И вот это тоже помню.
Мы встретились в трехтысячном году, на мне было синее платье…
Я так и не понял, что это было, шутка, розыгрыш, или что. Я пытался спросить её об этом в следующих книгах – она не отвечала, она упорно не отвечала, я даже начал задумываться, что это была какая-то ошибка редактора, не более…
Ну, вот представьте, я положил руку на листок бумаги… пять пальцев. Вот жители двумерного мира что видят? Пять объектов. А на самом деле – я один.
А вот в трехмерном мире два человека. Это мы видим – два человека. А в четырех измерениях видят что-то одно.
Пытаюсь представить себе, какими мы будем там, в четырех измерениях.
Не могу.
И вообще все надо было начать не так, не так, а рассказать, как мы писали друг другу книги через века, как наши книги вертели судьбами, меняли историю, губили и создавали миры. А потом мы поссорились, а из-за чего, уже не помню. Это было через века, через тысячелетия, когда мы уже забыли, кто мы, и что мы. И нет, это надо писать наши истории, каждую инкарнацию, как мы все больше забывали, кто мы, как то, что раньше было уверенностью, становилось предположением, смутным предчувствием, красивой легендой, потом и вовсе – ничего не значащей чепухой, которая терялась за курсами валют и взносами по ипотеке. Как мы писали друг другу по привычке, как эта привычка сошла на нет, как мы встретились в каких-то там веках, уже не узнавая друг друга, мы были врагами, я послал своих людей убить её, когда на пороге моего дома (ночь, скрип фонаря, звонок) появился человек с книгой…
…она оказалась не права. В нашу единственную встречу на ней был бежевый костюм. Почему-то.
Может, разные реальности.
Может, в той реальности с синим платьем мы успели чуть больше, чем увидеть друг друга мельком…
Мой день
– …задание вам.
Выжидающе смотрю на инспектора.
– …у кого-то три. Найти. Обезвредить.
Не понимаю.
– Ч-чего… три?
– Не догадываетесь?
Хлопаю себя по лбу. Догадываюсь.
– А… как найти?
– Наблюдайте, друг мой, наблюдайте… собирайте слухи, сплетни… разговоры…
– Но… это точно… что у кого-то три?
– Кто знает, друг мой, кто знает…
…это было уже потом….
Сегодня его день.
Поэтому будет кофе со сливками.
Бегу к холодильнику, проверяю, есть ли сливки, а то он обидится.
Нет, не так…
«Сегодня мой день», – говорит он.
Самое интересное, я даже не знаю, кто он.
Потому что никакого его быть не должно.
Тут.
В моей голове.
Кажется, вот так вот это и начинается. Это. После которого будет палата с мягкими стенами.
«Не будет», – говорит он.
И повторяет:
«Сегодня мой день».
Он позволяет мне встать и заварить кофе. Но настаивает, что будет пить кофе со сливками. Он позволяет мне одеться. И позавтракать. Еще удивляется, ничего себе яишенка, киваю, это Щедрый Барин называется, с грибочками, с сальцем…
«Ну, пошли», – кивает он.
Настораживаюсь, отвечаю:
– Э-э-э…. а мне на работу надо…
«Ты чего вслух-то, ты со мной и мысленно говорить можешь…»
– Так мне…
«Ты не понял? Сегодня мой день».
– И?
«Сегодня я на работу пойду».
Пытаюсь что-то возразить, что мой начальник не поймет, он фыркает —
«Нету твоего начальника».
Мне не по себе.
«Завтра… завтра будет. Ну, пошли».
Мы идем. Зачем мы идем в сторону аэродрома, спрашиваю я себя, зачем, зачем, зачем мы идем в ангар, зачем лезем в самолет, а где летчик, летчика-то нет, мы как…
Идем в кабину.
Понимаю.
Спрашиваю:
– Ты… ты летчик?
Он отвечает, но как-то уже не словами, а по-другому.
Сжимает штурвал.
Не я сжимаю.
Он.
Вдавливает в кресло.
Небо несется навстречу…
…беру сливки, он одергивает меня:
«Сегодня твой день».
«А»?
«Твой день… пей свой кофе…»
Догадываюсь:
«И… на работу?»
«Ну конечно, а куда же…»
Сжимается сердце. Как-то не по себе становится от того, что у меня отобрали небо…
«Небо будет завтра» – говорит он.
Осторожно спрашиваю:
– Обещаешь?
«Клянусь».
Она целится в меня, уворачиваюсь, вр-р-решь, не возьмешь…
Он убьет меня.
Если достанет.
Я тоже убью её.
Если доберусь.
Её зовут Элизабет.
Её самолет машет крыльями – слабехонько-слабехонько, плохонький самолет, не чета моему. Она доберется до моего самолета – она так думает, не доберется – так думаю я.
Поднимаюсь выше, еще выше, она за мной не поспевает, врешь, не возьмешь…
Сегодня мой день.
И её.
Её зовут Элизабет.
Её зовут Элизабет.
Я уже знаю, что это она.
Я слышу её шаги. Там, на лестнице. Я уже знаю, что она свернет в мой кабинет, наивная, думает, я храню чертежи в кабинете…
Ступаю за ней.
– Чему обязан столь поздним визитом?
Оборачивается, ага, вот мы какие, мы вооружены, оказывается…
…замираем в полушаге друг от друга, направляем кольты….
…часы бьют полночь.
…выдыхаю.
Говорю.
Вслух:
– Сегодня мой день.
Он уходит.
Он. Тот. Другой. Затаивается где-то в глубинах моего сознания, ждет своего часа.
Понимаю, что сказал это хором с Элизабет… уже не Элизабет.
Обнимаю Агату. Сначала обнимаю, только потом спохватываюсь, что даже не проверил, Агата это или еще Элизабет.
Нет.
Агата.
Целует меня, чуть прикусывает нижнюю губу.
Идем ужинать.
И спать.
У нас вся ночь впереди.
И весь день.
Потому что завтра выходной.
И мы проснемся около десяти, и приготовим завтрак, а потом посидим на веранде, и до ближайшего рынка сходить надо, и в театр, и неважно куда, лишь бы вместе, а может, так никуда и не выйдем, увлеченные друг другом, а потом еще вечер впереди, а потом Агата уйдет ближе к полуночи, поцелует меня – и уйдет, чтобы ни в коем случае не остаться после полуночи.
Сквозь сон я услышу шум мотора.
…просыпаюсь…
Элизабет приподнимается на локте, улыбается мне, прикрывается сорочкой.
Хватаюсь за кольт.
Элизабет (или Агата?) испуганно отскакивает:
– За… за что?
Понимаю, что это Агата. Но это не может быть Агата, потому что сегодня день Элизабет.
– Агата?
Она мотает головой. Набрасывает халатик, скрывается в ванной. Сбегаю по лестнице на первый этаж, надо сматываться, если уж она не смоталась…
– Ой, извините, ничего, что я у вас тут в доме…
Оборачиваюсь.
Нет, не Агата.
И не Элизабет…
– А у вас альбома какого или блокнота не найдется?
– Э-э-э… нет. То есть… счас, счас… вот…
– Ой, спасибо вам огромное… а карандаша нет?
Вываливаю на стол карандаши.
– Ой, ну вы мой спаситель… извините… за вторжение… как я у вас оказалась-то вообще…
Спохватываюсь:
– Как вас зовут?
– Ива.
Начинаю понимать.
Вот она. Вот.
Сегодня мой день, сегодня я иду на аэродром. Я не обязан звонить в полицию и докладывать, что она здесь.
Распахиваю дверь в раннюю осень, отскакиваю, когда вижу инспектора. Он входит в дом, я не могу его не пустить, не имею права не пустить. Надеюсь, что Ива успеет спрятаться, неважно, куда, неважно, где, черт… она даже не знает моего дома…
Черр-рр – т…
– Ива?
Они смотрят друг на друга.
Обнимают.
Меня передергивает.
Понимаю, кого и зачем искал инспектор…
…только сейчас вспоминаю, что у меня в руке кольт – когда спускаю крючок.
Тучное тело падает к моим ногам.
Ива поднимает кольт, я опережаю её – на доли секунды.
Выхожу в раннюю осень, спешу к самолету.
Сегодня не мой день.
Поэтому я сжимаю штурвал.
Крылатая машина рвется в небо, неуклюже покачивается, кувырка…
…понимаю.
Сегодня.
Мой.
День.
Якуб
А Кэтти улетает.
Ну, не сама, конечно. На самолете.
Якуб спрашивает, а может, не надо вот так?
Кэтти сама не знает, надо или нет.
Катит чемодан к стойке регистрации.
Уважаемые пассажиры, и все такое.
А может, не надо, спрашивает Якуб.
Кэтти думает.
Говорит – надо.
Прощаются.
Кэтти отворачивается, чтобы Якуб не видел слезы.
Навсегда же прощаются.
Самолет взлетает.
Исчезает в тумане неба.
Незнакомая женщина заливается плачем, у меня там сын, сын улетел…
Якуб осторожно спрашивает, а что бывает с теми, кто улетает.
На Якуба смотрят, как на психа, – кто ж знает-то…
Провожающие расходятся.
Якуб разворачивается, смотрит на стойку регистрации.
– А… а мне один билет, пожалуйста.
Держит билет, не понимает, что делать дальше.
Уважаемые пассажиры, просьба пройти…
Яукб проходит.
Якуб не знает, что будет с ним дальше.
Тише, не дергайтесь, Якуб смотрит ваше сознание, Якуб пытается выловить оттуда что-то… что его ждет.
Ага, спасибо.
Да, Якуб уже понял, что в вашем мире самолеты летят куда-то откуда-то, а не в никуда…
А?
Что думаете?
Что у Якуба забыли, как самолетами пользоваться, в небо отпускают – и всё?
Уверены?
Самолет поднимается в небо.
Якуб сомневается.
А может…
…правильно, а может, нет вообще ничего в мире кроме островка с городом Якуба и аэродрома?
Сейчас узнаем…
…если Якуб посмотрит вниз…
…если посмотрит…
Знак трех путей
А можно вас на минутку?
Да-да, вас.
Не бойтесь, ничего мы вам не сделаем.
Просто…
Просто нам человек нужен. Да-да, например, вы. Для истории. Вы же хотите попасть в историю? Да что мы спрашиваем, все хотят. Да не волнуйтесь, по крышам прыгать не придется, и из горящей машины выскакивать тоже. Ну нет, если хотите, можете попрыгать и повыскакивать, кто ж вам запретит.
Вы у нас будете человек… простой такой человек. Будете жить в эпоху… вам какая нравится? Ой, и чего вы в этой викторианской эпохе хорошего нашли, там же… а? Тогда в будущее? Да тоже как-то вы рискуете, мало ли что там в будущем станется.
Ну ладно, мы вам хорошо сделаем, будете в богатом доме жить на крыше небоскреба, вокруг парк… И вот вас спецслужбы поймают, они вас с одним человеком перепутают, с главным героем, которого убить должны. И будут за вами гоняться. Можете от них полетать по городу на крылатой машине, так интереснее будет. Понимаете, это нужно, чтобы герой успел сбежать, чтобы его не поймали.
А потом вас схватят. Ну, у них машины-то помощнее будут. И убьют.
А?
Что?
Ну да, убьют, а вы как хотели? Сказано же, героя убить хотят.
Вот вас и убили вместо него.
А герой сбежал.
Ну, извините, роль вам такая выпала. Здесь хочется вас утешить, что вам почести будут, да не будет вам никаких почестей, про вас и не вспомнит никто.
А про героя вспомнят.
А собственно, почему за ним охотятся?
– А собственно, почему за мной охотятся? – спрашивает герой.
Его зовут Дэннис.
Сейчас мы осторожно объясним ему, что к чему…
– …все равно не понимаю, – говорит Дэннис, – почему они не могут пройти вдвоем по одной дороге?
– Ну, потому что так нельзя, – объясняем мы.
– Нет, я понимаю, если бы там два моста было, и мост может вес одного человека выдержать, и вдвоем на мост нельзя…
Мы не соглашаемся:
– Нет-нет, это не мосты, это дороги. Две дороги ведут… гхм… из пункта А в пункт Б. И три путника. И по дороге можно идти только в одиночку…
Дэннис не понимает:
– Но… почему?
– Ну а почему вы вилкой едите, а не руками?
– Да я и руками могу…
– Ну а почему вы на стуле сидите, а не на столе? А почему вы голый на улицу не ходите?
– Понял, понял… обычай у них такой… вдвоем по одной дороге не ходить.
– Ну, это не совсем обычай… ну, ладно, считайте, что обычай… И вот были три путника… и два из них по одной дороге вместе прошли. Теперь они это скрывают всеми правдами и неправдами, еще бы не скрывать… Но соседи начинают о чем-то догадываться, ну еще бы, как-то слишком быстро они дошли по дорожкам-то… ну вот и догадался народ, что кто-то из тех троих вдвоем шел… а кто-то в одиночку. Вот и думают теперь, кто не виноват, а кому всеобщий позор и порицание…
– Это что-то вроде детектива?
– Да, как-то так. Там потом каждый сам на себя будет вину брать, других выгораживать… в общем, все сложно…
– А почитать можно?
– Так там не для людей написано….
– Под запретом?
– Да не под запретом, читайте на здоровье, кто ж не дает-то…
Знак пути.
Знак непреодолимого пути.
Знак пути непреодолимого.
Это разные знаки, да.
Они оба здесь нужны.
Знак прошлого одного из героев.
Знак настоящего для другого героя.
Знак будущего для третьего героя.
– Это… это литературный прием такой или… так надо?
– А мы откуда знаем, мы-то люди, а это не человек писал.
Знак опасности, которой нет, но которая может быть.
Знак противостояния: холод ночи и темнота зимы – и тепло вожделенного очага.
Знак одного пути – и в то же время двух. Это человеческий разум не поймет. Нет, это не один путь в нескольких измерениях. Нет, не спрашивайте…
Знак спешки.
Знак тайны.
Знак любви. Кого к кому – непонятно.
Знак убежища, дома, очага, вы посмотрите, как у них очаг красиво называется в их языке – кусочек солнца. Да не просто кусочек, а используется слово кусочек, которое говорят про ломтик чего-нибудь вкусного, например, пирога, который от пирога отрезали и на тарелку дорогому гостю положили. Мы вот все смотрим, может, у них легенда какая-то есть, как божество какое кусочек от солнца отрезало и людям на тарелке подало – а нет, не нашли такую легенду.
Дальше знак входа, знак границы холода и тьмы и тепла и света.
Знак встречи.
Знак сомнения…
– …дальше читать будете?
Самое интересное, у них в языке есть специальный знак – знак пути домой, а автор его ни разу в своей книге не использует. Такой вот ловкий прием. Потому что это не просто путь домой, а целое приключение…
Дэннис не выдерживает:
– Ну, вы мне объясните, а я-то тут при чем?
– Ну, как вам объяснить…
…мы не успеваем ничего объяснить, мы видим, что убийцы приближаются. Ну те, которые хотят убить Дэнниса, потому что…
– …да почему же? – не выдерживает Дэннис, – почему?
Мы не спешим с ответом, мы уводим Дэнниса из квартиры, даем ему билет на самолет, куда Дэннис хочет, хорошо, в Милан так в Милан, только пусть Дэннис сразу не бежит Миланский собор смотреть, в гостинице отсидится, не высовывается. Хорошо, вот ему гостиница с видом на собор, любуйся, не хочу.
Ну вот, Дэннис, теперь скажите, вы кем работаете?
Физиком? Очень хорошо. Нет, Дэннис физику в школе не преподает, нет, тут другое совсем, ну-ка, пусть Дэннис нам расскажет, что он делает.
Что значит, не поймем, все-то мы понимаем, вы про нас совсем уж плохо не думайте. Давайте, Дэн, рассказывайте.
Ой, не поняли мы ничего. Какие-то три частицы движутся по двум туннелям, и по логике в каком-то одном туннеле должны оказаться две частицы… а нет, в каждом туннеле одна частица проходит, такой вот парадокс…