– Что такое? – спрашивает Герти.
Мне снился город по ту сторону провала… там, в будущем…
У Герти горят глаза, ей тоже снится город.
– Понимаете… – говорит Уго, – вот идет городок ваш из прошлого в будущее, а потом пропасть…
…что-то случилось, что история вашего городка оборвалась пропастью, и теперь вы не можете попасть в будущее, – продолжает Уго. Уже в церкви продолжает, куда его Герти повела, чтобы он всё рассказал.
– …город пропал, а он вам все мерещится, и вы в пропасть бросаетесь…
Ропот в толпе:
– Так это он нас в пропасть гонит!
– Это он, он!
– Да я видела, он людей жрет!
Люди бросаются на Уго, Уго шипит, это у него хорошо получается. А людям что, люди знают, что у Уго клыки так, для виду, не ядовитые.
Толпа вздрагивает.
Оборачивается.
Уходит прочь в пустоту улицы, человек за человеком, ускоряют шаг, срываются на бег, скорее, скорее, боятся не успеть в пропасть, как будто в пропасть можно не успеть. Уго не выдерживает, хватает Герти, хватка у Уго что надо, Герти вырывается, пусти-пусти-пусти, Уго не пускает.
Выжидает.
К вечеру безумие заканчивается. Уго осторожно выпускает Герти, успокаивает, шепчет что-то, все, все хорошо.
– А что… что было-то?
Уго молчит, и так понятно, что было.
Ветер гонит по улице обрывки газет. Уго подбирает несколько страниц, читает новости, пожар на мельнице, открылась новая ярмарка, у городского лекаря родился первенец… И ни слова о том, что происходит там, на краю обрыва. Уго уже и в архивах смотрел, и в архивах, и в библиотеках – ни слова.
Уго оборачивается, ищет Герти, Герти нет, Герти уже в конце улицы, бежит к обрыву, подпрыгивает, взмахивает руками….
…Уго не успевает, Уго беспомощно смотрит на пустоту за обрывом. Спускается пот отвесной стене, хватает первый попавшийся труп, тащит на улицу, проглатывает.
Уго пьет чай у викария.
Осторожно пытается втолковать:
– Вы меня поймите… у нас тоже так было… шел город из прошлого в будущее…
– Как шел? – не понимает пастор.
– Ну, вот так… три тысячи первый год, три тысячи второй, три тысячи третий… а потом преграда какая-то была во времени… провал там какой-то или наоборот, гора…
– И они дальше не пошли?
– Отчего же, пошли… просто в другой реальности пошли вперед, в будущее. Там к провалу подходишь и чувствуешь, что город где-то тут, рядом… а нету. И надо просто чуть-чуть дсвинуться в другом измерении… – Уго показывает игральную кость, вертит, – вот три измерения… вот время… – Уго показывает расстояние от начала до конца улицы. А тут надо в пятом измернии шажочек в сторону сделать…
Пастор отчаянно пытается понять.
– Давайте… я вас научу…
Уго протягивает пастору руку, тот вырывается, боится…
Уго спускается по отвесной стене.
Выискивает тело Герти, находит то, что от неё осталось.
Заглатывает.
Хочет подняться наверх, уже не может, устраивается в ущелье.
В этой реальности у людей прыгучие лапки и шерсть.
А в реальности Уго у людей чешуя и длинные хвосты.
В реальности Уго сделали мост в будущее.
А в этой реальности нет.
…ближе к весне Уго выбирается из ущелья, больше там поживиться нечем.
Смотрит на пропасть.
На город, который там, за пропастью, его не видно, его можно только почувствовать.
Шагает в город.
Снова шагает из города.
Снова.
Снова.
У Уго получается.
У людей нет.
Уго делает мост, по которому могут пройти люди, камень за камнем.
Уго не знает, как делать мосты.
Но делает.
Сегодня будет пастор.
И завтра будет пастор.
И Аглая будет завтра.
Не та, правда, другая уже, сколько веков прошло.
Но будет.
И Герти.
И все-все будут.
Потому что есть мост.
Уго на праздничном ужине сидит, ножом мясо режет, по кусочкам ест.
Кофе пьет.
Отчаянно вспоминает, что здесь в кофе кладут, сахар или соль. Можно Аглаю спросить, так она из вредности скажет не так.
Завтра все будут.
Все-все.
Только бы мост не упал, все-таки не умеет Уго делать мосты.
…Уго просыпается, смотрит в окно подвальчика, Уго в подвальчике живет.
Люди спешат по улицам. Толпами. Толпами. Уго ищет в толпе Аглаю, не может найти.
Люди подбираются к мосту, примеряются…
…прыгают в пропасть.
…выжившие собираются в церкви.
Благодарят кого-то за спасение.
Идут сеять зерно.
Весна.
Уго смотрит на дорогу, по которой уходили люди.
На которой прыгали в пропасть.
Зачем, спрашивает Уго.
Так надо, отвечают ему.
Уго спускается по отвесной стене.
Выискивает труп Аглаи.
Долго смотрит.
Потом проглатывает.
Устраивается на дне ущелья.
Аглаи на неделю хватит, не меньше.
Краденый день
Миллилионный год
Пять минут до конца света.
Все прячутся по своим кольцам.
Кто все?
Да все, кто остался.
Я их не вижу.
Они сами себя не видят.
И я не вижу себя.
Меня нет.
Но я есть.
И у меня нет кольца, чтобы спрятаться.
14 июня 2080 года
У нас украли день, говорит Элис.
Элис никто не слышит, Элис сама себя не слышит, Элис гонит велосипед – дрын-дрын – по улочкам городка, развозит свежий хлеб.
А какое сегодня число?
Четырнадцатое.
А какое должно быть?
Тринадцатое.
То-то и оно.
А день сегодня какой?
Суббота.
А пятница где?
Вот-вот.
Минус четырнадцатимиллиардный год – миллилионный год
…я снова погружаюсь в бесконечный темный туннель, чуть подсвеченный сиянием, я лечу через него, через пустоту, я ищу свое пристанище – и не нахожу…
14 июня 2080 года
Ну, никто ничего не говорит, нет, так нет, только вдова викария сказала что-то вроде, что оно и к лучшему, мало ли что там в пятницу тринадцатого случится, вот уже и указ издали, чтобы черных котов на улицу в пятницу тринадцатого не выпускать.
А день пропал.
День пропал, – говорит Элис в полиции. У Элис золотые волосы до плеч, а у корней черные.
День пропал, – пишет полицейский. А у полицейского бакенбарды рыжие и глаза зеленые с золотой искринкой.
Составляет протокол. Так, на всякий случай.
Объявления развешивают по городку, тоже на всякий случай, не видел ли кто потерянный день.
Пятницу.
Тринадцатое июня.
Особых примет нет.
Люди руками разводят, ну, пропал день, так пропал, у булочницы тоже вот третьего дня сережка пропала, так её потом в пироге нашли в семье Бишепов… Кто-то отличился, принес в полицию четырнадцатое июля тысяча семьсот восемьдесят девятого, люди возмутились, чего вы вообще день взятия Бастилии принесли…
Минус четырнадцатимиллиардный год – миллилионный год
…я пытаюсь уцепиться, но не знаю, за что, я пытаюсь найти хоть какой-то причал, на котором можно остановиться, замереть, жить – и не нахожу. Напрасно я плыву по реке времен, снова и снова опускаюсь в бесконечно длинный туннель временного потока, я пытаюсь найти хоть один день, хоть один час, хоть одно воспоминание, за которое можно уцепиться, остаться там, в каком-то дне, хотя бы в каком-то часе, где ничего не происходит, где никого не убивают, где не думаешь о том, что завтра война, или вчера была война, или сегодня…
14 июня 2080 года
Элис едет по вечернему городу – дрын-дрын – развозит по домам хорошие сны. И не очень.
Надо убрать город, как к празднику, вспоминает Элис. Не к месту, и не ко времени. И сказать булочнице, чтобы побольше вкусного всякого напекла, для такого дня можно. И напомнить, что пятница нерабочая будет, негоже в такой день работать, пусть люди с семьями дома будут. А нет, это уже не Элис решать будет, а кто другой, там, в верхах. И чтобы войны не было в этот день…
…стоп.
Элис спохватывается, о чем она вообще думает, что вообще происходит.
А вот.
Подготовить город… подготовить город… Элис отчаянно сжимает виски, Элис открывает блокнот, записывает воспоминания, не к месту, не ко времени, из ниоткуда.
Миллилионный год
– У вас нет берега?
– Да… представляете… я всю жизнь думал, что у меня будет хоть какой-то берег… пристанище какое-то… а оказалось…
– Что, за миллиарды лет – никакого пристанища?
– Верно… никакого.
Я отвечаю ему (кому? Хоть убейте, не знаю!), я пытаюсь представить себе, когда же у меня было пристанище, хоть какое-нибудь, ну не считать же пристанищем холодные ночи у тлеющего костра, когда студеная метель бьется в окна, и не знаешь, доживешь ли до весны? Не считать же пристанищем жаркие битвы, когда крепость дрожит под ударами врагов и сверкающий клинок обагряется моей кровью? Что мне вспоминать – небо, дрожащее от гула боевых машин? Куда мне идти – в дом, разрушенный войной? Я отчаянно ищу хотя бы один день – и не нахожу…
14 июня 2080 года
Убрать город к этому дню.
Остановить все войны.
Всем помириться.
Испечь что-нибудь, это булочнице сказать…
Нет, все не то, не то, не то, мысли уходят, а ведь только что вспоминалось что-то странное, как готовили город, спорили до хрипоты, фонарики вешать или не вешать, а пикник на весь город делать или не делать, или каждая семья сама по себе праздновать будет, да что там праздновать, это же обычный день, вы понимаете – обычный…
…нет.
Память уходит.
14 июня 2090 года
Элис перебирает хлам в шкафу, на ковер падает пожелтевший блокнот, раскрывается на недописанной странице, Элис читает, не понимает, к чему подготовить город, какие фонарики, зачем всем помириться, какие войны прекратить…
Элис не понимает, Элис не помнит, Элис бросает блокнот в хлам, на чердак…
Миллилионный год
Смотрят, как умирает вселенная.
Еще бы, не каждый день такое увидишь.
Говорят:
Надо бы этому помочь.
Кому – этому?
Да этому – этому. А то, что такое, у всех есть, у него нет.
Сам виноват, что у него нет.
Тоже верно.
Все готовятся к концу вселенной, все вырезают самые лакомые кусочки из…
…чтобы вырезать кусок из истории, сначала отмерьте необходимое вам время. Потом осторожно сложите из времени петлю, чтобы соприкасались начало и конец петли. Важно – сначала склейте петлю, и только потом вырезайте её из времени…
14 июня 2190 года
– Тебе не кажется это странным? – Аглая держит блокнот своей бабушки Элис, стряхивает пыль.
– Что странным? – Ден смотрит на молодую жену, думает, чего ради вообще полезли на чердак.
– Вот это вот… – Аглая листает, – не забыть: не рабочий день. Убрать город, развесить фонарики… обещали хорошую погоду….
– Ну что, праздник какой-то, – Ден пожимает плечами.
– Да нет, ты посмотри… день, которого не было… украденный день…
– Да… не бери в голову…
– Нет, ты смотри… день, которого не было…
Миллилионный год
Смотрят, как умирает вселенная.
Кто смотрит?
Да все.
Все, кто остался.
А может, это, говорит кто-то, этому каждый по кусочку от своих времен подарим?
Да зачем ему кусочки от чужих времен…
15 июня 2190 года
– А мне, пожалуйста, газету за тринадцатое июня восьмидесятого года, – просит Аглая.
– А этого дня не было, – говорят Аглае.
Не было дня.
Не было.
Минус четырнадцатимиллиардный год – миллилионный год
И обратно
…сегодня мне почти повезло, мне посчастливилось найти почти идеальный вечер, это был вечер августа, на берегу моря, солнце, которое никак не хотело заходить, пары кружатся в танце, кто-то обнимает меня, кого-то обнимаю я, впиваюсь губами в губы…
…Завтра от цветущего острова не останется даже тени, все будет выжжено войной…
Так что нет, не подходит…
15 июля 2190 года
…передали в собственность музея единственную дошедшую до нас информацию об украденном дне: блокнот с записью многолетней давности…
Миллилионный год – минус четырнадцатимиллиардный год
И обратно
…ещё раз прокручиваю весь свой путь, отчаянно пытаюсь найти хоть какую-то зацепку, хоть что-то, что можно взять с собой после конца вселенной. Может, вот этот кусочек июньского утра, когда все лето впереди, или вот, осенний вечер, когда дождь стучит в окна, а на столе дымится глинтвейн… нет, не то, не то, слишком мало, слишком рассыпчато все, отчаянно собираю время по крупиночкам, выхватываю кусочки, нанизываю одно время на другое, падает, рассыпается, не хватает стержня, стержня…
…сам не понимаю, как в моих руках оказывается обрывок блокнота…
…украсить фонариками…
…нерабочий день…
…тринадцатое июня…
..начинаю понимать.
13 июня 2080 года
Элис просыпается, Элис не может понять, что она только что слышала во сне, какой день, какой выходной, с кем не ссориться, какой пикник на весь город, какие семейные вечера…
Элис уточняет сквозь сон, сквозь сладкую полудрему:
А ты как человек, да?
А ты живой?
А как понять, ни живой, ни мертвый?
А ты электрический?
А как ты без тела живешь?
А как ты время режешь?
Элис выкатывает из прихожей велосипед, дрын-дрын, Элис надо свежие новости развозить.
Новости.
Что сегодня хороший день.
Дрын-дрын.
Что сегодня майское утро, плавно переходящее в июньский полдень, когда еще все лето впереди. В домах просыпаются люди, завтракают на веранде, дети бегут в поле – лето-о-оо-о!,
Вечереет, осенний дождь стучит в окна, а на столе дымится глинтвейн, люди сидят у очага, смотрят в серую дымку сумерек, а вот уже и первые снежинки летят, кружится снег в свете фонарей, Элис – дрын-дрын – разносит по домам добрые сны, люди ложатся спать…
Миллилионный год и еще пять минут
Вселенная умирает.
Все прячутся по своим кольцам, сворачиваются клубком.
Я тоже сворачиваюсь клубком в своем кольце, совсем маленьком.
А люди не знают.
Люди думают – день пропал.
Югли
А пусть будет Югли, говорит прабабушка Снежица.
И все сразу ворчат, ну что вы, какой Югли, выдумали тоже – Югли, сказали тоже – Югли, какой Югли, ужас какой – Югли, что, кроме Югли и нет никого больше?
Югли слишком большой, говорит дядюшка Метелиц.
Югли слишком маленький, говорит прапратетушка Гололедишна.
Югли слишком глупый, говорит Снежин.
Югли слишком умный, говорит ветер в трубе, какой-то там родственник по какой-то там линии.
А вот – Югли, – говорит прабабушка Снежица.
И все смотрят на Югли, что за Югли такой, да справится ли, а то мало ли, детей-то в Таймбурге пруд пруди, уж неужто получше Югли не найдется.