<p>
Поборник освящённой пламенем новизны тщательно избегал встречи с другими пришельцами, выказывая звериную нелюдимость и недюжинную выдержку. И немедля покидал место, где ему удавалось посеять огонь.</p>
<p>
Но его извилистые стёжки пересекались с затейливыми тропами искательницы чудес. Эти пересечения не были случайными — гостью манил дым. Она приходила на едкий запах, щиплющий ноздри. На еле слышный треск затлевшего валежника. На помутнение содрогающегося воздуха.</p>
<p>
На встревоженный голосок Иричилля. На крик лесного духа, напоминающий ей тиканье часов.</p>
<p>
Она выплёскивала из баклажки последние глотки воды на обугливающийся хворост и, убедившись в бессмысленности этого жеста, топталась в дыму, раздирая стёртыми подмётками в клочья горелый дёрн и вбивая в рассыпчатую супесь раскалённые семена пожара. Иногда гостья подбирала крепкий ещё стволик высохшей на корню ёлочки или сломанный порывом ветра увесистый сосновый сук и яростно рыхлила почву. И засыпала теплящееся бедствие горсточками пылящей земли.</p>
<p>
Не единожды она успевала, пока взволнованно тикали живые "часики", вытоптать на корню, в зародыше, огненные "саженцы". Но не в её силах было угнаться за непредсказуемым и неутомимым творцом нового мира. Поджигатель легко опережал всех тех, кто пытался как-то воспрепятствовать исполнению его разрушительных желаний.</p>
<p>
Не единожды ему удавалось преобразовать Лес серьёзными ожогами. Дважды по его соизволению под блёклым небом засушливого лета в суборе бушевали опустошительные пожарища.</p>
<p>
Но и на мертвенных гарях Иричилль не слышал тишины. В шорохе размётанного ветрами пепла не смолкали крики маленьких лесных душ, так и не ставших крылатыми духами леса.</p>
<p>
И гостья не услышала безмолвия, даже когда остановилась, и стих перезвон крошащихся под ступнями угольков. Она слышала своё дыхание, шум крови в висках, шёпот ветра, оглаживающего зачернённые останки стволов. И настойчивую позывку Иричилля.</p>
<p>
В опустошении, заменившем потрясённой увиденным гостье мысли и чувства, проницательный лесной дух не видел ни проблеска. Выгорели желания, развеялись в дым предвкушения чудес. Её невидящий взор, скользя, задержался на огненно-рыжей грудке Иричилля.</p>
<p>
Гостья пришла в движение. Она топталась на месте, вздымая сажу и пепел. Её запорошило чернотой и серостью, она рассеянно отряхивалась, изгваздала лицо и волосы, стала похожа на огромную рябую птицу, растерявшую маховые перья и разучившуюся летать.</p>
<p>
Сероглазая молчунья чувствовала себя разорённой дотла, уничтоженной. Тот чудотворный искристый, бездонный мох, по капле, за тысячи шагов, впитавший её хворь, превратился в мёртвый хруст.</p>
<p>
Она заговорила, и голос её, грубый и немелодичный, как все человеческие голоса, переполняла бессильная злоба. Лесному духу не пришлось вникать в отрывистые, скрипучие звуки, он увидел мысли гостьи до того, как она произнесла их вслух.</p>
<p>
Тварь... тварь! Мразь. Сдохнуть тебе, уткнувшись рожей в эти угли...</p>
<p align="center">
***</p>
<p>
Маленькому духу субора подвластны лишь малые невесомые чудеса. Но что не малость в глубинах вековечного Леса? Знание же всякой мелочи, ничего не значащей и даже, по сути, не существующей для погружённых в свои мысли гостей, знание, в чём-то родственное предвидению, дано малютке Иричиллю его опытом и любознательностью.</p>
<p>
Лесной ясновидец знал, что поджигатель остановится на несколько мгновений, почувствовав кромешно пристальный взгляд колючей чащобы. Повернёт голову, щурясь и выдувая сизую едкую муть. Поднесёт к обрамлённым черноватой щетиной губам крошечный тусклый огонёк и, наглотавшись дыма, спокойно зашагает дальше.</p>
<p>
Но Иричилль знает, что привлечёт внимание хищника. Вне зависимости от его сиюминутных желаний.</p>
<p>
Игра.</p>
<p>
Перепелятник тоже не прочь состязаться, видя наградой быстрое и лёгкое насыщение.</p>
<p>
Иричилль вспорхнул, устремился ввысь, вынырнул из дымчато-зелёного подроста и запрыгал по раскинувшейся высоко над тропой разлапистой сосновой ветви, с вызывающим шелестом цепляя коготками янтарную слоистую кору. Затем, уподобившись лакомке-бражнику, то на миг зависая в смолистом воздухе, то бросаясь в сторону, с нежно-бархатным гулом напряжения полупрозрачных крыльев, обвил невидимой спиралью мерно покачивающуюся в такт глубокого дыхания Леса гигантскую ветвь. Солнечные всполохи золотились на огненной грудке, и карей искрой вспыхивало в зрачках игривого лесного духа накалённое добела полуденное Светило.</p>
<p>
Ястреб не устоял перед искушением и принял вызов озорника.</p>
<p>
Человек остановился, услышав звучные хлопки. Глянул вверх и поморщился, когда ему на лицо просыпалась колкая липковатая труха. Над его головой небольшая серая птица, ожесточённо хлопая крыльями с полосатым исподом, гонялась за мелкой рыжеватой пташкой.</p>
<p>
Иричилль теперь накручивал плотные витки рискованного танца вокруг ствола могучей сосны, опережая порывистого ястребка на мгновения обжигающего азарта. Жёсткие маховые перья хищника с каждым рывком стёсывали хрупкие частички пересохшей коры. Каждый удар крыльев и толкал перепелятника к ловко ускользающей из когтей добыче, и замедлял его, сбивая с цели. Кручёная атака ястреба превратилась в спираль болезненных промахов, а малость беззащитной жертвы обернулась большим преимуществом.</p>
<p>
Человек, запрокинув голову, наблюдал за погоней. Не дремлющий в его сознании охотник не мог оторваться от зрелищной игры, в которой для преследуемого возможен лишь единственный проигрыш.</p>
<p>
Выгадав миг замешательства раззадорившегося перепелятника, едва не искалечившего левое крыло об разрушенный почти до основания сук, Иричилль сорвался с виража и, мелькнув в трепетной светотени, сложил крылышки и камнем рухнул в низкорослый крушинник.</p>
<p>
Поджигатель застыл в двух шагах от солнечно-зелёной поросли, укрывшей проворную добычу, и перепелятник, не совладав с нахлынувшей на него робостью, поспешно убрался прочь, взмыл в наполненную трескучими сквозняками крону украдкой придержавшей его за крыло сосны и спрятался, потеряв из виду убежище лукавого духа субора. Кабы не присутствие человека, у настойчивого ястребка хватило бы терпения дождаться в засаде, когда трепыхнётся опрометчиво почувствовавшая себя в безопасности рыженькая вкуснятина. Но сейчас боязливый лиходей, раскачиваясь в недосягаемой для бескрылых пришельцев выси, заглаживал досаду, бережно выправляя крючковатым лощёным клювом треснутые опахала побившихся в игре перьев.</p>
<p>
Человек, заворожённый мимолётной лесной драмой, пригнувшись, высматривал чудом избежавшую гибели птичку. Огонёк, тлеющий у него на губе, затух. Поджигатель смахнул оземь пятернёй остывающее дымное лакомство, сплюнул. И увидел нахохлившуюся глазастую пичужку, испуганную и потерянную. Частое дыхание оживило затаившееся под угольками искрящегося ужасом взгляда пламечко, и то, распушившись упругими язычками, выдало себя дрожью. Человек шагнул вперёд, но птаха не взлетела. Заметалась, запрыгала на высоких тоненьких лапках по устланному шуршаньем дёрну, приспустив крылья.</p>
<p>
Задел тебя? Царапнул? Или ты о землю побился?</p>
<p>
И человек, не противясь неслышной позывке лесного духа, заковылял стёжкой хищника, брошенной осрамившимся ястребом. Сучковатая гуща подроста вынудила сгорбиться рослого поджигателя, согнула и скомкала его. Тем лучше, тем отчётливее он видел ничтожную юркую цель, вдруг затмившую его пламенные устремления.</p>
<p>
В броске человек едва не прихлопнул растопыренными ладонями раненую птичку. Распалённый неудачей, ускорился. Но Иричилль, одурачивший стремительного желтозорого перепелятника, с лёгкостью предугадывал всякую судорогу нерасторопного двуногого зверя и выскакивал из-под втыкающихся ногтями в податливый опад толстенных пальцев.</p>
<p>
Куда же ты, дурашка? Я помогу тебе...</p>
<p>
Лесной дух не приучен бояться человеческих рук. Ему привычно угощаться сочными бокоёрзиками из-под ладоней человека, светлых, тёплых и влажноватых, испачканных буроватой прелью.</p>
<p>
Ручищи поджигателя гораздо больше, шире, смуглее и грубей тонкокостных рук искательницы чудес, за глаза назвавшей его тварью. Он сам гораздо крупнее, выше, плечистее и тяжелее сероглазой гостьи. Тем и труднее ему прорываться сквозь истощённый приземистый ельник, бранящий каждое движение чужака щелчками и треском под неумолчный скрежет челюстей насыщающихся древоточцев. Пыхтя и сипловато похохатывая, гонящийся за щепоткой рыжих перьев человек вывалился на бесцветную окраину пожога, залитого солнечным зноем. Теперь каждый шаг поджигателя невнятно звенел, дребезжал и взрывался клубами золы. Ловец неуловимого двигался короткими перебежками мимо чёрных призраков выгоревших до сердцевины деревьев, поскальзываясь на слоистых хрупких грудах обугленных валежин.</p>
<p>
Расслышав и рассмотрев утомление преследователя, Иричилль замедлился, пригасив искромётный взор опаловыми веками и волоча по пепелищу левое крылышко.</p>
<p>
Угомонись, пискун. Я же помочь тебе хочу.</p>
<p>
Дух субора не ощущал в мыслях человека ни обмана, ни самообмана. Но узнавал охотничий раж, стремление обладать чужой жизнью... и желание помочь. И не понимал, чем способна услужить еле ворочающая беспёрыми конечностями тварь окрылённому исполнителю желаний. Приноровившись к вялым манёврам поджигателя, страстно увлёкшегося ловлей прыткой мелюзги, Иричилль предвидел любое его движение, невольное ли, намеренное ли, верное или ошибочное.</p>
<p>
И вновь неразумная птаха-зарянка, всплеснув крылышками, утекала из накрывающих её горстей посмеивающегося человека. Не ослабляя ни на миг натяжение ловчей паутинки задора.</p>
<p>
В гулкой подоблачной вышине заскрипели, загрохотали, соприкасаясь и скобля друг друга с душераздирающим визгом, согбенные ободранные стволы полумёртвых сосен. Посыпалась ржавая хвоя и спёкшееся окорье. Лютует, усиливаясь, ветер.</p>
<p>
Близко. Скоро.</p>
<p>
Выбившись из сил, отрывисто пищит запуганная птичка-огнёвка. Скворчат торопливые шестерёнки часов, прижатых к запястью стальными щитками браслета, резонируя с пульсом. Человек не слышит лязга отмеряющего время механизма, и не слышит тиканья в отчаянных писках зарянки.</p>
<p>
Попался, дурашка!</p>
<p>
Сложилась, хрустнув, под тяжёлой ступнёй трухлявая коряга, запорошённая пеплом. Человек, негромко вскрикнув от боли, пробившей лодыжку, повалился ниц. Застонал, упершись локтями в гарь, приподнял посеревшее лицо и заглянул в помрачённый зрачок неуязвимого подранка.</p>
<p>
Разъярившийся ветер преломил рассохшуюся в пекле сосновую лапу, расколол на щепы мёртвую древесину. Ухнула на очернённую землю тяжеловесная ветвь, круша и разбрызгивая освежёванные пожаром сучья. Вбила в угольную россыпь голову неповоротливого охотника за огненной птицей, и лопнул заглушённый прахом вопль.</p>
<p>
Едва обмякло бездыханное тело, а вызолоченная до блеска зелёная муха уже пробовала на вкус тёплую кожу ладони.</p>
<p>
Крошечное бронзовое отражение лобызающей мертвечину козявки суетливо пересекает чёрное бесстрастие взгляда лесного духа. Погода всё же более предсказуема, чем люди. Скоро ветер стихнет. В воздухе набухнет влага, сутки выстоится в тепле. Следующую ночь затопит дождём. К утру стихия иссякнет, истечёт мелкими каплями. Посвежеет.</p>
<p>
Лесной дух вознёсся над огнищем, пугнув золочёную муху и колыхнув жёлто-серые хвоинки обрушенной ветви, скользнул в еловую тень и исчез.</p>
<p>
Вызрела пасмурная духота, пролилась в золу, омыв туманное небо до звёздного мерцания. Повисла несметными росинками на игольчатом лапнике. По отсыревшей тропе очарованная лучистым утром сероглазая гостья, изумляясь, пришла на волшебный голос лесного духа.</p>