Герой Марса
1
Рабочий день был близок к завершению, когда в наушниках у меня послышался голос Хэнка, моего непосредственного начальника.
- Джимми, сынок, как ты там? Вот-вот стемнеет.
Хэнк был старше меня всего лет на пять, но неизменно называл меня "сынком" или "малышом"; в мои обязанности как его подчинённого входило благодушно сносить всё это. Я как раз выбрался на поверхность, чтобы сменить одну из пластиковых панелей, пробитых микрометеоритом, и отлично ощущал, что приближается вечер. Мороз пронимал буквально до кости - температура, если верить показаниям дисплея, уже опустилась до нуля и продолжала стремительно снижаться. В полдень у нас на экваторе около двадцати градусов, как в отапливаемом помещении, но ночью холодно, как в ледяном аду викингов, обычно - минус восемьдесят и ниже. У землян, несмотря на новый ледниковый период, такое можно встретить разве что на полюсе.
Нергал уберёг меня от ещё одного метеорита, который мог в любой момент прожечь и скафандр, и нежную плоть под ним, и, получив весьма умеренную дозу солнечной радиации, я благополучно закончил работу. Постоянное облучение было причиной, по которой все специальности, связанные с работой снаружи, были непопулярными. Я из-за этого даже в армию не попал - врач заявил мне, что я слишком слаб и не выдержу больших физических нагрузок. Я тогда жутко обиделся, что не получу медали, а ведь мне, судя по всему, оставалось лет десять-пятнадцать - я слышал кое-что о том, сколько живут те, кто часто ступает на железём, да и взгляд мне этот был уже знаком. Однажды, когда у нашей кошки появились котята, и один из них захворал, родители тоже на него так посмотрели. Кошка словно перестала замечать больного котёнка. А тот становился всё слабее, пока в один прекрасный момент не уснул, чтобы уже не проснуться. Я, вспомнив ту историю, хотел даже нагрубить врачу, но сдержался: вскоре стало ясно, что он скользит таким взглядом по всем, кто пришёл на медкомиссию, только рекрутам дарит приветственную слащавую улыбку, фальшивую до тошноты. А взгляд - тот же. Врач знал, как устроена жизнь: большинство тех, кого он призвал годными для службы, вскоре погибли.
- Джимми, ты уже закончил?
- Да, Хэнк. Скоро я подойду к шлюзу. - На мне был лёгкий скафандр, скорее, даже полускафандр, так как некоторые части тела были лишь прикрыты тканью, но атмосферное давление в них изнутри не поддерживалось; тем не менее, несмотря на наше тяготение, составлявшее лишь треть от земного, я с трудом тянул повреждённую панель к люку, врезанному в склон скалистого холма. Марсиане вообще слабоваты, с этим никто не спорит. Сниженное тяготение сыграло с нами злую шутку: мы вытянулись в длину, став по земным меркам настоящими великанами, но мышцы наши ослабли, а внутренние органы подверглись дегенеративным изменениям. Поэтому я - худющий, длинный, под восемь футов, парень, который едва волочит ноги даже при нашем небольшом тяготении. И Хэнк такой же, и все остальные. Мы - дети Марса, бога войны, и его извечных спутников, Страха и Ужаса . Я заменяю повреждённые панели на оранжереях фотосинтеза. Панели эти, пронизанные наноскопическими порами, проницаемы для молекул углекислого газа - в одном направлении. Попав в оранжерею, чьё пространство заполнено сверхагрессивными нео-археями, углекислый газ превращается в кислород, который тут же откачивают в трубопроводы системы жизнеобеспечения - наши ненасытные лёгкие постоянно требуют чистого воздуха. Оранжерея работает круглосуточно - по ночам включается обогрев помещения и ультрафиолетовое освещение. Чтобы внутрь не попадала вездесущая пыль, электростатическое поле отталкивает песчинки с высоким содержанием железа с поверхности панелей. Метеориты, извечное проклятие Марса, тем не менее, являются большой проблемой. Они-то и дают мне эту важную, нужную работу, ведь на дронах у нас постоянно экономят - оранжереи и так пожирают слишком много энергии. В тридцать пять лет я стану инвалидом и выйду на пенсию; вероятно, жизнь моя не продлится и пятидесяти лет, что по современным меркам просто смехотворно мало. Несмотря на это, а может, именно по этой причине, малыша Джимми не слишком уважают - особенно после того, врач признал его непригодным для воинской службы.
До шлюза оставалось около десяти метров, и я, несмотря на то, что местами на поверхности красно-бурого железёма выступил иней, обливался потом. Возня с чёртовыми панелями совершенно лишила меня сил. В тот самый момент, когда я решил остановиться, чтобы передохнуть, на связь вновь вышел Хэнк. Он заговорил невыразительным тоном, будто между делом, что, как я знал, всегда что-то скрывало:
- Ты знаешь, сегодня в "Порту" покажут документальный ментофильм о Робе, его последнем вылете. Ну, вроде как закрытый просмотр. Ты придёшь?
Дверь шлюза блокировалась изнутри. Стоит Хэнку её отключить или вывести из строя на какой-нибудь час-два, я погибну от удушья, если раньше не замёрзну насмерть. Видимо, Хэнк - и Нергал, конечно - хотел увидеть меня на просмотре этого полулегального ментофильма.
- Уже смонтировали? Всё не мог дождаться, пока они это сделают. - Я надеялся, что произнёс эти фразы как можно более искренним тоном.
- Хорошо, я закажу билет и для тебя, - в голосе Хэнка послышались удовлетворённые нотки. После секундной паузы, принудившей моё сердце биться чаще, дверь открылась. Несмотря на то, что я порядком нервничал, мне удалось сохранять невозмутимый вид, пока давление в шлюзе выравнивалось. Наконец, приборы показали, что можно снять шлем, и я смог вздохнуть с облегчением.
2
После работы я забежал ненадолго домой, чтобы принять душ и сменить одежду. Она у меня одноразовая - это значительно удобнее, чем тратиться на стирку подобной дешёвки, сделанной на Марсе, ещё и по стандартам военного времени. "Экономно и удобно" - так писали на всех предметах туалета, выполненных из полимеров. Поначалу и я так думал, пока не заметил, что качество постоянно снижается, а надписи становятся всё более агрессивными и фанатичными. "Нергал с нами!", "Марс победит" - эти и им подобные слоганы соседствовали с мультипликационными портретами прославленных героев. Я стал сожалеть о старых добрых временах, когда мог выбрать себе в магазине что-то без патриотичной речевки. Порой в глазах моих приятелей и коллег по работе мелькало выражение, свидетельствующее о том, что и их обуревают подобные чувства, но мы предпочитали помалкивать. Старых-то футболок, курток и брюк уже не осталось - как и наша гордость, они давно пошли на переработку.
Квартира у меня небольшая - фактически, она размером с хороший гроб. В стены вмонтирован ультразвуковой душ, лазерная бритва, дешёвый модем связи - и, самое главное, дактилоскопический сенсор. С его помощью я рассчитываюсь за все эти чудесные достижения прогресса. Теоретически, если соседи согласятся изменить конфигурацию стен, иногда можно сесть, изогнувшись в немыслимой позе, но в большинстве случаев лозунг "Построим наш дом и дружбу" не работает - подвижность стен обычно попросту выводят из строя и эта опция не функционирует. Порой бывает такое, что кто-то объединяет несколько ячеек и устраивает себе настоящую комнату, как на Земле, но обычно этих парней надолго не хватает. Рано или поздно их убивают конкуренты или забирают полицейские. Из-за нехватки жилого пространства и необходимых ресурсов на Марсе отсутствует такая мера наказания, как лишение свободы, исправительные работы и тому подобное. Суровые первопроходцы, осваивавшие Марс, завещали нам только два типа наказаний: штрафы и взыскания - и окончательное лишение прав гражданства. "Лишение гражданства" - суровый приговор: осуждённого выталкивают наружу и позволяют умереть мучительной смертью по его выбору - от удушья или же от инфаркта, если время ночное и достаточно холодно. Дно Долин Маринер и Лабиринта Ночи буквально усеяно костями, на которых ещё болтается полусгнившая плоть.
Я рассчитался за новый комплект одежды, пригладил свои волосы с помощью расчёски-укладчика - и вышел наружу. "Порт", или "Портупея", если официальнее, был любимым развлекательным заведением парней нашего квартала. Особенно много посетителей туда набивалось как раз после отбоя, во время комендантского часа. Владелец "Порта", Толстяк Хини, обычно сам обслуживал клиентов за барной стойкой. Так он убивал время и экономил на дронах - и, как поговаривали, имел достаточно возможностей, чтобы заниматься сбором информации для полиции. Я не слишком переживал по этому поводу, так как, не считая нескольких незначительных, по нашим меркам, эпизодов, был чист перед законом. "Портупея", чьи витрины были сейчас затемнены, в такое время суток принимала клиентов только по особому списку - но на тех же основаниях, что и все остальные заведения: ты прикладываешь палец к замку, и, если твоё имя есть в списке приглашённых, дверь открывается. Полиция, конечно, знает множество уловок, как обойти данную преграду, но и мы живём на Марсе не первый день. Обычно всё ограничивается штрафами и выговорами. Особо буйным дают возможность "подышать свободой" - оставляют ненадолго в открытом шлюзе. Такие меры, пусть и не вполне легальные, как правило, вразумляют и самых буйных. Я - спокойный парень, меня только несколько раз штрафовали за то, что полицейские избивали меня хлыстами из наноуглеродного волокна. Я не спорил и покорно оплачивал все счета. Наша планета, вообще, не любит бунтарей и умников.
Дверь опознала рисунок пальца моей руки, потом сравнила образцы ДНК и, помолчав какую-то долю секунды, посеявшую в моём сердце страх за то, что меня могли исключить из клуба, распахнулась. В лицо мне ударили звуки и запахи развлечений, запрещённые и в мирное время, не то что в военное. Я приветственно махнул Толстяку Хини, кивнул Хэнку, который, куря сигаретку, распространявшую вокруг себя едкий, чуть сладковатый дымок, разговаривал с двумя парнями. Я прошёл внутрь и осмотрелся вокруг. Большинство собравшихся были мужчинами в возрасте от восемнадцати до сорока лет, хотя хватало и малолеток, особенно девчонок. Я оплатил билет в ментотрансляционный зал и заказал себе коктейль.
- Двойная порция?
- Да, и смешай получше. - Пока Толстяк колдовал над шейкером, я разглядывал идиотское голографическое изображение портупеи, увешанной всевозможными наградами, от которой и происходило название заведения. Марс изначально заселяли военнослужащие Космических Сил, и они повсюду насаждали железную дисциплину, культ милитаризма, благо в те трудные времена это было неизбежно. Потом, когда подземные города начали расти в размерах, а население увеличилось за счёт множества переселенцев из числа гражданских и родившихся на Марсе, некоторое время у нас было что-то похожее на демократию, многие парни даже открыто придерживались анархистских воззрений. Впрочем, война всё перечеркнула: у нас снова воцарились вояки, требовавшие неукоснительного выполнения самых безумных приказов. "Портупея" - одно это дурацкое название говорило о многом! Мы называли наше любимое местечко "Портом", пока там не начали крутить полулегальные ментофильмы с документальной хроникой военных действий, а ветераны, кучка вооружённых электропистолетами калек, не стали всем заправлять. Кое-кто из моих знакомых, например, Антон Грубер, пытался возражать. Толстяк Хини тогда позволил мне укрыться за его стойкой, которая сделана из пуленепробиваемых материалов, иначе я бы погиб. Пули, движимые отталкивающей силой электричества, разгоняются до километра в секунду, прошивая по нескольку человек за раз насквозь. Антону Груберу и пятерым его приятелям, которые решились бросить вызов ветеранам, в тот вечер повезло гораздо меньше - их окровавленные тела вынесли с чёрного хода, чтобы затем выбросить на дно пропасти. Полиция даже не поинтересовалась, куда они пропали.
Толстяк Хини подал мне "Кровавый Маринер" - я пью его с тех пор, как убили Антона и его товарищей. Не то, чтобы мы были друзьями, а военные - врагами... Нет, они ведь защищали нас, правда? И всё-таки я воспринимал их как чужаков - ребят, которые росли вместе с нами, а потом вдруг превратились в замкнутый круг, холодно и презрительно поплёвывающий на нас свысока. Они и сейчас были здесь - однорукий Марреро одарил меня таким взглядом, что всё нутро свернулось в один сплошной тугой комок. Правительство платит ему грошовую пенсию и даже не потратилось на протез-биорепликант, а он шляется по барам с незарегистрированным электропистолетом и готов пристрелить каждого, кто скажет что-то непатриотичное.
- На что ты вылупился? - злобный окрик ударил мне в спину, словно удар полицейского углеволоконного хлыста. Я замер, ожидая худшего.
- Да, ты! Повернись, когда с тобой разговаривают.
Я развернулся, держа в руках "Кровавый Маринер" и представляя себе, что в нём кровь Антона - и моя.
Марреро уже приблизился ко мне и угрожающе поигрывал мышцами единственной руки. За спиной у него маячили его дружки, в такой же, поблёскивающей побрякушками, чёрной униформе с красными обшлагами.
- Эй, постойте! Похоже, произошло недоразумение...
Хэнк и ещё с дюжину парней из нашего квартала стали между мной и ветеранами.
- Ты кто такой? - Марреро и не думал отступать. Его китель, расстёгнутый на груди, словно невзначай, распахнулся, открыв рукоять смертоносного оружия.
Хэнк, однако, мог уломать даже самый упрямый из механизмов, не то что отставного сержанта. Он заказал Марреро и его славным собратьям по оружию выпивку - а без этого не обходилось никогда - и, буквально выбив из меня слова извинения, добавил, что я получаю слишком большие дозы радиации на работе и поэтому иногда веду себя не вполне адекватно.
- Хвала Нергалу! - мы подняли наши рюмки и стаканы. Благодаря таким, как Марреро, мы живём уже не на Марсе. Теперь это Нергал - так нашу планету называли древние шумеры. Нергал, бог мёртвых, конечно, был очень мрачным божеством, и куда более подходящим символом провозглашённой правительством борьбы до последнего человека. Впрочем, эти же военные, больше всех ратовавшие за бескомпромиссный бой не на жизнь, а на смерть, и подписали перемирие. Видимо, почувствовали угрозу своим золотым лампасам и погонам с бриллиантами...Я выпил коктейль одним махом и скривился, ведь на вкус он был совсем как прокисшая моча - наверное, с таким же выражением лица наши генерал-министры подписывали акт о перемирии и прекращении огня.
Друзья оттащили меня от стойки в глубину зала, туда, где было потемнее; кто-то сунул мне в руку сигарету, которую я безуспешно пытался прикурить. Наконец, стало ясно, что я держу свою зажигалку не тем концом, и изо рта у меня вырвался истерический смех. Кто-то, кажется, Джонни Гонсалвес, выдернул зажигалку из моих дрожащих рук и помог прикурить. Втянув табачный дым, я почувствовал, что мне становится легче.