— Послушайте…
— Сидеть, — вдруг коротко и властно приказал ему костюмный сосед. — Сядьте на место, Александр Дмитриевич. Немедленно.
— Но это же бред! О чем они говорят?
— Это вас не касается, вы свое дело уже сделали, — ответил тот. — Не усложняйте нам работу, а себе жизнь. В ваших интересах оказать содействие в установлении истины.
— Какой? Нет ли там волшебных слов, вызывающих красный цветок? Зависит ли его появление от цвета обложки и ее материала? Вы сумасшедший? Тут все сумасшедшие?
Не отвечая, обладатель вкрадчивого голоса сделал какой-то жест в сторону, молодой рослый парень, не издававший ранее звуков, подошел и усадил Александра обратно на стул, нажав ему на плечи и придерживая их таким образом, чтобы тот снова не встал.
— В сущности, идея волшебных слов не так уж безумна, — как ни в чем не бывало продолжил разговор костюм, не обращая внимания на выражение лица собеседника. — Как вы помните, слово было вначале, и если смотреть на него с точки зрения физики, то это звуковая волна определенной частоты, которая способна вызвать вполне материальную реакцию осязаемых вещей. Например, даже шепот вызывает лавину в горах, будучи усиленным акустикой ущелья. Что касается слова написанного, то оно представляет собой кодированный звук, и тут цвет пасты вполне может иметь значение. Ведь что такое цвет? Субъективная характеристика электромагнитного излучения оптического диапазона, то есть опять-таки физического явления.
— Вы издеваетесь? — спросил Александр.
— Да боже упаси, — искренне ответил тот. — Просто хочу обратить ваше внимание, что гуманитарный взгляд на вещи несколько устарел. Записанный текст — это уже материальный предмет, имеющий конкретные физические параметры и подчиняющийся законам физики же, а не какая-то шарлатанская мистика, оперирующая понятиями таланта или гениальности, у которых нет никаких количественных и качественных характеристик.
— Тогда я вам сделаю официальное заявление — никаких зашифрованных фраз в тексте нет, потому что я их не знаю, понятия о них не имею, прогуливал лекции по мифологии и древним верованиям в институте. Ручку я отобрал у портье, тетрадь украл на танцах у неизвестной девушки, будку для написания текста захватил самовольно.
Костюм с юмором присвистнул.
— Да вы образцовый член профсоюза, — сказал он. — Представляю ваш президиум. Небось, шкафы дома лучше не открывать, скелеты штабелями? В убийстве не планировали признаться?
— Прекратите, — гневно оборвала его врач, ставя на стол стакан с чаем. — Если вы спровоцируете у пациента нервный срыв, неизвестно, как поведет себя цветок. Они находятся в прямой зависимости.
Ее слова услышали все, включая басистого. Тетрадь мгновенно исчезла в его объемном кармане, остальные вернулись к своим местам, с опаской косясь в сторону Александра.
— Я могу сейчас резюмировать за всех? — спросил обладатель делового голоса. — Поскольку дополнительных фактов при обследовании бумажного носителя не выявлено, красный цветок предлагается считать возникшим в результате создания текста как такового, в силу чего действующий протокол предписывает начать… — он запнулся на секунду в формулировке, — немедленное распространение источника для ознакомления с ним максимального количества читателей. Все издательства страны получат по копии и отпечатают максимальными тиражами, чтобы хватило на все учреждения и учебные заведения. Чем шире и плотнее будет охват аудитории, тем быстрее определится возможный потребитель. Наблюдать за цветком и искать альтернативные методы решения проблемы на месте будет специально созданная группа, пациент до разрешения ситуации остается под надзором администрации санатория, в связи с чем последняя получает чрезвычайные полномочия в отношении указанного пациента. Вопросы есть?
— А если потребитель не найдется? — спросил Александр.
Простой вопрос внезапно смутил делового человека, тот метнул быстрый взгляд на басистого, но врач сделала запрещающий жест, и разговор увял, смялся в задвигаемых стульях и шелесте бумаг.
Александр провожал их со странным чувством. Это были его читатели, читатели его лучшего и главного произведения в жизни — и что?
Ничего.
Абсолютно.
Глава 5. Медицинское заключение
— Пойдемте, — сказала ему врач, когда столовая опустела. — Я должна вас обследовать.
— Зачем?
— Затем, Александр Дмитриевич, что это теперь ваша работа. И моя тоже. С определенной точки зрения вы представляете интерес для науки. К тому же не каждый после цветка остается здоровым и трудоспособным в прежнем объеме.
Последнее было неприятной новостью. Он молча проглотил эту информацию и запил ее остатками холодного чая из стакана. Парень, который удерживал его на стуле пять минут назад, собрал посуду со столов, составил ее на тележку и увез в сторону кухни с тем же бесстрастным видом, с каким выполнял распоряжения костюмного типа. Александр и врач проводили его глазами, потом она легонько подтолкнула пациента в спину.
— Не тратьте свое и мое время.
— А куда мне его девать? — горько пошутил он. — Как я понимаю, в санатории кроме меня и вас никого не осталось?
Врач кивнула, не вдаваясь в подробности. Александр вдруг проникся к ней сочувствием. Устроил человеку веселую жизнь… А скольким людям отдых испортил… Послужить науке — самое малое, что он может сделать.
На улице он непроизвольно поискал глазами цветок — тот стоял гордо, устремив пламенеющее соцветие вверх. Александр отвернулся.
Дорожка, по которой они шли в лечебный корпус, была широкой каменной лестницей, с парапетом и серыми столбиками, усыпанными на плоских наголовниках мелкими шишками. Пахло солнцем и нагретой хвоей, тренькали цикады, ветер шевелил ветки, не хотелось думать ни о цветке, ни о специально созданной группе, которая должна заняться им на месте, как выразился деловой человек.
— За территорию вам теперь выходить нельзя, — предупредила врач. — Пока роза в активной фазе, радиус вашего отдаления от нее не должен превышать пределов видимости.
— Чьей? — не понял Александр. — Моей — ее?
Врач поморщилась.
— Ее — вашей, — ответила она. — Говорю на всякий случай, чтобы мысли о побеге у вас не появилось. Я сохранила за вами свободу передвижения под свою ответственность. Надеюсь на вашу сознательность. Мне кажется, она у вас есть.
— Мне тоже так кажется, — пробормотал Александр, отгоняя от себя мысли о вариантах, предлагавшихся до этого. — Побег мне и в голову не приходил. Честное слово.
— Это хорошо. Раз уж вы у нас задержитесь, постараемся помочь вашему организму восстановиться. Пока что дышите глубже, когда проходите по парку. Это природный ингаляторий, очень полезно для верхних дыхательных путей. Для нервной системы тоже.
Александр старательно набрал в грудь воздуха и выдохнул. Врач засмеялась, отмахнувшись от мошки рукой. От этого движения у нее из прически выпала прядь, которую она снова убрала в гладкий узел. В солнечно-теневой пятнисто-лиственной круговерти, стоящая на ступень ниже него, она опять показалась совсем молодой. Александр подумал, что в его книге такая ситуация однозначно вела бы к романтической сцене. Здесь он не смел даже спросить ее имя, потому что это выглядело бы умышленной попыткой сближения и грубой манипуляцией, а он боялся испортить ту зыбкую доверительность, которая между ними наладилась. Она была единственным его союзником и единственным человеком, которому он не безразличен.
Они пошли дальше молча.
На небольшой площадке, центр которой украшал бассейн со стилизованным замком, им пришлось на пару секунд потерять друг друга из видимости — ветви плакучей ивы или другого дерева, похожего на нее, густо нависали со всех сторон почти до земли, как лианы в джунглях.
— «Бродит он по тому лесу дремучему, непроездному, непроходному, и что дальше идет, то дорога лучше становится, словно деревья перед ним расступаются, а часты кусты раздвигаются», — продекламировал он на память, разводя ветви руками, и на вопросительный взгляд пояснил: — Аленький цветочек.
— Телефоны больше не работают, — предупредила врач, тоже отводя растение в сторону от своего пути. — Цветок на пике создает помехи, поэтому оперативный штаб перенесут на территорию санатория. Также построят маскировочное сооружение и переговорный пункт на проходной, туда вам будут доставлять почту. Если захотите сами кому-то написать, письмо отдайте администратору, он отправит. Питаться будете по графику, и все назначения, которые я вам сделаю, тоже соблюдать строго.
— Иначе могу утратить трудоспособность?
Он рассчитывал, что она поддержит шутку, но она не поддержала.
— Приложу все усилия, чтобы этого не произошло. Время работает на вас, Александр Дмитриевич. А что касается эмоционального состояния… Не отказывайтесь от помощи психолога.
— Зачем мне психолог? — не понял он.
— Не сейчас, потом. Когда все закончится.
— Меня уже издавали, не помню, чтобы от этого были проблемы. Наоборот.
— Это другое. Вы поймете позже, о чем я говорила, сейчас не думайте.
— Вы многих знали таких как я? Ну, у которых цветок…
— Нет, всего нескольких. Двоих.
Александр открыл рот, чтобы задать вопрос, но понял, что не хочет знать, кто эти двое и где они сейчас. Она одобрительно кивнула.
Лечебный корпус вырос перед ними своей дырчатой конструкцией и бассейном, где они с Сашкой виделись последний раз. За все время общения он не заподозрил подвоха. Мальчик был живой и настоящий, как и его книжка.
Александр вдруг вспомнил, что подобрал тогда закладку, выскользнувшую из страниц. Он сунул руку в карман и нашел ее там, смятую, еле пахнущую шоколадом. Материальную. Разве может эмиссар оставить материальную вещь? Да еще и принадлежащую этому миру? Но, видимо, может. Раз оставил. «Красный мак».
— Зачем эмиссары делают это? — спросил он, и спохватился, что его спутница не читает мысли. — Зачем приходят и заставляют нас пересекать эту грань?
— Никто не знает. Некоторые вещи просто существуют в этом мире без всяких логических объяснений.
— Природа человека с этим не согласна, она требует разумной версии.
Врач усмехнулась.
— Она может требовать все что угодно. Даже луну с неба. Но вы же писатель, придумайте себе что-нибудь. Например, на той стороне живут почитатели вашего таланта, и цветок вам послали, как поклонники посылают их артистам. В награду за гениальность.
Пришла очередь смеяться Александру. Раньше, пожалуй, было бы даже приятно поиграть с таким допущением, но в эту ночь в нем что-то изменилось с той же необратимостью, с какой происходит рождение или смерть.
Или сломалось.
Прохладный холл с русалкой принял их в свое нутро, врач достала ключи, но открыла не тот кабинет, где Александр был вчера, а другой, напротив. Второе помещение было значительно просторнее и аппаратуры там было больше. Окон не имелось вовсе, а в центре стояла кушетка, над которой нависала круглая лампа с соплами для светильников. Вдоль стены стоял стол, там одиноко лежала его карточка с розовым корешком. Такая же толстая, как тетрадь, изъятая у него в столовой.
— Снимайте рубашку и ложитесь, — распорядилась врач, включая свет.
Круглая лампа выхватила лежанку, точно софиты — театральные подмостки. Александр невольно поискал глазами хирургические инструменты, но их не было. Глупое опасение, не вскрывать же его собираются. Он скинул сандалии, повесил рубашку на перекрестье креплений под кушеткой, уселся на оранжевую клеенку, а потом лег, чтобы побольше втянуть живот. Сейчас он бы многое отдал, чтобы оказаться стройным и загорелым.
Лежать под ярким светом было неприятно, но работа есть работа. Врач подкатила к нему стул на колесиках и тележку, где стояли пробирки с реактивами. Целая панель пробирок.
— Кто же они такие? — продолжил Александр тему эмиссаров, как более приятную по сравнению с собственной физической формой, при этом краем глаза наблюдая, как ему накладывают жгут. — И почему именно такие?
— Для всех разные. — Врач потрогала его кожу в поисках подходящего участка вены, и он опять отметил, что у нее очень хорошие руки, мягкие и прохладные. — Выглядят по-разному. Используют ваши внутренние ассоциации и образы для того, чтобы подобрать к вам ключ. Обращаются к подсознанию, минуя слова, напрямую. Так что в каком-то смысле создаете их вы.
— То есть эмиссар для другого человека выглядел бы по-другому?
— Да.
— Другим мальчиком или чем-то абсолютно иным?
— Не могу вам ответить. Не все хотят об этом говорить. Эмиссары выбирают тот образ, который позволит им добиться своего. Чтобы так посочувствовать женщине, вы должны быть в нее влюблены. Мужчине, возможно, вы вообще не захотели бы помочь, даже такому, с кем выгодно наладить дружбу или чье отношение к себе хотели бы изменить. Просто не испытали бы нужных эмоций, увязли в задних мыслях, опасениях и сомнениях.
— Однако…
Глупое слово никак не выражало степени подавленности, в которую его повергло это холодноватое препарирование. Действительно, ребенок… Будь на месте мальчика Вера, ответственный секретарь издательства Кобуркин или литред Сан Саныч, стал бы он врать, красть, прятаться, вытрясать из себя душу, скорчившись в грязной будке с тетрадью на коленях? Нет, не стал бы. Отношения с Верой сошли на нет задолго до их официального развода, Кобуркин каждый раз спрашивал его фамилию и каждый раз забывал, а литературный редактор при его появлении в кабинете собирал на лице складки и демонстративно переходил на французский, которым владел в совершенстве. Их взаимная неприязнь началась с первого тома «Поля и Афанасия», где Александр неправильно употреблял французские слова в репликах героя, а закончилась… да до сих пор не закончилась.
— Надо же на работу сообщить, — вдруг осенило его. — Ну, что я тут… задержусь. Написать за свой счет отпуск… Потому что ведь непонятно, сколько это все продлится… А там план.
Врач прижала к сгибу его руки марлевый квадрат и заставила придерживать, пока не остановится кровь.
— Не надо. Вам оформят творческую командировку в другой климат по медицинским показаниям. Будете работать как обычно, только на расстоянии.
— Можно будет писать? — удивился Александр, даже привстав с лежанки.
Она удержала его в сидячем положении, которое оказалось ей нужным в этот момент.
— Под наблюдением. — Врач отвела лампу в сторону и посветила ему в глаза тонким фонариком, начертила на груди какие-то знаки тыльной частью рукоятки. — Это и есть та самая наука, которой вы должны помочь. Вы будете работать, а мы — следить за вами. Для психики нет ничего лучше, чем привычное рутинное занятие.
Сказанное круто меняло дело. По рабочему графику он должен был сдать на редактуру четвертый том, он его сдал, но вот никакие правки рассмотреть не успел. А они там наверняка были, как обычно — в огромном количестве. Редакторский карандаш проходился по каждой странице плугом, оставляя за собой борозды отметок, стрелок, кружочков, черточек и прочих оккультных символов, отправляя в мир мертвых казавшиеся Александру особенно удачными сравнения и нагруженные смыслом повторы. Как-то он пожаловался Вере, что чувствует себя Павлушей Чичиковым, который «задурил» — в прописях приделывает буквам кавыки и хвосты, пока его за ухо не схватят. Вера шутки не поняла — редакционные правки обязательны для всех, при чем тут Чичиков?
А ведь тетрадь тоже требуется править, прежде чем отправлять в печать.
— Что с вами? — спросила врач, опуская дужки стетоскопа на шею и глядя на раскачивающуюся стрелку тонометра. — О чем думаете?
— Скажите… — Александр сбился, а потом махнул рукой, пусть будет косноязычно. — Как это все делается? Ну, то есть если я здесь, а тетрадь там? Я даже не перечитывал. А когда издадут, исправить будет нельзя.
Она поняла, что его беспокоит, и слегка похлопала его по запястью.
— Никто не изменит ни слова в написанном, — пообещала она. — Даже если у вас есть ошибки, текст, вызвавший цветок, должен оставаться константным. Читатели увидят вашу книгу такой, какой вы ее создали. Только распространяться она будет без вашего настоящего имени, под псевдонимом. Это делается ради безопасности, чтобы у вас сохранился шанс вернуться к нормальной жизни. Я вас успокоила?