Я смотрел гимназисту прямо в глаза, не моргая. Но боковым зрением заметил и перстень на пальце, и эмблему на рукаве – щит воздушника, третий курс. Явно совсем недавно прошел инициацию, овладев силой стихии.
Гимназист немного приостановился, потому что взгляда от него я не отрывал. Он же, глядя мне в глаза, ожидал ответа. С толикой легкого беспокойства, но больше с предвкушением – так бывает, когда слабый действует под крылом сильного. И когда понимает, что может себя вести в непривычно широких рамках безнаказанности.
Догадкой сверкнуло, что именно скандал и секс стал причиной интереса. Какой гимназист-воздушник все же молодец! Он нашел всего одну короткую фразу, которая все-все-все мне сразу объяснила: теперь окружающие знают, что я Алексей Петрович Юсупов-Штейнберг, а также наверняка и то, что голую Анастасию забирали утром из моей кровати.
За несколько кратких мгновений в мыслях промелькнула пара вариантов нейтральных ответов и возможных действий. Но кто-то сумрачный и темный шепнул, что хорошего исхода для меня не будет. Смех – оружие часто сильнее огнестрельного, и если я сейчас не сделаю то же, что совсем недавно сотворила на площадке Анастасия, мне будет только хуже. Причем времени на раздумья не оставалось. Еще миг, и белобрысый гимназист насмешливо пожмет плечами, развернется и уйдет, удовлетворившись результатом. Вероятно, найдет еще пару шутеек уже только для друзей, оставив меня обтекать.
– Прости, ты что-то сказал? – сморгнул я, нацепив на лицо приветливо-наивное выражение.
Вопросом поставил гимназиста в тупик. Парень явно ожидал от меня смущения, но никак не подобной реакции.
– Я… – едва-едва замялся белесый воздушник. Мне же этого хватило, чтобы перехватить инициативу.
– Что ты? Сопли не жуй, скажи нормально, – негромко, но уверенно произнес я.
Лицо воздушника моментально покраснело, причем так сильно, что белесые брови стали видны гораздо лучше.
– Тебя манерам не…
– Сколько видел в жизни одаренных, но таких альтернативных в первый раз, – уже повысил я голос, нагло перебивая. – Сформулируешь мысль, приходи снова. Давай, до свидания! – помахал я рукой небрежно, словно крошки стряхивая. И, показательно потеряв на краткий миг интерес, снова вскинулся, не давая гимназисту что-то сказать. Окинув его брезгливым взглядом, я произнес, чтоб уж наверняка: – Хамло… Господи, что за страшный век, какое вокруг быдло, – на фоне эха прошедшей лекции фон Колера смиренно и очень-очень тихо добавил я, возведя очи к небу. Сказал не для всех, но не настолько тихо, чтобы гимназист-воздушник не услышал.
Неприкрытое хамство вообще выглядит оскорбительно. А если хамить, при этом на голубом глазу еще и нагло обвиняя в этом оппонента, то это сверхоскорбительно-обидно. Но у меня не было другого выбора. Из двух зол, как правило, выбирают меньшее. А иного варианта сохранить хоть как-то лицо и не стать объектом всеобщего смеха я просто за столь короткий срок не нашел.
Гимназист не выдержал. Фразу он еще не сформулировал, но сделал шаг ближе ко мне, глядя со злостью и сжав кулаки. Явно на дуэль хочет вызвать.
– Да иди уже, – снова небрежно махнул я рукой. – По средам не подаю.
Вот так вот дружище – мысленно я даже пожалел совсем немного паренька. Нашел с кем связываться. Я вежливости в колпинских утренних электричках учился.
Несмотря на напряжение момента и всеобщее, направленное на меня усиливающееся внимание, я смог сохранить спокойствие и вернуться к экрану ассистанта. Даже не поменял непринужденную позу, так что по виду получалось, что гимназист-третьекурсник передо мной отчитался, а теперь стоит в ожидании. Ему это очень не понравилось, и он совершил ошибку, которую я ждал: парень резко шагнул вперед, и попробовал заставить меня встать.
Воздушник схватил меня за плечо и собрался рывком дернуть, но я уже вставал сам, словно распрямившаяся тугая пружина. Ускорившись и входя в скольжение, я вбил кулак ему под ребра – селезенку точно порвал. Добавил левой, апперкотом, но сверкнула яркая вспышка, и кулак пронзило острой болью – с запозданием сработала защита гимназиста. Глаза его ярко вспыхнули магическим светом. Он попытался разогнуться, но я ударил еще раз. Причем сделал это интуитивно – хлестко, кошачьей лапой, целясь в глаза.
Кисть в момент удара окутало едва заметной серой пеленой, формирующейся из лоскутов завихрений мрака. Словно в замедленной съемке я наблюдал, как мои пальцы вскрывают и рвут слой защиты на лице воздушника, словно когти толстую полиэтиленовую пленку. Вдруг, почти ослепляя на миг, сверкнуло еще раз; со звонким лопнувшим звуком взвихрилась хрустальным водопадом разбитая защита, а воздушник истошно закричал. Из его лопнувших бровей хлынула кровь, заливая лицо. Он зажмурился, но в рефлекторной попытке защититься вскинул правую руку, кисть которой обуял серый вихрь сияния.
Перехватив юного воздушного мага, я рывком его бросил, укладывая ничком на скамейку. Правая рука парня легла как надо, вдоль двух деревянных перекладин. Мне оставалось только прыгнуть и пяткой вбить ее в зазор рукой. Гимназист закричал. Расстояние между перекладинами скамейки было нешироким, так что сломанные кости и содранная до мяса кожа гарантированы. Опасаясь применения магии, я добавил ему еще раз, ногой в затылок, успокаивая. Затих вроде – прислушался я на миг в полнейшей тишине и спрыгнул со скамейки на землю. Звучно хрустнул гравий под ногами, кто-то громко выдохнул.
Если сейчас развернусь и попробую уйти, мне может прилететь – понял я, глядя в глаза собравшимся гимназистам. Компания, в которой был воздушник, молчаливо напряглась, но пока все замерли в ожидании. Остальные гимназисты вокруг смотрели с восторженным интересом. Все получили желаемое зрелище. Пусть и унижения физического, а не морального, как было сказано в первоначальной программке. Пусть не московское Динамо, а ереванский Арарат, и не выиграли, а проиграли – но все равно интересно же.
– Как его зовут? – поинтересовался я безадресно.
– Антон Аверьянов, – ответила одна из девушек поодаль, сидевшая на траве, по-турецки скрестив ноги.
– Какой Антон Аверьянов неуклюжий, – произнес я с искренним сочувствием. – Это же надо так неудачно поскользнуться и упасть, ц-ц-ц… – с сожалением покачав головой, я открыл ассистант и активировал сигнал вызова помощи целителей в меню. Добавил пометку срочности, закрыл проекцию экрана и еще раз оглядел присутствующих.
– Господин Антон Аверьянов думал, что, выполняя роль шакала-подпевалы, он защищен, – заговорил я ровным голосом. – Но он ошибся. Так иногда бывает. Если еще кто-то захочет пошутить надо мной по чужой указке, присылайте сразу вызов на дуэль, дешевле будет. Или будете так же лежать, обмочившись от боли и страха.
Штаны у него сухие, кстати. Но мог же я ошибиться, верно?
Повернувшись к нелепо раскоряченному, вбитому в скамью воздушнику, я поднял его левую руку. Ухоженная белая кисть, которая не знала тяжелой работы. Кольцо на пальце, с пустым серебряным щитом. Сразу снять не получилось, пришлось резко дернуть. Не по размеру, маловато. Хотя может, гимназист пил-гулял вчера, и до сих пор отекший ходит.
Пока снимал перстень, Аверьянов понемногу приходил в себя – начал мычать и пытаться шевелиться. Подумав немного, я сломал ему безымянный палец, с которого только что снял кольцо.
– Эй, уважаемый, – похлопал я взвывшего гимназиста, который от боли окончательно пришел в себя. – За перстнем своим хозяина пришлешь, который тебе команду дал в мою сторону полаять. Пока ребят, не болейте, – выпрямился я и, оглядев собравшихся рядом юношей и девушек, развернулся.
Уходя, чувствовал на себе жгущие взгляды спутников воздушника. И понимал, что сейчас иду по краю. Со всеми не факт, что справлюсь. Но первого, кто решился бы взять на себя ответственность и нарушить правила гимназии, не нашлось. Ушел я беспрепятственно. Пришлось только в сторонку отойти почти сразу, когда по неширокой дорожке пробежало сразу три гимназистки-целительницы.
Дошел по тенистым аллеям до другого конца парка, присел на скамейку уже здесь. Пока шагал, обдумывал произошедшее. Вроде со всех сторон поступил правильно.
Белесый воздушник сказал мне: «…инцест дело семейное». Если бы я промедлил с реакцией, стал бы объектом прямых насмешек, а каждому смеющемуся вызов на дуэль не кинешь. Тем более за что – за фразу про инцест? «А почему эта фраза для вас оскорбительна, Артур Сергеевич?»
Сейчас, когда гимназист-воздушник случайно поскользнулся и упал на скамейку, теперь уже он в невыгодной позиции. Не представившись, пристал ко мне с глупой фразой. Когда я попросил его меня не отвлекать, попытался применить физическую силу. Конечно, я испугался. А что было дальше, не помню. Особенно когда господин гимназист активировал магические способности, я очень сильно испугался и вообще не понял, что произошло потом, господин учитель. Как-то так.
Тем более он будет выглядеть глупо, если хватит ума заявить о том, что он не сам поскользнулся, а я его в скамейку вбил. Тогда придется сначала объяснить, зачем он вообще ко мне обратился и что именно сказал. Если ко мне и будут претензии какие-либо по хамоватому ответу, то это не страшно. Проустите – с английским выговором, – я недауно в Мать-Россиа, не знал, что «жеуать соупли» оскоурбление, готоу принести искренние извинениа.
Спокойно обдумав произошедшее со всех сторон, я вдруг вспомнил о трофее в кармане. Когда доставал, ощутил весьма необычный эффект – кольцо слегка отталкивалось от кожи, словно моя рука была магнитом, повернутым к печатке одинаковым полюсом. Проверяя неожиданную догадку, я раскрыл ладонь, и перстень чуть воспарил над кожей.
Интересно. Оставшийся у меня перстень убитого Сергея, жизнь которого послужила материалом для слепка души на мне, был мертв. Этот же наполнен энергией, причем мне совсем не близкой. Продолжая внимательно вглядываться в перстень, я увидел на печатке проявляющийся герб: на голубом фоне серебряная стена с тремя башнями, над стеной длань из облака с серебряным же мечом.
Я видел этот родовой знак на занятиях с фон Колером. Это герб одного из национальных кланов. Но точно не Разумовские и не Юсуповы. Названия не запомнил, потому что я не дворянский или боярский сын, для меня гербовая азбука пока темный лес, в отличие от. Еще и помощника личного терминала с доступной в любой момент справочной информацией нет.
Хотя… может, достать и пользоваться в поместье? Зачем придумывать себе трудности и героически их преодолевать, если гору можно обойти? – поинтересовался я сам у себя. Учитывая, что кроме школы у меня сейчас будут еще проблемы с родом Юсуповых-Штейнберг, без личного терминала мне будет непросто.
Решено – надо брать, сегодня же озадачу Планшета. Отсутствие знаний сужает кругозор и ворует время, так что личный, пусть даже левый терминал лишним не будет. Не все же Мустафу дергать по каждому пустяковому вопросу.
Бросив короткий взгляд на перстень, я убрал его в карман. Прекрасно, одним противником больше. Весь мир против меня – патетически вздохнул я, и вдруг вспомнил. Мысль, которая не давала покоя мне совсем недавно, пришла, когда не ждали. Казавшиеся важными догадки, которые я совсем недавно пытался поймать за хвост, испытывая самые настоящие муки томления неразгаданной загадки при мыслях об Анастасии, оказались просты до безобразия. Белокожая княжна, с иссиня-черными волосами, просто своим образом напоминает мне каноничную Белоснежку из сказки.
«Поздравляю, Артур Сергеевич, одной проблемой меньше», – сообщил мне внутренний голос.
– Спасибо, дорогой, – вслух ответил я, возвращаясь к ассистенту.
Следующие два часа мне никто не помешал обдумывать ситуацию, в которую я попал и набрасывать план договора с Анастасией. Додумался до того, что голова загудела от напряжения, но примерный костяк мыслей и идей сформировал. Примерный, и пока сырой – но даже не переживал по этому поводу. Сегодня с княжной мы точно не договоримся, потому что не мандарин ведь планируем делить. Кроме того, появилась немаловажная тема для беседы – слив информации о завещании и об утреннем вояже Анастасии. Это наверняка, потому что иначе шутки про инцест бы не было.
Сигнал оповещения ассистанта прозвучал неожиданно. Очень уж погрузился в планы. Я поднялся и, периодически сверяясь с навигатором, направился к малому полигону. Который представлял из себя подземный бункер, причем немалых размеров. Здание, сравнимое по площади со стадионом-двадцатитысячником, только накрытое сферой бетонной крыши, засаженной газонами и даже небольшими деревцами.
Черт, дел и так много, и эта еще встреча с инструктором так не в тему. Надеюсь, все по-быстрому сейчас закончится, и я в поместье Юсуповых-Штейнберг наконец поеду. Ну не больше часа еще потеряю, по идее. С фон Колером вообще меньше чем в полчаса уложились.
Миновав пустынный холл, по маркеру указателя ассистанта дошел до лифта и спустился на минус третий этаж. Прошел по длинному коридору без единой двери и оказался в приличных размеров помещении. Здесь вдоль стены находился с десяток оружейных шкафов, чуть поодаль стойка тира, за которой в полутьме стрелковой галереи видны ростовые фигуры мишеней. Кроме этого, в одной из стен тяжелые механические роллеты закрывали широкий проход, сравнимый размерами с воротами гаража.
Как только прикрыл за собой дверь, оказался в перекрестье взглядов. Модест и Эльвира сидели на скамейке, большеглазая Надежда подпирала стенку поодаль. Но стоило мне войти, подняла на меня взгляд. Знают – понял я по выражению лиц. Не факт, что уже слышали о стычке с Аверьяновым, но вот о моем роде и слухах обо мне и Анастасии точно в курсе. Но никто мне ничего не сказал, более того – даже осуждения или излишнего внимания не выказал даже взглядом. Я немного расслабился и спокойно прошел к незанятой скамье в пустом углу.
Чуть погодя появился Илья, который походкой чем-то напоминал медведя, только в миниатюре. На меня даже он и взгляда не кинул. Молча присел рядом и вроде как задремал. Модест и Эльвира все это время негромко разговаривали, тактично снизив голос почти до шепота. Колоритная парочка. Темноглазый Модест худощавый и весь настолько аристократический, что кажется порезаться о него можно. Эльвира, со своей толстой русой косой на плечах, кажется рядом с ним большой и сильной, хотя на самом деле довольно стройная. И глаза ее, прозрачно-льдисто-голубые, как… как у меня – вспомнил я свое отражение в зеркале. Мда, к новой физической оболочке еще не совсем привык. Раньше, в прошлой жизни, часто забывал, сколько мне лет, сейчас вот на новый уровень вышел.
Между тем до назначенного времени, шести часов вечера, оставались считанные минуты, но ни Валеры, ни инструктора еще не было. Валера появился за три секунды до того, как на часах над стойкой тира высветилось «18:00». Зайдя, он осмотрелся – словно сытый кот, отжавший где-то сметану. Впрочем, почти сразу нахмурился, не найдя взглядом инструктора. Лицо его приняло удивленное выражение, и он многозначительно почесал затылок. Потом посмотрел на часы, огляделся. Ну да, облом такой – держать судьбу за хвост, вписавшись в секунды, и все зря. Взгляд Валеры вдруг уперся в меня, и он расплылся в улыбке, продемонстрировав большой палец вверх.
– А ты вообще кабальеро без страха и упрека! У вас в роду все такие? – склонил голову Валера. И еще раз улыбнулся. По-особенному широко, демонстрируя все зубы – как безумный ирландец в фильме Храброе Сердце.
Скрестив руки на груди, я устроился поудобнее и картинно закатил глаза, показывая, как мне дорого мнение Валеры. Он в ответ издал губами пренебрежительный дребезжащий звук и потерял ко мне всякий интерес.
Когда часы показывали 18:02, я вспомнил о том, что в общем-то не спал уже почти сорок часов. И хотя молодой организм сильно не возмущался по этому поводу, удобная скамья и нахождение в тепле меня слегка разморили. В 18:10 я принялся медленно моргать, а чуть погодя и вовсе сел поудобнее и сладко задремал.
Разбудил меня громкий звук открытой двери. Инструктор Андре зашел в помещение быстро, широким шагом, но при этом двигаясь по-особенному неторопливо, как 747-й Боинг на взлете.