- Не знаю. - Хиба вспомнила, как точно так же сидела на коленях у отца и держала во рту палец, а он ласково запрещал ей это делать. Она видела, что Герхард пытается заменить ей родителей, но видела и некоторые различия - действительно, его доброе отношение было подделкой. Все, кто живёт на Востоке, должны уметь торговаться. Это - искусство, в котором совершенствуются всю жизнь, поскольку именно оно и приносит богатство, власть и уважение. Каждая выгодная сделка немного повышает твой статус в обществе, к тебе относятся с чуть большим уважением, и ты понимаешь людей всё лучше. И наоборот, каждая неудачная сделка ведёт тебя вниз, во власть Иблиса. Так учила её мать, и Хиба понимала истинность её слов. И сейчас, когда Герхард пытался её переубедить, девочке легко было заметить ложь в его словах. Наверное, правдой было то, что говорили в старой школе, где все втайне или даже явно исповедовали ислам: роткрейцеры - это завоеватели, отобравшие у них родную землю и запретившие им даже пожаловаться Аллаху. А если ты не помолишься, то никто тебя и не услышит. Хиба, давно забывшая, когда последний раз была в мечети, понимала, что душа её безнадёжно пропала и обречена на вечные муки...если Аллах существует. Но ведь Герхард говорит, что ислам - это болезнь, которую распространяют обиженные, сказала она себе. Надеясь, что выражение её лица достаточно доверчивое, девочка подняла взгляд - и встретилась с суровым взором Герхарда, готового покарать её за непослушание. Но за этой маской Хиба вдруг увидела его сущность - такого же человека, как она, пытающегося обмануть собеседника и достичь более выгодных условий сделки.
Герхард лжёт, повторила Хиба про себя - и восхищённо улыбнулась роткрейцеру.
5
Хиба всё чаще и чаще уходила на улицу, чтобы поиграть со своими арабскими сверстниками. Ни Герхард, ни школьные учителя не запрещали ей этого, хотя никто из детей роткрейцеров никогда не присоединялся к ней и её новым подружкам, несмотря на то, что они жили в одном квартале. Задумавшись об этом, Хиба пришла к выводу, что случись нечто подобное, роткрейцеры подвергли бы своих отпрысков наказанию. В понимании сотрудников Красного Креста европеоиды были сливками, а арабы - сливными стоками их сложного "конфедеративного" общества, раздираемого этническими и религиозными противоречиями. Однако в случае с Хибой никаких возражений не было - Герхард даже сказал ей, что это хорошо, что она не забывает о своих корнях. Арабские девочки сперва держались отчуждённо, постоянно отворачивались и о чём-то шептались, а Назик, которая была у них за главную, как-то даже толкнула её. Всякий раз, вспоминая, что случилось потом, девочки хихикали - конечно, когда рядом не было Назик. Несмотря на то, что Хиба была младше на год и уступала своей противнице в росте, она показала, что не даром носит форму роткрейцеров. Усвоенные с помощью ментоусилителя и опытных наставников приёмы джиу-джитсу позволили ей с лёгкостью расправиться с Назик - оказавшись в нелицеприятной позе с вывернутой за спину рукой, та сама запросила пощады. На следующий день Хиба угостила всех засахаренными финиками, и даже Назик, всегда мрачная, посветлела и заулыбалась.
- У нас говорят, эта форма - она цветом, как помёт, - сказала Назик однажды, много дней спустя, без какой-либо причины. Хиба кивнула, она понимала, что Назик всё это время обдумывала, как объяснить своё поведение - и извиниться, не извиняясь. Они часто играли в разные игры в ментотрансляторном кафе, а однажды даже совершили совместный намаз. Одна из девочек, её звали Фатиха, вдруг извлекла лист нановолоконной бумаги с отпечатанным на арабском текстом молитвы и предложила помолиться. Все охотно согласились; никто толком не знал, как и что нужно делать, но, повторяя за остальными слова и движения, Хиба заметила, что кое-кто - и, конечно, в первую очередь, Назик - только делает вид, что молится впервые, а на самом деле всё хорошо ими заучено. Наверняка, они занимались этим не впервые, возможно, даже, что молились раньше втайне от Хибы. Это было неприятное ощущение - вновь оказаться человеком второго сорта, на сей раз - среди "своих", среди арабов.
- Аллах велик! - повторила Хиба за всеми.
В ментотрансляторном кафе были и мальчики, даже парни - молодые мужчины, успевшие отрастить бороду. Они курили гашиш и глотали таблетки какого-то наркотика, именуемого "психо". Один из них, явно пользовавшийся уважением товарищей, представился Умаром. Ему было пятнадцать, на два года больше, чем Хибе. Как оказалось, Назик, Фатиха и остальные девочки отлично знали его - Хиба почувствовала приступ жгучей ревности, глядя, как он источает им комплименты и выслушивает ответные подначки.
- А это кто? - спросил он вдруг жёстко. Взгляды присутствующих обратились к Хибе, которая ощутила себя словно нагой в своей школьной униформе. Отсутствие нашивки с крестом, пусть и не положенной ей по возрасту - но она-то знала наверняка, что никогда такой не получит! - жгло её плечо, словно калёное железо. И, как назло, именно она превращается в изгоя уже в кругу арабов - опять-таки потому, что на ней эта форма.
- Это - Хиба, - сказала Назик, чуть скривившись. - В общем, она нормальная.
Умар одарил Хибу ледяным взглядом, который, словно рентген, пронизывал её насквозь. Казалось, он читает её мысли - а может, просто пытается поджечь, используя некое заклинание. Девчонки, с которыми она общалась, верили в то, что такое возможно. И Назик! Как коварно она произнесла это слово "нормальная" - ни один человек, имеющий каплю достоинства, после этого не стал бы водиться с Хибой. О, это был наиболее удачный момент для мести! Хиба почувствовала, что краснеет. Внезапно ей захотелось убежать домой, к Герхарду, и рассказать ему всё.
Совладав с собой, Хиба сжала губы и улыбнулась. Эта улыбка, пусть и вымученная, вернула ей самообладание. Умар ещё раз посмотрел на неё своим обжигающим взглядом, повторно вогнав Хибу в краску, а потом кивнул и начал о чём-то шептаться с Назик. Та выслушала его и, улыбнувшись, сказала подругам, что им пора. Хиба была немногословна, пока они шли домой, в свой квартал, в то время как остальные девочки оживлённо обсуждали парней - и, особенно, Умара.
- Хиба, да ты словно не в себе, - подошла к ней Назик. - Уж не влюбилась ли случайно?
Кто-то рассмеялся, и вскоре вся компания подхватила этот смех. Прохожие удивлённо озирались, когда они проходили мимо.
- Хиба влюбилась в Умара! - кривлялись девчонки. Хиба, побледнев, одёрнула форменный жакет и ускорила шаг. Не говоря ни слова, она оттолкнула Назик, чей широкий рот от смеха казался просто огромным, и побежала. Никто её не преследовал; вскоре она исчезла в вечернем сумраке, оставив подружек судачить о её странном поведении.
6
Янек Дворак был стеснительным мальчиком. Он родился вне брака и рос без отца, поэтому в школе ему приходилось несладко, хотя Тош и покровительствовал ему. Сам Тош был разведённым, и неоднократно посещал Ханну Дворак по вечерам; порой Янеку приходилось выходить погулять - на его лицевом счету в это время появлялись деньги, достаточные для того, чтобы посетить ментотрансляторное кафе. Янек очень стеснялся всякий раз, когда Тош обращался к нему; в таком же тоскливом, как у его матери, взгляде читалась надежда на то, что командор раскроет мальчику самую сокровенную тайну и назовётся его отцом. Тош в таких случаях улыбался, стараясь не травмировать ребёнка без нужды; имя настоящего отца, высокопоставленного чиновника из Рима, было ему известно, это подтверждали и результаты генетической экспертизы, разумеется, неофициальной.
Янеку недавно исполнилось тринадцать; он был лишь на четыре месяца младше Хибы, и Тош рассчитывал на то, что они станут друзьями. Тош ещё раз критично посмотрел на Янека: плоское лицо с круглыми, чуть навыкате, голубыми глазами, укрытое шапкой соломенных волос; угловатые плечи. Янек был среднего роста, да и все его результаты в школе были достаточно средними; казалось, ему суждено было достичь совершеннолетия, занять незначительную должность в Красном Кресте и прозябать на ней остаток своей жизни.
Тош избрал местом для разговора небольшой открытый дворик во внутреннем блоке. Здесь был разбит сад, в котором росли виды кустарника и деревьев, характерные для европейских лесов, погребённых сейчас под ледником. Посреди садика возвышался дуб, которому было уже не меньше ста лет - это дерево особо почиталось роткрейцерами, оно символизировало силу и законность их власти. Глобальное похолодание изменило климат Земли: на Ближнем Востоке установился прохладный умеренный климат, ранее характерный для средних широт; дожди стали нормой, а не событием. Когда европейцы оставляли свою родину, они вывезли не только ценности, но и семена и саженцы эндемичных растений, даже плодородный чернозёмный грунт, содранный на огромных территориях. Всё это вывозилось на Ближний Восток, где титаническими усилиями создавалась экологическая среда, подобная той, что раньше существовала в Европе.
Командор посмотрел на стоявшего перед ним ребёнка. Янек, после школы, как обычно, заглянувший к матери, неловко переминался с ноги на ногу. Тош, вспомнив, как отец в своё время говорил с ним, придал голосу покровительственный тон и начал разговор:
- Янек, как ты вырос! Настоящий мужчина! - он хлопнул мальчика по плечу. Янек натянуто улыбнулся и даже что-то пробормотал в ответ.
- Почему так тихо, Янек? Говори громче! Крестоносец должен рычать, как дизельрыцарь!
Глаза Янека блеснули, в них мелькнуло какое-то выражение, которого Тош раньше не замечал.
- Спасибо, командор Тош!
- Это уже получше, Янек. А дама сердца у дизельрыцаря есть? Как у Барона Фишера, а?
Барон Фишер, герой популярных ментотрансляторных боевиков, водил космический истребитель, стрелял из ручного бластера и обнимал красоток, и зачастую всё это - одновременно. В глазах мальчишки зажегся огонёк - Тошу явно надавил на нужную пружину.
- Нет, командор Тош!
- Что, кончилась нефть - кончилось рыцарство?!
Последнее выражение, популярное на Ближнем Востоке, применялось, в зависимости от ситуации, в разном контексте. В ментотрансляторных клубах, куда и сам Тош захаживал в юности, это означало, что денег на счету нет, и пора уходить. Он прозрачно намекал Янеку на то, что его возможности слишком скромные.
- Вроде того...
- Почему же кончилось? Был бы дизельрыцарь, а дама найдётся! Моя Хиба - уже взрослая, только и говорит мне, что ей нужен хороший парень. Парень, который, если что, смог бы её защитить - что скажешь?
По реакции Янека, которую мальчик даже не пытался скрыть, Тош понял, что предложение ему не понравилось. Янек замялся, подбирая слова:
- Она гуляет с арабами. Мама говорит, что Хиба не будет роткрейцером.
- Кто сказал, что не будет? - удивился Тош. Как ему было отлично известно, подобные "обещания" не стоят ничего, а в ответ можно требовать что угодно. - Да подвинуть этих сарацин нужно, чтоб твоей даме сердца не досаждали!
Янек молча кусал губы; видимо, он считал подобный исход нереальным. Тош почувствовал, что осталось совсем чуть-чуть.
- Это мы здесь всё решаем, Янек! - он подошёл вплотную и положил мальчику руку на плечо, чтобы тот почувствовал его силу. Янек чуть вздрогнул, но тут же выдавил из себя покорную улыбку, которая почти сразу же приобрела вполне бравый вид.
- Поговоришь завтра с Хибой, а если эти, недолеченные, будут возникать - скажешь мне. Воспитаем их чуть-чуть - если надо, то и дезинфекцию с огнемётами проведём.
Янек снова улыбнулся - видимо, надеясь, что ему не лгут, но явно подозревая подвох. Чтобы поставить убедительную точку в разговоре, Тош снова хлопнул мальчика по плечу и, развернувшись, ушёл.
7
Хиба виделась с Умаром всё чаще. Сперва они встречались вместе с остальными, но постепенно парочка стала отделяться, уединяясь то в одном укромном уголке, то в другом. Хибу никогда раньше не влекло к мужчине, и всё было для неё новым - и сладостное ожидание встречи, и замирание сердца, и прикосновение его горячих рук, и запах мужского тела.
- Хочешь увидеть, как живут за городом? - спросил он однажды.
Хиба неоднократно видела пригородные трущобы по голографическому каналу и в ментотрансляторном клубе. Видела, как миссии Красного Креста под вооружённой охраной посещают эти районы, заселённые "лицами из группы риска", и разбрасывают им упаковки с пищей прямо с грузовиков. Несмотря на такую заботу, эпидемии, одна ужасней другой, включая и психические, то и дело вспыхивали в обширном пригороде, заселённом, как говорил Тош, "паразитами". Сам вид трущоб внушал отвращение: груды отходов источали зловоние, громоздясь прямо на "улицах", а проститутки то тут, то там предлагали себя прохожим за пару крейцмарок.
- Наверное, нет, - ответила Хиба чуть дрогнувшим голосом.
- А я там живу, - ответил Умар с вызовом. - Ну что, пойдёшь сдашь меня?
У Хибы от такой новости перехватило дыхание. Умар живёт в пригороде? В это не верилось. Неоднократные утверждения в том, что преодолеть санитарную зону, отделявшую трущобы от Багдада, невозможно, убедили её в том, что это - правда. Умар действительно не жил в их квартале, а на все расспросы отвечал, что его дом находится "там", и махал рукой в неопределённом направлении. Девочки знавшие Умара уже давно, особенно Назик и Фатиха, смеялись и говорили, что он живёт на западном берегу, а потом непринуждённо меняли тему разговора. Теперь все эти недомолвки и перешёптывания, эти заговорщицкие взгляды - всё получало своё объяснение и причину. Умар был исламистом, это он дал Фатихе ту листовку с молитвой! При мысли о том, что Фатиха получила взамен, сердце Хибы учащённо забилось.