"Пляска", которую Женя обожала, завершала концерт. Но сегодня слушать её было неправильно. Тритон разрезал воздух, больно ударил по ушам. В полумраке зала становилось неуютно. Женя вздрогнула. Музыка завораживала, под неё хотелось танцевать самому. У Жени промелькнула мысль - интересно, как она танцуется той, в честь которой написана? Почему в этом мотиве столько красоты, столько проклятой зачарованности, желания идти дальше и дальше? Почему он гипнотизирует, отбирает волю, превращая в восхищённого раба? И кем должен быть человек, кто должен говорить через него, чтобы получилась такая музыка?
Феоктистов вдруг положил поверх Жениной руки свою. Его синий взгляд будто светился. Женя увидела его улыбку, на этот раз в ней не было насмешки. Только лёгкая печаль - и нежность. Она неожиданно представила себя танцующей под эту музыку, двигающейся с ним по огромному пустому залу, полному зеркал, и его лицо, его глаза отражались в каждом, умоляли, зазывали, зачаровывали, уводили в невидимые дали... "Пляска" кончилась. С последним звуком ушёл морок, растворился, исчез. Потолок полыхнул золотым светом. Грохнули аплодисменты; зрители встали.
- Пойдёмте. - Феоктистов увлёк её за собой.
- Подождите, ещё рано...
Некрасиво было уходить - убегать - вот так. Страх вернулся, обжёг ледяной волной. Альберт набросил пальто ей на плечи. Они сели в машину. Мимо проносились алые огоньки. Во вторник она ехала в свой старый дом, к убийству, на свидание со смертью. Сейчас отчего-то было ещё страшнее. Феоктистов поцеловал её, неспешно, осторожно, его руки обхватили её, пожалуйста, пожалуйста...
Они зашли в квартиру, мягкий свет окутывал прихожую, плясал в глазах Альберта, на его волосах, на немыслимом пиджаке... Пляска. Снова пляска. Пусть не смерти, но полная такой же агонии. В комнате было душно. Он сбросил пиджак, потом рубашку. Женя целовала его молочные плечи, словно вытканные из лунного света. Нежные, шёлковые. Он весь был смешение солнца и луны.
- Я не хочу... - Зачем-то прошептала она. - Я не...
- Я знаю. Я знаю, как вам нравится. - Его рот снова тронула усмешка. - Вы говорили, что во вторник в шесть пили кофе с Кларой Фромм. Вы ведь учились в одном пансионе?
В сердце полыхнуло пламя - к чему эти вопросы? Он знает про неё всё. Он знает то, чему она никогда не давала названия. То, что она словно стирала ластиком каждый раз. Так было проще. Но с ним, Женя вдруг это поняла, в притворстве не было нужды.
Его руки и губы были везде, накрывали её, терзали, мучали. Были долгожданным освобождением. Сковывали движения и не давали дышать. Внутри боролись лёд и пламя, огненный шар собирался из ниоткуда, собирался во всём теле и особенно - внизу живота, готовый взорваться в любую минуту. Эти руки там, пальцы - белые, как снег, жаркие, несусветные, - эти губы там, тёплые и жгучие, будто солнечные лучи, будто ледяная вода, опрокинутая в жадное горло, нестерпимый зной повсюду, и эта вода, останавливающая муку и дарящая новую, потому что мало, мало, всегда нестерпимо мало... В ушах звенели фанфары, сердце рвалось из клетки, пожалуйста, пожалуйста, Господи, почему так нужно, эти синие глаза, подведённые чёрным, как здесь душно, окно, откройте окно, воздуха, воздуха... Огненный шар взорвался, разлетелся на мелкие осколки, словно разбитое зеркало.
- Я прошу... - Прошелестел Альберт, управляя её ладонью.
Женя задохнулась, глядя на него; локон, прилипший к потному лбу, подрагивающие фарфоровые плечи, изгибающееся тело... Он казался сейчас таким юным, семнадцатилетним, почти прозрачным. Глаза закрыты, зубы стиснуты, но в следующую секунду мольба уже срывается с губ, пятна на белом лице проступают сильнее. Огненный шар неизбежно настигает его, не оставляя возможности спрятаться...
Альберт опустился на подушки, напоминающий тёмного ангела; волосы лизали языки пламени, синева в глазах загустела, нос и губы выделились, словно кто-то бережно прорисовал их заново. Приторный и одновременно пряный запах застыл в воздухе. Тот же запах поджидал вчера Женю в старом доме. Так пахнет смерть. Так пахнет маленькая смерть, petite mort. Они оба сейчас будто умерли и воскресли - в один миг. Альберт поцеловал тыльную сторону Жениной ладони. Она резко выдохнула, словно всё это время не дышала совсем, а потом рухнула в него, вдыхая аромат маленькой - и большой - смерти.
Она пролежали так минут десять. Десять маленьких вечностей. Телефон зазвонил на прикроватной тумбочке. Внезапно в душной комнате стало холодно, это в Жениной душе возникло предчувствие.
- Феоктистов слушает.
Холодный деловой голос. Словно бы и не он шептал слова мольбы буквально только что. Женя посмотрела на Альберта. Марево не исчезло; он всё ещё выглядел семнадцатилетним, хотя звучал совсем иначе.
- Понял. Выезжаю. Ничего не трогайте.
Он опустил трубку и повернулся к Жене. Синий взгляд был нечитаем.
- Каменева нашли мёртвым. Похоже, бросился под машину. Поехали.
Вторая смерть случилась в четверг.
4.
- Почему она здесь?
Это спросил помощник Феоктистова, маленький, невзрачный. Бесцветные глазки уставились на Женю. Ей было всё равно. Она смотрела на распростёртое на земле тело Каменева.
- Вам есть до этого дело? Выполняйте свою работу.
Помощник поджал губы. От головы Каменева расплывалось алое пятно. Оно разлилось по серому асфальту, было почти у Жениных ног. Ей стало дурно, но она стояла и смотрела. Пятно превратилось в букву "М", поблёскивало в свете дорожных фонарей. С какой стати Каменев оказался здесь, зачем перебегал дорогу? Похоже, бросился под машину, так сказал Жене Феоктистов час назад. Бесконечное количество времени назад, в душной, сумеречной комнате. Жаркий и семнадцатилетний, сводящий с ума. Сейчас внутри растекался холод, словно не Женя была здесь, а кто-то другой, равнодушный, застывший, помертвевший. Впрочем, она была жива. А вот Каменев, как и Марта...
- Давно вы видели Каменева в последний раз? - Спросил Феоктистов.
Его голос словно опять стал чужим.
- Пару недель назад.
- Не заметили ничего необычного в его поведении?
- Нет.
Эти казённые вопросы, что они могут дать? Кого спасти?
- Возможно, это из-за Марты... - Высказала предположение Женя.
- Он отрицал их связь. Мы проверим.
- Может быть, он убил её, и чувство вины...
- У вас нет доказательств. - Феоктистов взял её под локоть. - Не стойте так близко к трупу.
Трупу.
- А у вас имеются версии получше? - В ней вдруг проснулось желание дерзить.
Происходящее вокруг, насколько оно было дико, нелепо. Спокойная привычная жизнь рушилась. Даже страх начал отступать. Была лишь ледяная пустота.
- Водитель скрылся с места преступления. Тварь. - Сказал кто-то.
Кто-то, под чьи колёса никогда не бросался человек. Кто-то, кого не окутывал с головы до ног липкий ужас случившегося. Это был его выбор - выбор мертвеца. Почему другой должен отвечать за его жизнь? Должен ли?
Женя поёжилась. Бросила отстранённый взгляд на букву. Нет, она всё-таки не была первой буквой имени. Тогда чем? Первой буквой смерти?
- Ты вся дрожишь. - Тихо произнёс Феоктистов, впервые обращаясь к ней на "ты". - Посидишь в машине, пока я закончу, или останешься здесь?
Оставаться не было смысла - распростёртое тело ничего бы ей сказало. Оно унесло с собой какую-то тайну - ту же, что и Марта. Почему-то Женя решила так. Конечно, она не знала их достаточно, но два самоубийства подряд, связанные между собой невидимой нитью, - да и самоубийства ли?
- Я подожду в машине.
Альберт слегка улыбнулся, как бы стараясь подбодрить её. Она только вздохнула.
Мелкие капли дождя забарабанили по оконному стеклу. Голоса с улицы Женя слышала, как сквозь плотную пелену. Она видела, как Альберт осматривал тело, как нетерпеливо взмахивал руками, а потом даже закричал - на того, с бесцветными глазками, который удивился её присутствию здесь. Женя подула на руки. Ночь выдалась свежей, хотя и безветренной, но холодно Жене было по другой причине. Она на секунду представила себя сидящей за столом или лежащей здесь, с растекающейся тёмной лужей крови. Ужас поднимался в душе. Казалось, Каменев притворяется, кровь - вино, пролившееся из разбитой бутылки, мир вокруг - нелепая декорация. Иногда смерть выглядит искусственной, будто разыгранной на сцене театра. Дикой бутафорией. Феоктистов вернулся довольно скоро. Впрочем, время для Жени теперь текло иначе. Каждая минута растягивалась в год.
- Ты в порядке?
Нелепый вопрос. Почти дежурный. Женя предпочла бы, чтобы он обнял её. Чтобы закрыл от страшного морока. Чтобы она забыла, - забыла, каково это, когда смерть дышит тебе в спину. Когда сидит за твоим столом. Или лежит у твоих ног. Женя слабо кивнула.
- Отвезти тебя домой?
Её встретят встревоженные взгляды и омут расспросов. Беспокойство, как бы она не сошла с ума. Заснуть сегодня вряд ли удастся, а если и удастся, ничего хорошего она не увидит.
- Давай вернёмся к тебе.
Если бы не случившееся, Альберт бы, наверное, ухмыльнулся. Но сейчас он только внимательно посмотрел на неё.
Душная комната была такой же, какой они оставили её, - и одновременно совсем другой. И поцелуи были другими, как будто Женя хотела забыться. Выжечь из памяти серый асфальт и красное пятно. Бежевый плащ с алыми разводами. Застывшие зрачки.
Молочные плечи выглядели ненастоящими, нарисованными белой краской. Взгляд казался беззащитным - перед выходом Альберт стёр подводку. И эти губы; только они, казалось, и были способны уничтожить кровавое марево, заставить его отступить хотя бы ненадолго.
- Мне кажется, я схожу с ума.
Она даже сама не поняла, как сказала это. Голова Альберта послушно лежала у неё на плече, и она гладила его влажные волосы. Он приподнялся и посмотрел на Женю.
- Неудивительно. - Альберт невесело улыбнулся.
- Надо бы позвонить Феликсу... Я обещала вернуться после концерта.
- Взрослые мальчики. Сами поймут, в чём дело. - Его улыбка стала шаловливой. - Так почему тебе кажется, что?..
Женя сомневалась, рассказывать ли, ведь она почти его не знала. Вдруг и вправду подумает, что она спятила? Но его синие глаза смотрели так нежно, и он знал её, казалось, лучше, чем она себя... Откуда? Она ещё спросит. Может быть, легче будет сказать именно ему, ведь они знакомы всего три дня. Три маленьких вечности. И она рассказала. Про чаинки в день смерти Марты, сложившиеся в предзнаменование, - и про тот же символ на дне чашки, из которой Марта отравилась. Чаинки, которые вдруг стали напоминать изогнутые чёрные бусины. Приторный запах, сковывающий дыхание.
- На следующий день, после нашей с тобой встречи, я снова поехала в тот дом. - Женя на миг остановилась.
- Вот почему ты интересовалась, опечатан ли он. Но зачем?
- Я думала, смогу найти что-нибудь. На самом деле, сейчас я уже не знаю, почему сделала это. Будто кто-то подсказал, решил за меня. Не слушай, я говорю ерунду...
- Продолжай.
В доме было пусто, неуютно, говорила Женя. Впрочем, в последнее время там часто бывало так. А ещё запах, он не исчез, только усилился. Оседал внутри дурманом. Она прошла в комнату Марты, бывшую комнату Марты... И посмотрела в зеркало.