— Так ты еще и философ? — нашел в себе силы улыбнуться Гард, хотя ему стало по-настоящему страшно.
— Я — не философ, — таракан поднял свои усы, и от этого стал как-будто выше. — Я не философ, комиссар, я — мессия. Должен был придти мессия, чтобы организовать своих братьев и отомстить вам. И я пришел. Нельзя же, комиссар, в самом деле веками безнаказанно издеваться над целым родом живых существ! Нет, комиссар Гард, на этот раз вы проиграли.
Гард с ужасом почувствовал, что площадка, на которой он стоял, начала медленно опускаться.
— Вы проиграли, комиссар Гард. Все вы, люди, проиграли. Вы ждали отмщения с небес, а оно было в ваших собственных домах. Это мы — тараканы — самые несчастные, самые презираемые на земле существа отомстим вам за все. И тогда на земле наступит эра справедливости. Тараканья эра!
Комиссар почувствовал, что по его ногам уже начали ползти тараканы.
— Растопчите его! — заорал гигант. — Растопчите! Это человек! Вы должны его растоптать.
— Нет! — закричал Гард. — Никогда! Нет!
Яркий свет ударил по глазам.
— Ты что, отец совсем заработался?
Перед Гардом стоял огромный таракан.
Гард вскочил… Бог мой, это был его сын.
— Ты пришел? — спросил Гард, а сам подумал: «Наверное, я орал очень громко. Приснится же такая чушь».
Сын никогда не отвечал на глупые вопросы. Даже если их задавал отец. Он просто повернулся и пошел к себе в комнату.
И тут зазвонил телефон.
Комиссар снял трубку. Он знал, кто может звонить ему столь глубокой ночью, и потому — вместо «Здравствуйте» — спросил:
— Где?
— На центральной площади, Гард. Пока, вроде, без трупов.
Комиссар знал: никакой иной информации он не получит, и повесил трубку, не попрощавшись.
Перезаряжая пистолет, Гард подумал: «Чертов сон!.. Такое ощущение, будто я все это уже делал только что… И зачем мне пистолет? Как будто он может помочь победить желтое облако».
И все-таки пистолет в карман положил. На всякий случай.
Сын уже спал. Судя по блаженному выражению его физиономии, сыну снились вовсе не комиссарские, а вполне хорошие сны.
В городе было темно и противно. Никаких приятных ассоциаций пустой, будто вымерший город не вызывал.
Гард остановил машину, не доехав пару кварталов до центральной площади.
— Там — желтое облако, — начал молодой солдат из службы оцепления, а комиссар подумал: «Интересно, до какого места сон будет совпадать с реальностью?»
Сон, между тем, совершенно нагло продолжал сбываться. Не дойдя до площади, комиссар увидел разъеденный труп.
«А почему они эту женщину ели не по правилам?» — подумал Гард, увидев, что один глаз женщины удивительным образом остался цел.
Тут комиссар понял, что начинает сходить с ума.
Он вышел на площадь и увидел желтое облако. Оно уже удалялось с площади.
И комиссару стало совершенно ясно: проще пойти за желтым облаком и погибнуть, чем вернуться домой и снова видеть сумасшедшие сны, и каждый час ждать своей гибели, и если чему удивляться — то лишь тому, что человек съеден не по правилам.
«Если это облако действительно состоит из тараканов — получается, что мы боимся маленьких отвратительных существ?»
И комиссар решил так: поскольку он уже все пережил во сне — больше ему нечего бояться. И поскольку он знает, что его ждет, — он не позволит издеваться над собой каким-то мелким таракашкам…
Так решил комиссар Гард — который, как известно, никогда не меняет своих решений — и двинулся по темным улицам туда, где его ждала смерть.
Гард шел на звук, ибо улицы были совершенно темны, даже окна в домах не горели. Окна не то что не указывали дорогу, но даже не освещали путь.
Дорогу Гарду указывал отвратительный шелестящий звук.
Когда же и звук исчез — в кромешной тьме комиссар увидел очертания замка и понял: «Все будет в порядке — сон продолжает сбываться. Я ведь уже знаю все, что ждет меня в этом замке, и значит я смогу победить».
Комиссар привалился к старому трухлявому дереву: он решил дождаться рассвета. Гард очень боялся заснуть — заснешь, и такое приснится, что жить не захочешь.
Так, в борьбе со сном, комиссар провел остаток ночи, и едва первые лучи позолотили то, что им и положено позолотить, — Гард направился к замку.
Многочисленные двери замка были заперты. И лишь на самой верхотуре комиссар заметил окно. Добраться до него было делом комиссарской техники.
Гард оказался посредине длинного коридора. Пошел в один конец и уперся в запертую дверь.
Тогда пошел обратно вдоль старинных и, разумеется, зловещих дверей. Дергал за ручки, толкал — двери не поддавались.
Но вот одна медленно и — как догадался проницательный читатель — со скрипом раскрылась. Комиссар шагнул в комнату и тут же выскочил обратно.
Весь пол был усеян тараканами. Сплошное, чуть шевелящееся пространство желто-коричневых тварей.
«Они похожи на солдат, отдыхающих после боя», — подумал Гард. И ему не понравилось это сравнение.
Теперь комиссар знал совершенно точно: его сон сбывается. А почему бы, собственно, и нет? Ведь никто в конце концов не знает, что такое сон. А вдруг это подсказка, дарованная нам свыше? Кто знает, может, так устроен наш мир, что каждому человеку — пусть хоть однажды в роковую минуту — дается такая подсказка?
Так думал комиссар Гард, шагая по длинному коридору, которому — казалось — не будет конца.
— Человек, постой, — услышал вдруг комиссар и, оглянувшись, увидел седого человека. — Постойте, — повторил незнакомец, тяжело дыша. — Я не успеваю за вами, однако, если вы пришли спасать мир от этих тварей, то мы должны быть вместе.
Незнакомец был похож на университетского профессора: высокий лоб, благородная седина, тоска в глазах — интеллигент, короче говоря. Таких людей Гард никогда не понимал, но всегда уважал — может быть, как раз за то, что не понимал.
— Здравствуйте, — комиссар протянул профессору руку.
Профессор улыбнулся:
— Смешное какое слово… Знаете, с тех пор, как я прячусь от этих тварей, мне никто не желал здравствовать.
— Прячетесь? — удивился Гард. — Здесь?
— А где же еще? Самое лучшее убежище — в доме врага. Здесь тебя никто искать не станет…
«Интересно, а чем он здесь питается?» — подумал комиссар, но сказал совершенно другое:
— Если не остановить этих тварей — они уничтожат всю планету. Тараканы мстят людям — и им есть за что. На самом деле это ничто иное, как очередная война рабов против своих угнетателей. Только на этот раз война приняла столь уродливые формы.
— Как вы интересно говорите, — профессор подошел вплотную к Гарду и теперь смотрел ему прямо в глаза. — Но ведь рабами должен кто-то руководить. Вы знаете этого человека?
— Человека? — комиссар удивленно посмотрел на профессора. — Вы живете здесь и не знаете, кто руководит этими тварями?
— Я, видите ли, не выхожу из своего убежища, — промямлил профессор.
— Ладно, — Гард попробовал улыбнуться ободряюще. — Пошли искать главаря вместе. Только должен предупредить вас: во главе этой банды стоит таракан. Огромный с человеческий рост таракан. Да-да, что вы улыбаетесь? Ни одному человеку даже в голову не могло бы придти использовать тараканов, как смертоносное оружие. Пока мы думаем, как воевать с желтым облаком, пока решаем, можно ли использовать против него газ или лучше пули, эти твари просто уничтожают нас, просто…
Гард не успел договорить. Почувствовал мощный толчок в спину, он оказался на полу в абсолютно темной комнате.
Впрочем, свет зажегся почти мгновенно, и Гард понял, что находится на площадке, внизу которой бассейн — тот самый, приснившийся. Тот самый, кишащий тараканами.
Площадка эта медленно, но абсолютно неуклонно опускалась вниз.
И тут Гард увидел профессора. Профессор возвышался на противоположном краю бассейна и махал рукой с тем равнодушно-доброжелательным видом, с каким главы государств приветствуют демонстрантов.
— Вы глупы, молодой человек, не имею честь знать вашего имени. Впрочем, зачем имя человеку, которого через несколько минут не станет? Природа — добра, все зло в мире — от человека… Неужто вы считаете, что устраивать тараканьи бега можно, а тараканьи войны — нельзя? Эдакая глупость считать, будто тараканов нельзя выдрессировать.
Площадка опускалась все ниже. Тараканы, будто почуяв добычу, зашевелились, зашебуршали, зашелестели…
Профессор снова приветливо помахал рукой:
— Как вы там, дорогой мой комиссар?.. Помните, кстати, цепь загадочных исчезновений где-то годика за три до появления желтого облака? Вам не довелось заниматься их раскрытием? А ведь это я убивал человечков и скармливал их своим маленьким друзьям. Они сначала отказывались, но, знаете ли, достаточно несколько дней поморить их голодом, и у тараканов появляется дьявольский аппетит. Я бы именно так и сказал: дьявольский…
Все ниже, ниже, ниже опускается площадка… «Сон дважды обманул меня, — подумал комиссар. — Во-первых, главарь вовсе не таракан, а во-вторых, мне не удастся спасти сына».
— Все дело в том, что люди ужасно боятся непонятного. Извините, что веду с вами разговоры в столь неподобающий момент… Однако я, видите ли, соскучился по людям, по простым разговорам. Моя гениальность не только в том, что я — великий дрессировщик. Главное, я понял: человек всегда боится неведомого. Если люди знают как убить своего врага — они его убьют наверняка, важно — чтоб не знали. Вот и все. Боитесь? Напрасно… Утешайте себя тем, что ваши изгрызенные кости, ваш прах станет частью этого замка — замка императора всей земли!
Известно ведь: не надо философствовать некстати. Но профессор забыл об этом. Наверное, если бы он молчал — не вызвал бы такого раздражения у Гарда, но тут уж комиссар не выдержал, достал пистолет, и, ни на что не надеясь, выстрелил.
Профессор пошатнулся и упал.
— Как глупо… Я хотел сделать пуленепробиваемую стену и забыл. Как глупо, — прохрипел профессор.
Надо ли добавлять, что он, конечно, зашатался и, разумеется, упал в бассейн, где мгновенно был съеден тараканами.
А Гард подумал: «Все-таки хорошо, что сны никогда не сбываются до конца», — после чего он куда-то там полез, перелез куда-то — это все не важно.
«И все-таки, в словах того таракана-гиганта что-то было, — подумал Гард, садясь в машину. — Что-то было важное».
Но что именно, Гард никак не мог вспомнить. Зато он точно знал: сыну его уже ничто не грозит.
Смерть всегда в прошлом
Историю эту читать не надо: вы вряд ли в ней найдете что-нибудь особо интересное. Ну разве еще раз убедитесь в прозорливости комиссара Гарда, который меняет времена проживания столь же легко, как мы одежду, но в каждом времени проявляет свою прозорливость.
А так… Ну, что за история? Сюжетец, надо признать, весьма незатейлив. Намек на детектив серьезно воспринимать не следует — намек он и есть намек, не более того. Да и пишу я вовсе не для того, чтобы читали. Я пишу для того, чтобы было. Пусть себе пылится в далеком ящике какого-нибудь одинокого стола или хранится в памяти старого компьютера. Главное: зафиксировать правду об этих событиях, которые уже обросли массой домыслов и легенд. Здесь же не будет ни одного красивого, но не проверенного факта. Ни слова лжи. Ни полслова фантастики, вообще — фантазии никакой. Только — правда.
…В то утро комиссар Гард полетел на ракете по близлежащим планетам — такая у него была привычка — и занимался тем, чем привыкли заниматься все комиссары по утрам: он читал газету и пил кофе.
Как догадался проницательный читатель, я рассказываю об этом только для того, чтобы написать фразу: И ТУТ ЗАЗВОНИЛ ТЕЛЕФОН. Что ж это за комиссар, который с чашечкой кофе в руках не бросается по утрам к телефону?
Правда, Гард бросился к видеотелефону. Уж если быть точным. Уж если не врать и не сочинять.
— Алле, — сказал комиссар.
И увидел на экране толстое лицо своего начальника — префекта полиции… Как вы, конечно, знаете (не из жизни — так из литературы), что префекты полиции — люди не особо симпатичные. Поэтому лица у них бывают, как правило, либо чересчур толстые (у плохих, но добродушных), либо чрезвычайно худые (у совсем-совсем плохих). У этого было толстое: щеки с трудом помещались на экране.
— Ну? — спросил Гард.
— Отдыхаешь? — спросило лицо и улыбнулось, отчего щеки исчезли вовсе, остался один рот с ровным рядом белых искусственных зубов. Рот спросил: — Гард, ты конечно, слышал об этой странной смерти в прошлом?
Гард не слышал, но ответил уверенно:
— Разумеется.
— И что ты обо всем этом думаешь: это действительно подвиг или убийство?
«Интересная, видно, история», — подумал Гард, а вслух сказал:
— Я думаю, дорогой префект, что убийство в наше время штука столь редкая, что это наверняка — несчастный случай.
— Вижу, я тебя заинтересовал, — сказал рот и щеки вернулись на место. — Вот и займись.
— Это приказ? — спросил Гард на всякий случай.
— Увидишь Марию — передавай привет, — ответил префект и отключился.
«Глупости, — подумал Гард. — Во-первых, с чего это мне видеть Марию, а во-вторых, с чего бы мне передавать ей привет от всяких толстых префектов».
Занятый этими размышлениями, он открыл газету на первой полосе и увидел огромный заголовок: «ГЕРОИЧЕСКАЯ СМЕРТЬ В XIX ВЕКЕ».
Надо ли добавлять, что комиссар — разумеется, невольно — почувствовал легкий холодок в районе виска? Известное дело: у комиссаров полиции непременно где-нибудь холодит, когда речь идет о настоящем деле.
Директор Института Истории Земли встретил комиссара Гарда с той нарочитой вежливостью, какую во все времена используют интеллигентные люди, дабы показать, насколько им неприятен собеседник.
— Садитесь, милейший, в креслице, — улыбнулся Директор.
Однако проницательный Гард заметил в его взгляде недобрую мысль, и поэтому сразу решил перейти к делу:
— Мне хотелось бы подробнее узнать обстоятельства смерти Александра Мака.
— Мне тоже хотелось бы, миленький вы мой. Только вот, увы, сие невозможно. И я могу вам повторить только то, что вы знаете и так: в машине времени произошла поломка, после чего Александр Мак самоуничтожился. Это настоящий подвиг, доложу я вам. Не каждый ученый способен на такое.
— Зачем он убивал себя? В конце концов, лучше жить в прошлом, чем не жить вообще.
— Миленький вы мой, — сказал Директор тем тоном, который принят при обращении к неполноценным. — Если вы не понимаете, я вам объясню, дорогуша моя. Прошлое было таким, каким оно было, и другим оно быть не может. Это понятно? Если хоть чуть-чуть изменить прошлое — неминуемо изменится и настоящее, причем предсказать эти изменения невозможно. Это понятно? Фантасты об этом много писали… Или комиссары не читают фантастику?
Гард не ответил. Он не привык отвечать на вопросы — он привык их задавать.
— Любой, даже самый молодой исследователь далекого прошлого понимает: никогда и ни при каких обстоятельствах в прошлое вмешиваться нельзя, — продолжил Директор. — И уж тем более недопустимо, чтобы в прошлом жил человек, который на самом деле там не жил никогда. Невозможно жить и вовсе никак на жизнь не влиять. Вы это понимаете? Александр Мак совершил великий подвиг ученого — он уничтожил себя, чтобы не уничтожить историю. Понятно?
— Непонятно другое, — Гард изо всех сил делал вид, будто его не раздражает тон Директора. — Что за поломка была в машине времени?
Директор рассмеялся:
— Дорогуша моя, может вам еще принцип машины времени рассказать? Если у вас есть в запасе неделька-другая: пожалуйста, я могу. Тот большой агрегат, который находится в нашем институте и благодаря которому работают индивидуальные машины времени, к счастью, не поломался. Его поломка была бы настоящей трагедией. А вот индивидуальная сломалась, ученый погиб. — Вдруг улыбка исчезла с лица Директора. — Повторяю вам: Александр Мак совершил великий подвиг, а в подвиге копаться не надо. Ясно вам? Не стоит порочить подозрениями имя великого ученого. Еще есть вопросы?
Директор говорил так, что его хотелось подозревать. Это насторожило опытного Гарда. Так они и разговаривали теперь — с настороженностью.