– Что случилось? – спросил я удивленно.
– Вчера вечером ушла из дома и до сих пор не вернулась Гордеева Екатерина, 1947 года рождения. После ее исчезновения обнаружилось, что, уходя, она прихватила с собой наградной пистолет отца, – сказал Сухов пуская кольцо дыма.
– Это тебе Березин сказал?
Командор молча кивнул.
– Зачем ей понадобился пистолет?
– А зачем Лемеху понадобился топор?
– Какой топор? – начал злиться я: – Кто тебе сказал, что он у него был? Ты что, поверил всему, что сказала его мать?
– Кстати об этом, – спокойно сказал Сухов: – Расскажи-ка мне о вашем разговоре поподробнее.
Когда я закончил рассказ, командор задумчиво сказал, потирая переносицу:
– Нужно будет попытаться выяснить, не звонил ли кто-нибудь Гордеевой перед ее уходом из дома.
– Ты считаешь, что между исчезновениями Лемеха и Гордеевой есть связь?
– Пока нет, – сказал Сухов: – Но проверить надо.
– Повторных “всплесков” нигде пока не зафиксировано, – напомнил я: – Это же ерунда – простое совпадение!
– А если нет?
Я пожал плечами.
– Значит так, – сказал командор, вставая с кровати и гася окурок в пепельнице: – Поедешь в КПЗ и вытрясешь из Капли все по поводу спортивной сумки. А я займусь Гордеевой. Одевайся. А я пока пойду разбужу Зинченко и Рожкова.
Проклиная себя за излишнюю чувствительность, в результате которой придется теперь с утра пораньше ехать через весь город допрашивать Каплю, я умылся и стал одеваться. Когда Сухов вернулся в номер, я спросил у него:
– С чего это Березин позвонил в шесть часов утра? У него что – бессонница?
– А я думал, ты знаешь, – рассеянно ответил Сухов, думая о чем-то своем: – Гордеева – это фамилия матери девочки. А по-отцу она – Туманян.
Я присвистнул:
– Дочь первого секретаря горкома?! Только этого нам не хватало!
– Пол горотдела среди ночи на ноги подняли, – продолжил Сухов: – Но пока – никаких зацепок.
– Представляю, что там сейчас творится.
– Не отвлекайся, – сказал командор: – Дуй в КПЗ и разбирайся с Каплей.
– Позвони Березину, – попросил я: – Пусть сообщит туда о моем визите, чтобы там мне не дурили голову пропусками и прочими формальностями.
– Позвоню, – пообещал Сухов, и я поехал в КПЗ.
8 часов 30 минут.
К моему приезду Березин уже успел предупредить местное начальство, так что дежурный офицер, посмотрев мои документы, без лишних разговоров проводил меня в комнату для допросов. Через несколько минут туда же ввели заспанного, стриженного “под ноль” Каплю.
– Спать хочешь? – поинтересовался я, когда конвоир усадил его на стул с привинченными к полу ножками и вышел из комнаты.
Капля пребывал в КПЗ уже семнадцатые сутки. Следователь, не желая упускать единственного подозреваемого по делу о пропаже Павла Лемеха уже второй раз оформлял его на 15 суток по фиктивному протоколу.
На мои слова Каплюшко ни как не отреагировал, демонстративно разглядывая бледно-зеленые обои, которыми были оклеены стены комнаты.
– Короче, Капля, давай – выходи из ступора, – сказал я: – Разговор есть.
– А вы кто будете? – спросил Капля скучным голосом: – Я вроде бы следователю отвода не давал.
– Смотри, – я показал ему свое оперативное удостоверение, по которому я являлся следователем по особо тяжким преступлениям УКГБ Москвы.
Капля мельком глянул на него и опять отвернулся.
- “Важняк” из Москвы, – сказал он равнодушно: – Не уж-то там у вас дел не осталось, если такого большого человека через пол страны послали по мою душу?
– Веришь, что я могу через час тебя отсюда выпустить? – спросил я, не обращая внимания на его замечание.
– Можете, – все так же равнодушно сказал Капля.
– А веришь, что я тебе, если захочу, такое дело сошью, что тебе через месяц лоб зеленкой намажут? Статья-то у тебя подрастрельная!
– Вы на такие штуки мастаки, – сквозь зубы процедил Капля, но потом сорвался на крик: – Только за что безвинного?! Не убивал я пацана! Пальцем не тронул!
– Выбирай, – предложил я: – Хочешь по статье пойдешь, а хочешь – домой.
- “Стучать” не буду, – твердо сказал Капля.
– Про “стук” разговора не было.
– Не было, так будет, – криво усмехнулся Капля: – Я ваши “подлянки” уже проходил. Или, может, вы меня за так отпустите?
– Где сумка? – быстро спросил я.
– Какая сумка? – как-то слишком уж искренне удивился Капля.
– Спортивная, – пояснил я: – Которая на плече у пацана была.
– Не знаю я никакой сумки.
– Ты мне рассказываешь еще раз всю историю, но уже с сумкой, – продолжил я, как бы не слыша его слов: – И если не соврешь, пойдешь под подписку на свежий воздух.
– А чего рассказывать? – пробормотал Капля: – Все и так уже сто раз пересказано.
– Я предложил – тебе выбирать, – сказал я, откидываясь на спинку стула: – Только смотри, чтобы потом жалеть не пришлось.
Не спеша, я достал из пачки сигарету и закурил. Капля поерзал на стуле, осмотрел ногти на обоих руках, покашлял и, наконец, не выдержав, попросил:
– Сигаретку бы что ли дали.
Я, молча, протянул ему сигарету и, так же молча, дал ему прикурить.
– Только не думайте, гражданин начальник, что за затяжку меня купить можно, – предупредил меня Капля, с наслаждением вдыхая табачный дым: – Меня в 48-ом году три дня на “малолетке” сапогами топтали, что бы я подельников сдал, и то стерпел.
Я демонстративно посмотрел на часы.
– Ладно, – махнул рукой Капля: – Поверю я вам. Была сумка. Этот пацан, как вы и говорите, на плече ее нес. Я тогда проснулся с похмелюги, а тут он идет. Я кричу: “Эй, пацан!”. Хотел сигаретку у него “стрельнуть”. А этот ненормальный голову в плечи втянул и ходу от меня. Да еще сигареты бросать начал. Ну я следом за ним пошел. Иду, сигареты подбираю… А потом гляжу – он часы кинул, потом ключи какие-то. Вот я и подумал, что не иначе грабанул этот пацан кого-то, а теперь, с перепуга, от ворованного избавляется. Замкнуло у меня что-то в голове с похмелья, я за ним и побежал. Догоню, думаю – поделится. А этот псих вдруг разворачивается, открывает сумку, достает оттуда топор и на меня.
Вот, ей богу, не вру!
Да как заорет благим матом: “Это ты мне звонил?!”
Ну, думаю, нарвался на клиента из психушки. А пацан этот прямо осатанел – все норовит мне топором по голове шандарахнуть. Бежать от него я не рискнул. Засветил бы он мне между лопаток – и поминай как звали. Я в молодости боксом занимался, поймал его на встречном, да пару раз съездил по фотокарточке.
“Ты что”, - говорю: “Фраер! Офанарел?! На кого лаешь?!”
Как топор я у него из рук выбил, так пацан побледнел весь, повернулся – и бежать. Ну, я за ним. Разозлился я на него здорово. Догнал, за куртку его ухватил, да тут о кочку какую-то, или, может, могилу, споткнулся и упал. Только с курткой в руках и остался. Пока я на ноги поднимался, его уже и след простыл. А я, как на зло, ногу подвернул. Пока ковылял следом, этот придурок успел до остановки добежать и в автобус заскочить. Я как раз из леса выходил, когда он от остановки отъезжал.
Вот как все и было. Вам бы не меня, а этого психа посадить. Виданное ли дело, ни за что, ни про что, на людей с топором кидаться!
В ходе своего монолога Капля тщетно пытался заглянуть мне в глаза, стараясь определить мою реакцию на его рассказ. Теперь пришла моя очередь со скучающим видом изучать рисунок на обоях. Когда он наконец замолчал, я выдержал паузу, а потом спросил:
– Дальше что?
– Дальше, – растерялся Капля: – Дальше – все.
– Сумка где?
– Сумка? – глаза Капли забегали: – Она наверное там, у кладбища осталась. Когда пацан куртку потерял, она у него с плеча упала. Я ее потом искал, но так и не нашел.
– Топор тоже е не нашел?
– А зачем он мне? Я его и не искал вовсе.
– Слушай, Капля, так дело не пойдет, – сказал я: – Сказал “А”, говори и “Б”. Ни за что не поверю, что ты оставил там валяться топорик, на котором могли остаться твои “пальцы”. Да и в сумку ты бы обязательно заглянул. Давай – “колись”, куда ты их дел.
Капля шмыгнул носом и угрюмо пробормотал:
– Я тебе сумку, а ты мне срок?
– Не начинай сначала. Чего тебе бояться, если ты безвинный?
Повисла пауза. Я не торопил его с ответом.
– Ай – ладно! была не была! Банкуй, начальник! – снова махнул рукой Капля и стал подробно описывать местонахождение тайника, который он устроил прямо на том же кладбище, и в который спрятал сумку и топорик.
– Если правду сказал, завтра будешь на воле, – пообещал я ему.
– Взяли бы меня с собой, – предложил Капля: – А то еще заплутаете между крестов.
– Не боись, – успокоил я его: – И без тебя управимся.
Для того, чтобы вытащить Каплю из камеры, мне нужно было бы связываться со следователем, который вел это дело, и как-то аргументировать свои действия. А я пока афишировать свои поиски не собирался. Мало ли к чему они могли привести…
17 часов 30 минут.
Когда я вошел в свой гостиничный номер, командор сидел в кресле у окна. Перед ним на журнальном столике лежала папка с материалами, собранными по делу о “всплесках”. Оторвавшись от изучения очередного документа, он осмотрел меня с головы до ног и сказал:
– Хорош.
– Поскользнулся, – сказался, виновато разводя руками.
– Переодевайся, – коротко приказал Сухов, возвращаясь к прерванному чтению, даже не поинтересовавшись результатами моей поездки. Я разулся и покорно прошел в ванную комнату. Пока я принимал душ и переодевался, командор заказал для меня обед в номер, так что когда я вышел, меня ждал поднос, заставленный тарелками, над которыми вился пар.
– Садись, ешь, рассказывай, – Сухов был по-прежнему немногословен.
Я подавил в себе желание тут же наброситься на еду, не спеша взял бутерброд с сыром и начал свое повествование. Пока я описывал разговор с Каплей, поездку на кладбище и изъятие из тайника спортивной сумки Лемеха, с лежавшим в ней топориком, он казалось, совсем не слушал меня, продолжая просматривать документ за документом. Лишь когда я красочно описал свое падение в лужу, Сухов слегка поморщился и спросил:
– Когда будут результаты экспертизы?
– Зинченко обещал к концу дня управиться, – ответил я. Сразу после кладбища я направился во 2-ое городское отделение милиции, где передал нашему эксперту найденные в тайнике предметы.
Командор, побарабанил пальцами по кожаному подлокотнику кресла и, отодвинув папку в сторону, сказал:
– Давай попробуем предварительные итоги. Что мы имеем нового на данный момент?
– Капля подтвердил слова матери Лемеха. Напрямую о топорике, и косвенно, о телефонном звонке. А что по делу Гордеевой?
– Пока без изменений. У родственников и друзей ее нет. Сейчас проверяют круг знакомых.
– Со времени последнего исчезновения прошло больше двух недель, – стал вслух размышлять я: – И в предыдущих случаях повторного “всплеска” не наблюдалось. Так что пропажа Гордеевой скорее всего – случайное совпадение. Хотя, с другой стороны…
– С другой стороны, – перебил меня Сухов: – Исключать такую вероятность нельзя. Если предположить, что Лемех стал жертвой Карповского “всплеска”, то обстоятельства его исчезновения имеют много общего с делом Гордеевой. Лемех прихватил с собой топорик, Гордеева – пистолет отца. И ей, как и Лемеху, кто-то звонил незадолго до выхода из дома.
– Откуда ты знаешь?
– Все звонки на номер Туманяна отслеживаются. Так вот, за двадцать две минуты до того, как Гордеева вышла из квартиры, девочке кто-то звонил. Правда, кто звонил и откуда, установить не удалось.
– А ты говоришь отслеживаются, – хмыкнул я.
– Сбой аппаратуры, – сказал Сухов, разводя руками: – Возвращаясь к итогам… Как ты считаешь, можно ли с уверенностью утверждать, что мы имеем два новых признака, которые объединяют все случаи исчезновений людей на “Дуге”?
– Звонок жертве и оружие, которое она берет с собой для самообороны? – уточнил я: – Чтобы иметь такую уверенность, нужно сделать запросы по всем предыдущим случаям.
– Это около месяца работы, – покачал головой командор: – К тому времени будет уже слишком поздно.
– Если ты хочешь услышать мое мнение…, - начал было я, но меня прервал решительный стук в дверь.
– Войдите, – разрешил Сухов, и к нам в номер зашел пожилой, лет этак далеко за шестьдесят, человек в строгом костюме-тройке темно-серого цвета.
– Проходи, Евгений Георгиевич, – сказал командор, вставая с кресла. Я поднялся за ним следом и стал собирать на поднос пустые тарелки.
– Садись, – предложил гостю мое место Сухов. Тот сел, а я, ни капли не обидевшись, переставил поднос на тумбочку, а сам расположился на кровати за спиной вошедшего.
– Ты знаешь, Антон, по какому поводу я пришел, – после короткой паузы сказал гость командору.
– Я пришел к тебе сам, лично, не желая обидеть телефонным звонком, – продолжил он.
– Спасибо, – ответил командор: – Я знаю, как ты занят.
– Уже сутки я не могу ни чем заниматься. Я знаю, что ты до сих пор считаешь себя моим должником, – гость жестом остановил попытавшегося что-то сказать Сухова: – Подожди, не перебивай.
Он пожевал толстыми губами, потом зачем-то снял очки в роговой оправе и стал протирать их носовым платком.
– Я не требую отдать долг. Я пришел просить о помощи. Твоя группа несколько недель работала у нас в Карпове по пропавшим безвести. Работала абсолютно независимо. По приказу из Москвы наши органы оказывало вам всемерное воздействие. Я сегодня звонил Крохину, начальнику РОВД, оказывается, полученными результатами вы с ним делиться не намерены.
– Не имею права, – сказал Сухов: – Это абсолютно секретная информация.
– Ну а мне, своему старому фронтовому товарищу, ты можешь сказать, чем вы здесь занимались?
Командор как-то беспомощно посмотрел на гостя и, молча, отрицательно покачал головой.
– Ты пойми, – торопливо заговорил его собеседник, как бы надеясь опередить отказ: – Вы, возможно, могли и не обратить внимания на какую-нибудь мелочь, которая и послужит ключом к разгадке. Время идет, и надежды, что Катя еще жива, все меньше.
“Это же Туманян!” – наконец понял я:-” Отец пропавшей вчера вечером Кати Гордеевой!”
Я шевельнулся, и кровать подо мной мерзко заскрипела. Туманян обернулся на звук, и, увидев меня, резко отшатнулся.
– Извините, – сказал я.
– Антон, это…? – Туманян запнулся, не зная как продолжить.
– Все в порядке, – успокоил его командор: – Это Сергей Кожемяка, наш сотрудник.
– Я не хотел вас напугать, – сказал я.
– Фу ты, черт! А я как-то и забыл, что вы тоже здесь, – сказал гость и, подтверждая мою догадку, представился: – Туманян моя фамилия.
Он перевел взгляд на командора, и тот ответил на его немой вопрос:
– Кожемяке я доверяю, как себе.
– А мне, значит, не доверяешь?
– Не передергивай, Георгиевич. Если станет известно, что я допустил утечку информации, пойду под суд.
Я думал, что Туманян станет убеждать Сухова, что никакой утечки не будет, но он промолчал. Повисла неловкая пауза.
– Помнишь, под Киевом, мы мечтали, что если выживем, поедем в Крым? – вдруг спросил Туманян у командора: – Ты, я, Егор Зыков… Егор еще говорил, что это самое прекрасное место на земле. Что, погрузив ноги в прибой, мы будем ловит с волнореза бычков, пить пиво и смотреть, как солнце уходит за горизонт. Помнишь?
– Так мы и не съездили, – грустно сказал Сухов.
– Но ведь мы еще можем как-нибудь выбраться. А вот Егор – нет… И Катя, наверное, тоже. Только вот ведь несправедливость: Егор не поедет в Крым, потому, что он защищал свою Родину и погиб как герой. А Катя…
Тут голос его сорвался, он встал с кресла и надел очки, которые до этого вертел в руках.
– Пойду я, – сказал Туманян: – Дела ждут.
Подойдя к двери, он, не оборачиваясь, добавил:
– Будет время – заходи. Вспомним былое, помянем павших…
– Подожди, Евгений Георгиевич, – тихо сказал Сухов: – Вернись.
Туманян медленно, будто боясь, что командор передумает, подошел к креслу и сел.