- А что, связь здесь не работает? - Саша с готовностью ответил:
- Да, связь в здании глушат, поэтому и телефоны не отбирают.
- Что, и хедфоны не работают?
- Без разницы. Мы будем заявлять протест и поднимем не только в городе, но и на планете большой шум. Даже преступникам оставляют право на телефонный звонок. Это нарушение элементарных норм права.
- Слушай! - перебил его Вадим, - он уже чувствовал в себе способность не только говорить, но и действовать. - Я не знаю, за что вы тут сидите. Но я оказался здесь за то, что защитил старушку. В чём меня будут обвинять и что мне будут предъявлять? Я должен был пройти мимо? Я не собираюсь сидеть до утра и ждать. Где тут двери? Мне нужен их главный, - в своей попытке встать он не почувствовал никаких помех со стороны тела. Саша попытался было объяснить, что до утра к ним вообще никто не подойдет, хоть потолок обвались. И с завалами, и с ними разбираться будут утром, но не успел он договорить, как со стороны коридора послышались громкие голоса, ругань, команды, загремели ключи, засовы, заскрипела дверь и все вокруг разом зашевелились под напором ворвавшихся в камеру:
- Осторожней! Эй, полегче! Ой, больно! - под крики народ в камере распихивался энергичными действиями в разные стороны. Вадим только успел встать с лавки. До двери он всё равно бы не успел добраться. Волны людей, распихиваемых в разные стороны, достигли скамейки и пред Вадимом вплотную выросла фигура под потолок, возвышаясь над толпившимися в камере. За его спиной следовала другая такая же. Почти столкнувшись носом с Вадимом, фигура склонила голову вниз, разглядывая скамью:
- Ну, и где вы его бросили? - заорала фигура над ухом Вадима.
- Как где? - заорал второй из-за спины. - На лавке! Где ж ещё! Валялся, как мешок. Вряд ли он сам пойдёт. Тащить опять придётся. Чёрт бы его побрал. На второй этаж.
- Вот ещё! - снова заорали у Вадима над ухом. - Сейчас растолкаю его, пусть сам идёт. Он ведь у нас шустрый. Только никого тут нет на лавке!
Толпа вокруг зашумела - отхлынула в разные стороны и к лавке из-за спины первого вылез второй детина:
- Да вот тут мы его бросили, куда смотришь? Э, погоди! Куда он делся? Под лавку сполз, что ли? Нет там никого, - Вадиму надоели их вопли и возня:
- Бойцы. Вы кого потеряли? Орден обронили боевой?
- Слушай! - опять завопил над ухом первый. - Так вот же он!
- Второй обернулся на Вадима и словно подавился глотком душного воздуха камеры. Он открыл рот и, не закрывая его, таращил в полумраке глаза на Вадима.
- А ты говорил "мешок с костями" - передразнил первый детина.
- Так он и был мешок мешком - ни рукой, ни ногой, ни головой, - выпалил второй, обдав Вадима букетом запахов водки, табака, чеснока.
- Ну да ладно, - оправился от удивления второй. - Пусть своими ножками топает. Мы это поправим. Пока обратно со второго этажа дойдёт, в камеру мешком вернётся. Зато в следующий раз будет гвардейцев за два квартала обходить! - они оба громко заржали.
- Эй, следуй за нами! - крикнул он Вадиму. - Ночь на дворе. А мы ходи тут за тобой, шпана! - они двинулись обратно, и Вадим пошёл следом. Вокруг молчали. Что они могли сказать, эти ребятишки? Ему было жалко их, а не себя.
Камеру от коридора отделяли вертикальные железные прутья. В коридоре, пока Вадим жмурился от яркого света, ему нацепили наручники и тут же он получил по спине удар дубинкой.
- Эй! Вы мне на ноги наручники наденьте, если захочешь ещё раз ударить!
- Наденем, не беспокойся! И мешок на голову! Всё наденем! - его повели на второй этаж, но бить больше не стали. Один шёл впереди, второй сзади, громко постукивая палкой по перилам, словно проверяя её на прочность перед работой.
Вадим без усилий поднялся на второй этаж, в полутёмный коридор с дежурным освещением. По обе стороны коридора тянулись двери. В конце коридора чёрным квадратом маячило окно, подсказывая, что за окном глубокая ночь. Только сейчас Вадим вспомнил, что завтракал давным-давно, утром, но тут его втолкнули в кабинет, и дверь за ним закрылась. Видимо, в кабинете его ждали, если конвоиры не стали тратить время на доклад.
Полумрак кабинета скрадывал его размеры. Там горела одна настольная лампа, скупо освещая поверхность стола. Освещение кабинета не входило в её обязанности. Стол находился напротив двери. За ним окно с массивной решеткой. От двери до стола вдоль стен тянулись обшарпанные шкафы, упираясь в потолок и больше напоминая музейные экспонаты, чем офисную мебель. Все дверцы шкафов имели замочные скважины. Кабинет явно не предназначался ни для совещаний, ни для заседаний. Там была всего два стула по обеим сторонам стола. Один стул был свободен. А второй был занят хозяином кабинета. Вид сидевшего за столом никак не соответствовал окружающей обстановке. Это бросилось в глаза Вадиму, хоть он не имел представления о подобных заведениях. Хозяин кабинета был не просто толстый. Его было много и всего в нём было много. Над столом возвышалась массивная фигура в белой рубахе с закатанными рукавами, ворот расстёгнут. Толстые волосатые ручищи с толстыми пальцами. Одутловатое лицо с круглыми щеками, большие уши, широкий мясистый нос, толстые губы. На голове чёрная взъерошенная шевелюра. Сама природа постаралась придать этой фигуре неопрятный, отталкивающий вид и трудно было бы сразу придумать обстановку, подходящую для такой фигуры, да Вадиму и не до этого было.
Если настольная лампа проливала свет в силу своих слабых возможностей, то хозяин кабинета излучал в пространство недовольство и крайнее раздражение. При виде Вадима он удивлённо выпучил глаза и фыркнул в кружку:
- Как? Своими ногами дошёл?! А меня заставляли тебя в сознание приводить! А ещё смеют ругать нашу госгвардию за жестокое обращение с людьми! Болтуны! - он громко брякнул кружкой о стол:
- Ну? Так и будешь стоять? Садись! - рявкнул толстяк. Его раздражению не было предела. Вместо того, чтобы до самого утра наслаждаться мгновениями в "Розовых номерах" сладкотелой Зизи, его притащили среди ночи возиться с каким-то подонком с площади. Какого чёрта? Так нет же! Надо срочно упрятать! Закон не терпит! Чего он не терпит?! Репутация лучшего следователя сыграла с ним сегодня плохую шутку. Вадим не мог знать, что толстяк был зол и на него, и на закон, и на свою репутацию. Он знал лишь то, что оказался здесь за защиту старушки и не собирался молчать.
- Слушайте, - начал он, усевшись на стул. - Что такое творится? Я вступился за пожилых людей, не дал их в обиду, а оказался арестован, да ещё жестоко избит.
Толстяк не дал ему договорить. Он грохнул кулаком по столу и гаркнул:
- Молчать! Говорить буду я, а ты будешь отвечать коротко и ясно. Понял? Чем быстрей мы закончим, тем лучше будет для тебя. И для меня, - добавил он. Его подгоняла мысль о том, что Зизи не отработала и половины суммы. До утра оставалось время.
- Ввиду чрезвычайных обстоятельств начну с самого главного, опуская мелочи на потом, - деловито начал толстяк. - Начну с обвинения, чтобы ознакомить тебя с ним. А всё остальное - несущессно, - язвительно пропел толстяк и взял со стола лист бумаги.
- Итак! -начал он читать, бросая взгляды в его сторону. - Вам предъявлено обвинение за вмешательство в работу госгвардии, за неповиновение госгвардии, за оказание сопротивление госгвардии и, наконец, за причинение телесных повреждений членам госгвардии в количестве трёх человек. Все эти нарушения в совокупности потянут на двадцать лет лишения свободы согласно закону, что в результате закон и установил. Вам назначено лишение свободы сроком на двадцать лет с отбыванием в тюрьме на околопланетной орбите для особо опасных, - выдохнул толстяк с облегчением и с радостью положил бумагу на стол. -- С этим я должен был тебя ознакомить. Всё остальное, твою анкету, оформит канцелярия утром. Днём ты уже должен будешь отбыть в место заключения, - толстяк даже добродушно улыбнулся толстыми губами. - Насколько я знаю, оттуда открывается красивый вид на нашу планету. Ты можешь любоваться им, а жители планеты будут радоваться тому, что такие, как ты, больше не нарушают порядок и эту, как её, стабильность на планете. Ну вот, сейчас мы сделали своё дело и можем отбыть каждый в своём направлении. Нас ждут в разных местах, - казалось, его речи не будет конца, в отличие от терпения Вадима, которому толстяк протягивал бумагу:
- Ты можешь даже не подписывать её. Я расписался за то, что ознакомил тебя. Закон превыше желания преступника. Тебя сейчас уведут, - толстяк потянулся волосатой рукой к кнопке на столе. Он торопился покончить с этим пустяковым делом.
Вокруг не свистели пули. Не бушевала смерть, собирая свой урожай. Вадим не сидел в окопе. На него не полз танк. Но слова толстяка давили на него своей неотвратимостью. Их невозможно было остановить, от них невозможно было спастись. Они не предусматривали этого. Их, как танк, можно было только взорвать. Он чувствовал себя не на стуле. В окопе. Слово "закон" наползало на него. Это слово уже выстрелило и попало в цель. Осталось только ждать результата.
Не было вспышки и не могло быть. Не было ярости. В него не стреляли. Не было угрозы смерти. Не было даже моря страха, но волосатая рука, тянувшаяся к кнопке, словно нажала в нём самом другую кнопку и бросила Вадима вперёд. В один миг он пружинисто вскочил на стол и со всего маху пнул толстяка ногой в грудь. Не было хруста костей. Нога словно увязла в мягком, рыхлом тесте. Толстяк даже не ойкнул. Он раскинул руки в стороны и вместе со стулом опрокинулся назад. Стул на задних ножках заскользил под стол. Толстяк стукнулся головой о стену и грохнулся спиной на пол. Грохот был жуткий. В дверь ворвались его конвоиры, но Вадим спрыгнул со стола и наступил на горло толстяку с криком:
- Выйдите вон! Я раздавлю ему шею! Вас осудят вместе со мной! За дверь! - от неожиданности оба верзилы метнулись обратно. Вадим моментально подскочил к двери и запер её на ключ. Вернувшись к столу, он открыл верхний ящик и среди всякого хлама нашел то, что хотел. Наручники он надел на толстяка. На столе зазвенел телефон внутренней связи. Старинный, с дисковым номеронабирателем.
- Алло! - услышал он в трубку. - Теперь ты не просто нарушитель! Теперь ты преступник, обречённый на пожизненное заключение! А смерть следователя будет означать твою смерть!
- Думаю, что моя смерть не оставит тебя в должности, - крикнул он в ответ. - Давай, ломай дверь! Он живёт, пока дверь цела!
- Ну, и что ты хочешь?
- С кем я говорю?
- Дежурный по Управлению.
- Мне нужен глава вашей госгвардии, с ним буду говорить! - трубка замолчала.
Жутко хотелось есть. Возле стола лужа, разбитая кружка. В одном из ящиков стола Вадим нашёл пачку печенья. Хоть что-то. Запил водой из графина. Полегчало. В голове сработал хедфон, и он услышал голос Лизы, торопливый, словно опять за тысячи километров:
-Алло. Вадим! Меня попросили позвонить тебе, хотя я столько пыталась и не могла. Связи не было. Ты где? Арестован? За что тебя? Просят, чтобы ты сдался. Я им не верю, - Вадим наслаждался звуками родного голоса:
- Лиза, тут ерунда какая-то, хуже войны. Ничего не пойму. Ты ведь говорила по хедфону с моим Командором? Для нас, гвардейцев, это и звание, и имя. Позвони ему. Я тут говорил с дежурным по Управлению, а где я сижу, не знаю. Вряд ли связь ещё будет, - судя по молчанию в голове, связь уже заглушили. Толстяк сопел на полу. Снова зазвонил телефон:
- Говорит начальник госгвардии. Ты готов сдаться?
- Я тоже должен представиться. Никто даже не спросил моё имя. Это не интересует служителей закона. Никто не хочет меня слышать. Я Вадим Кравец. Гвардеец из горячей точки, с Восточной Заставы. Здесь нет врагов. Кому я должен сдаваться за то, что защитил старушку?
- Ты должен сдаться госгвардии и понести наказание. Тебе сообщили за что.
- Какая к чертям госгвардия? Я знаю, что гвардия проливает кровь за нашу страну, охраняет рубежи от разграбления иноземными набегами. Несколько дней назад я прибыл оттуда. Какая тут, в мирной жизни, может быть гвардия? Не похоже, чтобы госгвардия проливала свою кровь ради народа. Мне пришлось вступиться за пожилых людей и защищать их от тех, кого ты называешь гвардией. Как язык поворачивается присвоить такое звание эти чёрным детинам в масках. Они как бандиты прячут свои лица под масками, наверное, боятся, что соседи узнают их в лицо. Ты, начальник, тоже считаешь себя гвардией? Почему ты тогда не в горячей точке, на защите рубежей, а здесь, в мирной жизни командуешь избиением стариков и ребятни? В каких тюрьмах вы набираете этих чёрных молодцов для расправы над стариками? Молчишь? Ни один гвардеец, прошедший войну, не назовёт вас гвардией. Это выдумка тех, кого вы защищаете, тех, кто дал вам дубинки для защиты от стариков. Не думал, что, вернувшись с войны, мне в мирной жизни будет стыдно за то, что я гвардеец. Я слышал, как вас называют люди. Для них вы не гвардия. Для них вы - чёрные. Я вернулся с войны. Здесь мирная жизнь, к которой я не привык. Но почему твои чёрные относятся к людям, как к врагам? Ведь это граждане страны и они безоружные. Что тут у вас творится? Камеры набиваете битком зелёной молодёжью - это ваша работа? С такой работой стыдно людям лицо показывать. Я не для того кровь проливал за нашу страну, чтобы в мирной жизни меня записали в преступники. Не моя вина, что ваши мирные порядки хуже законов военного времени.