всегда было не по себе. Но единственными, кому она могла в этом признаться, были лампа и кресло.
– Я бы готовила для вас еду совершенно бесплатно, ты прекрасно это знаешь, – сказала Паулина, качая головой. – И твой отец тоже об этом догадывается. Мне хватило бы собственного уголка в резиденции да времени для прогулок по холмам. Понимаешь… Скоро ты станешь совсем такой же, как твой отец. Ты становишься всё более похожей на него.
– Ни за что на свете!
– Ты унаследовала его таланты, и, когда он пользуется чёрным льдом, ты всегда рядом. Он обучает тебя всем этим вещам. В один прекрасный день ты продолжишь его дело.
– Ну он не такой уж и старик. К тому же Пип – мальчик, он унаследует…
Паулина взяла руку девочки и погладила её ладонь.
– Ах, Фурия. Тебе неплохо было бы время от времени наведываться в мир, который там, за оградой, а не только смотреть в свои старые книги. Времена изменились. Сейчас всё совсем не так, как было сто лет назад даже здесь, в резиденции. И твой отец прекрасно это понимает. Он хочет, чтобы его наследием управляла ты, а не Пип.