Шамаханская царица.
Сказка для научных сотрудников, еще не определившихся, младшие они или старшие.
- Ты не забыл, какое сегодня число? - строго спросила Залина, наливая в чашку кипяток. Поскольку ее, веселенькая, с подсолнухами стояла у плиты, то эта явно предназначалась мне. Чашка с крутым кипятком без признаков сахара и кофе, что должно означать высшую степень серьезности.
День рождения, похолодел я! Нет-нет, сегодня июнь, а не ноябрь.
Первый поцелуй?! Первая встреча у неё дома? Первая, первая...
- Ну?
Кипяток напомнил о пыточных средствах из средних веков. Веревки, деревянные колодки, длинные щипцы и кипяток...
- Саша, хватит тормозить, сегодня восьмое. Пятница!
- Да! - уверенно подхватил я. - Пятница, восьмое! Еще больший ужас, чем пятница, тринадцатое. Все, молчу!
Залина укоризненно посмотрела на меня и, качнув черными, коротко подстриженными волосами, повернулась к плите. Даже ее плечи были недовольны.
Вымаливая прощение, я подошел к девушке и тихонько коснулся губами шеи.
- Я помню,- проворковал я. - Конечно же я помню! Сегодня вечером мы едем за тридевять земель к твоим родителям бить челом и виниться.
- Можешь им так и сказать.
- И скажу. Бухнусь в ноги и скажу: простите меня, окаянного, что хочу разорвать матримониальные узы...
- Наоборот, матримониальные означают брачные.
- Ну тогда семейные. Разорвать и вырвать из отеческого гнезда кровинушку, усладу, отраду и жадно воспользоваться ее красотой и молодостью.
- Только отцу это не говори. Он за такие слова тебя сразу в оборот возьмет. И пойдут клочки по закоулочкам.
Залина чуть повернулась, подставляя губы для поцелуев. Мы столкнулись носами, цапнули друг друга за губы и засмеялись.
- Понимаю, старая школа. Суровый солдатский дух, строгий контроль с его стороны и полное подчинение с твоей. Вход строго по расписанию и пропускам.
- Помнишь, что я тебе говорила?
- Конечно же помню! Особое воспитание, верность традициям, и вообще, не стоит сильно обращать внимание на какие-то причуды.
Девушка повернулась ко мне полностью, отчего пола ее мягкого пушистого халата съехала в сторону, открывая тело. Сцепила руки за моей спиной и прошептала прямо в мои губы.
- Вы поладите, нисколько в этом не сомневаюсь, любимый. Я уверена в тебе.
Ее губы были шероховатыми и сладкими. Той неосязаемой сладостью, которая растворяет мысли и погружает в забвение, которая наполняет тихим неутомимым восторгом, и которая наверняка является основной частью амброзии, напитка богов.
Мы выехали в семь вечера. Полуголодные, потому что поужинать Залина не дала.
'Нечего время терять! Пятница, на носу праздники, все из города бросятся, знаешь, какие будут пробки?! Да и накормят нас там до отвала, не переживай. На вот бутерброд'.
В самом деле, в пробках стоять не хотелось. Я резво взял в зубы бутерброд и последовал за, надеюсь, будущей женой.
Но в пробке постоять пришлось. Как обычно, два самых бессовестных не смогли определить, чья машина быстрее, ткнули друг друга крыльями, рассыпая вокруг осколки фар, после чего намертво стали, выстроив за собой вяло двигающуюся и сигналящую очередь в добрый километр длиной.
Но на ближайший час я удовлетворился куском французской булки с ветчиной, листом салата и плоским ломтем порезанного вдоль огурца, поэтому жизнь казалась вполне уютной. Тем более, впереди столпились многодневные, подпитанные праздниками выходные, рядом сидела Залина, тонкая, острая на язык, своенравная, женственная, все понимающая - то есть, самая лучшая и притом самая красивая девушка на свете - чего еще желать?
Правда, где-то на периферии сознания гуляли всякие мыслишки по поводу ее родителей, но мысли эти, разбавленные вечером пятницы, предвкушением свободы после напряженных рабочих дней ворочались, булькали неторопливо и осторожно, иногда сменяясь образами: папа, любящий традиции и сидящий на ковре с кривым ятаганом над сочными, в пару кусками баранины. А позади него - торчащие колья с черепами прежних просителей руки дочурки.
Или Папа с тонким заостренным лицом и набриолиненными волосами, зачесанными назад. В строгом деловом костюме черного цвета, с коричневым шарфом, элегантно заправленным под ворот белоснежной рубашки. На каждой руке по кольцу с крупным бриллиантом.
'Это и есть он?' - немигающим глазом смотрит он на дочь, потом на меня. - 'Подойди ко мне, мой мальчик'. Тонкая кисть протянута для поцелуя.
'Да, дон Папо' - смиренно говорю я и склоняюсь к сухой руке.
Или Папа, сидящий на узком троне, с тусклой золотой короной на лысой голове, сухой и сморщенный, с зелеными светящимися глазами и говорящий скрипучим деревянным голосом. 'Дочечку мою захотел, недобрый молодец? Что ж, принесешь молодильные яблочки - отдам за тебя. Ни вопрос...'
Залина шевельнулась, проводила взглядом очередного наглеца, прущегося в обход очереди по газону справа, и погладила мою руку, лежащую на рычаге коробки передач.
Черные волосы, густые ресницы, тонкий с горбинкой нос - чем не Шамаханская царица? Нет-нет, просто такой образ загадочной, неотразимой и красивой восточной девушки без всяких злодейских и членовредительских наклонностей.
Как-то получалось, что разговор о ее родственниках никогда не длился долго, да и при чем тут родственники, когда двое испытывают друг к другу намного больше, чем просто влечение. Ну, предположим, окажется она чеченкой с огромной родней, с черными горячими бородатыми братьями, танцующими по утрам зикр и стреляющими из автоматов, не сданных после последней войны. А отец, обветренный, с недалекой крестьянской мудростью - полевым командиром в папахе и камуфляже. Что, собственно изменится? Моя готовность устроить ее и свое счастье?
Впрочем, Залина как-то обмолвилась, что в ней много разной крови намешано: украинской, татарской, русской, поэтому перспектива гонять по лесам в камуфляже, защищая поруганную честь жены или обычаи предков уменьшалась до совсем невидимой внутренним оком величины.
- Чему ты хихикаешь? - спросила Залина, улыбаясь. - Признавайся.
- Думал о твоей семье. О законах гор. О том, что мне нужно было взять с собой костюм с галстуком.
- Я знаю, - сказала она, положив свою руку на мою и нежно сжимая. - Ты же все понимаешь. Без слов. И уже, наверное, все просчитал.
- Не все, - признался я.
- Люблю тебя.
- Я тоже, - ответил я и переключил рычаг передач, потому что передний автомобиль, мигнув красным, тронулся вперед.
Мы проехали с час по федеральной трассе М10. Поток машин то разбегался по полосам, то сходился в один, сжимаемый знаками 'ремонт дороги' и 'объезд'. Затем съехали вправо на какую-то менее федеральную и более просторную дорогу, потерявшую вскоре часть асфальта. Пришлось снизить скорость, чтобы не добить и так уж не новый 'Пежо'.
Потянулся лес, редкий и монотонный, приукрашенный по русской душевной природе, не терпящей однообразия, кучками пластикового и бумажного мусора.
За лесом взяли свое поля, недозасеянные чем-то, вытянулись заборы, весьма основательные, за которыми едва виднелись цветные затейливые крыши. Потом островок богатства и порядка иссох, сменился дачами, в которых царствовал русских размах и дух предприимчивости, прилепивший кривые серые доски на недоконченный ряд кирпичей или отжившее свой век в городе, с облезшей краской окно на аккуратную, недавно окрашенную мансарду.
Затем, предваряемый знаком, что в ста метрах поворот на какую-то глухомань, снова начался лес.
Возник позади и сверху какой-то стрекот, гул и низко, едва не задевая верхушки осин и берез, пролетело над нами нечто юркое и темное. Я попытался посмотреть, что, но узкая дорога с неровной сырной обочиной и лопнувшим от времени покрытием требовала внимания.
- Наверно, военные, - заметил я и поправил регистратор. - У МЧС-ников обычно расцветки яркие, а это какое-то однотонное. И мрачное. 'Черная акула'?
Залина в ответ неопределенно кивнула.
- Низко как пошла. А помнишь то видео, где Су-24 над дорогой вплотную пролетает? Их подвиг не забыт, страна равняется на своих героев.
Залина задумчиво молчала.
- А ведь здорово как! Азарт, кураж, вызов! Будь я летчиком, я бы обязательно...
- Следующий поворот наш, - сказала Залина. - Держи штурвал ровнее, летчик, и не теряй высоту.
Позади просигналили, заставив вздрогнуть. Черная 'Ауди' требовательно прижалась к нам, призывая пропустить. Я сбавил скорость и довернул чуть вправо. Черный корпус, судя по буквам 'АМР' - депутатской машины, проплыл мимо, наддал и ушел вперед. А затем свернул на нашем повороте.
- За ним?
Залина сосредоточенно кивнула.
Я убрал руку с рычага передач и положил на руку девушки. Пусть не переживает, все пройдет, как нужно. Родители, конечно, поначалу будут против, потом скрепя сердце согласятся, что это неизбежно и естественно, когда дочь выходит замуж. Затем примирятся и с тем, что жениха выбирали не они. И напоследок признают, что я ничем не хуже остальных...
Странно, что депутатская машина свернула именно на эту невзрачную, давно не ремонтировавшуюся дорогу, уж точно не ведущую к местной Рублевке. Впрочем, через километр выдвинулись справа из леса серые бетонные плиты старого забора, на котором, судя по огрызкам, когда-то имелась колючая проволока, проплыл шлагбаум с пустой брошенной будкой рядом и асфальт сменила бетонка. Видимо, какая-то брошенная военная часть, сиротливая собственность Министерства Обороны, ныне подлежащая продаже. Вот и началась суетливая езда черных автомобилей с московскими номерами.
За старой воинской частью бетонка не кончилась, а углубилась в лес. От нее отделилась другая, с плитами, явно покрашенными раньше в зеленый цвет. Затем, третья, с такими же древними пятнами выцветшей краски.
- Ух! Знаешь, что это? - спросил я. - Это старые советские дороги для ракетных комплексов. Я читал, они были зеленого цвета, чтобы не выделяться на фоне леса и чтобы их не засекли американские...
Девушка думала о чем-то о своём.
- ...спутники, - докончил я и спросил. - Нам далеко еще?
- Нет, уже нет.
Если близко, то это мог быть только какой-нибудь военный засекреченный городок времен СССР. Такой маленький военный поселок, изолированный от мира, с десятком-другим домов, баней и одним магазином на всех. Получается, что ее родители - из военных?.
- Ты жила здесь раньше? - спросил я.
- Нет. Меня из Киева никуда и не вывозили. Берегли. Тут дед живет, ну и родители последнее время. Здесь я была всего пару раз. Вот туда поверни.
Мы съехали с бетонки на простую грунтовку, щедро присыпанную временами ржавой прошлогодней хвоей. Грунтовка лезла через лес, извиваясь, становясь то шире, то уже. Подступили деревянные крашеные заборы и дома, обшитые досками, с верандами и покрытыми мхом шиферными крышами. Лес обзавелся соснами и елями, поредел, приобрел благочинность. Местность сделалась похожей на дачный поселок, в котором, причем, обитают дачники ленивые, любящие уединение, прогулки по извилистыми тропинкам вдоль сосен и чаепития с длинными разговорами на верандах под вечер. Какое-нибудь областное советское Переделкино.