7. Ливаун
Чем быстрее мы доберемся до Брефны, тем больше у нас будет шансов вовремя отыскать арфу. Но если ехать слишком быстро, это может привлечь внимание. По вечерам, чаще всего, мы будем останавливаться на постоялых дворах и давать концерты в обмен на еду, кров и надежную конюшню для лошадей. Если кому-то из зрителей захочется дать нам немного мелочи, что же, тем лучше. В Брефне лорд Кора позаботится о том, чтобы нас наняли до того, как к королевскому двору явится множество гостей.
Проделать весь путь на одних и тех же лошадях невозможно. Когда я спрашиваю об этом Арку, он отвечает, что у нас в разных местах есть проверенные ребята, которые обеспечат нас свежими лошадьми, не задавая вопросов. Он не объясняет, кто эти люди, но я догадываюсь, что они так или иначе связаны с Лебяжьим островом. Это наводит меня на мысль о том, как далеко простирается влияние острова, и как ему удается хранить свои операции в тайне. С учетом того, что у нас будут лошади, когда мы доберемся до Брефны, выполнить задание нужно будет за один лунный цикл. Это немного.
Долгих проводов нам не устраивают. Брида дает нам с Брокком последние наставления, Арку проверяет наши сумки, мы седлаем коней и грузим пожитки. Пора отправляться в путь. Еще рано; Иллан с Дау уехали, когда едва забрезжил рассвет. Когда мы покидаем лагерь, поля окутывает холодный туман. Брокк угрюмо молчит. Арку настоял на том, чтобы арфу привязали к лошади, везущей пожитки, и брату это не нравится – инструмент для него словно ребенок, поэтому он хотел везти ее сам, за спиной. Но миссией руководит Арку, и его слово для нас закон.
– Опусти юбку, Кира, – ворчит Арку, когда мы ближе к полудню подъезжаем к поселку, – так ехать неприлично.
На мой взгляд, у меня вполне нормальный вид, несмотря на заткнутый за пояс подол, потому что под платьем у меня брюки. Но я все же опускаю его, насколько это позволяет езда верхом.
– Простите, дядюшка.
Я старательно изображаю раскаяние, и Брокк, который едет следом за мной, пренебрежительно фыркает.
– Не вижу ничего смешного, Донал!
– Я мог бы сочинить об этом песню, – отвечает тот. – О танцующей девушке. Которая, по настоянию публики, приподнимает юбку, демонстрирует сначала лодыжки, затем икры, а потом все выше и выше. Ее будут принимать на ура в бражных залах, вам не кажется?
После утренней скачки настроение у него явно улучшилось.
– Мужчинам такое точно понравится, – говорю я.
Представляю себе эту сцену во всех подробностях. Шумная публика будет побуждать меня иллюстрировать песнь соответствующими движениями.
– А почему девушка в твоей песне не переворачивает столы у всех на глазах? Может, у нее под юбкой спрятано смертельное оружие, которое она использует, чтобы отнимать у них последние деньги. Или, как вариант, когда она поднимает до определенного уровня юбку, выясняется, что она вовсе не женщина, а… что-то другое.
– Мужчина? – спрашивает Арку.
– Нет, лучше какая-нибудь сверхъестественная нелюдь. К примеру, со щупальцами, или мохнатыми ногами.
– Обольстительная девушка может замаскироваться под старую каргу, – что-то в голосе Брокка подсказывает мне, что он уже сочиняет стихи, – отвратительная внешность которой отбивает охоту еще раз взглянуть на ее ножки. Хотя бы на какое-то время.
– Мне больше нравятся щупальца, – говорю я, – а то старуха, притворившаяся девушкой, и так присутствует во многих сказках. Хотя решать, конечно, тебе. Ты споешь песню, а я подыграю тебе на свирели. Так никто не подумает, что я должна сопровождать слова действием.
Пока мы едем, Брокк целыми днями бормочет про себя стихи и мурлычет обрывки мелодий, сочиняя что-то новое. Он заканчивает песню о юбке и заставляет меня выучить мелодию и слова.
– Так, на всякий случай, – говорит он.
– На какой еще случай? Я уже говорила тебе, что не собираюсь ничего такого исполнять.
– А если у меня заболит горло? Тогда петь придется тебе.
– Тогда мы сыграем что-нибудь другое.
– Вот увидишь, эта песенка станет популярной, дай срок. Публика будет грохотать кулаками по столам. Слава побежит впереди нас, и к нам то и дело будут обращаться с просьбой ее исполнить.
– Это-то меня и беспокоит, – говорю я, – орава мужиков, которые ведут себя, как петухи в сарае.
Когда мы выступали перед публикой дома, никто не выкрикивал похотливых замечаний и не бросал на меня неприличных взглядов. А если кто такое и делал, то только чужой и, в любом случае, нечасто. Всем, кто меня знает, и лично, и по моей репутации, известно, что со мной лучше не связываться. Мало того, что я и сама вполне могу дать сдачи, так в реальной жизни у меня есть еще и собственный дядюшка Арт в образе отца: мастера Грима – настоящего колосса, сильного даже в том, что скрыто от глаз. Но здесь его нет. Его нет рядом, чтобы преподать урок каждому, кто оскорбит меня. Мы в пути, я выступаю в роли Киры, которая даже верхом ездит в платье и распускает по плечам волосы. И мне от этого неуютно.
– А обо мне вы забыли? – вмешивается Арку. – Я тоже могу петь. Что же до всяких задир, то мне в свое время приходилось таких усмирять. Главное здесь – не забыть сделать вдох перед тем, как переходить к действию. Если начнется потасовка, то в ее гуще лучше оказаться мне, а не вам.
Я уже собираюсь пообещать держаться подальше от неприятностей, но вовремя замолкаю. Обещания имеют обыкновение возвращаться к тебе и кусать.
8. Дау
Двенадцатый день пути от Лебяжьего острова ко двору Брефны. Мы с Илланом едем по извилистому проселку, день угасает, переходя в долгие летние сумерки. Лошади устали. В конце перехода нас ожидает дом друзей. Этих коней мы оставим у них, а они дадут нам свежих. Интересно, а как этим друзьям, до которых от Лебяжьего острова столько дней пути, доставляют сообщения? Наверное, в материковом лагере острова есть почтовые голуби. Но если так, то их надежно прячут.
Иллан пока не разрешил мне разговаривать. Я должен всю дорогу молчать, исключение составляют лишь перешептывания, когда мы одни. Я всеми силами стараюсь с этим мириться; дисциплина – неотъемлемая часть похода любого воина, и мне нужно демонстрировать способность строго ее придерживаться.
Мы подъезжаем, и к нам с лаем бросается крупная, темного окраса собака. Мы пытаемся обуздать перепуганных лошадей. Я молча спешиваюсь и кладу ладонь на шею коня, чтобы успокоить его. Собака останавливается на расстоянии прыжка от меня и по-прежнему заливается лаем. Она выглядит так, словно готова меня сожрать, но это всего лишь сторожевой пес, делающий то, что положено. Я не смотрю ему в глаза, отводя взгляд в сторону. И принимаю самую небрежную позу, на какую только способен.
Она – это грозное создание сука – тут же успокаивается. Кони перестают бить копытами, прясть ушами и закатывать глаза. Дальше ехать нельзя, потому что собака, немного отступив, стоит теперь посреди дороги, широко расставив все четыре лапы. А когда кто-то из нас пытается хоть немного пошевелиться, из ее пасти вырывается утробный рык.
– Ее лай должны были услышать, – шепчет Иллан, – а раз так, то вот-вот подойдут.
На дороге и в самом деле появляются двое мужчин, один постарше, другой помоложе, которые идут к нам от небольшого крестьянского хутора. Один из них свистит, собака, услышав команду, поворачивается и бежит к нему. Мы следуем за ними к дому.
Уставших лошадей уводят, а нам показывают спальни, где мы оставляем снаряжение. Потом мы идем в комнату попросторнее, где в очаге полыхает огонь. Лето уже началось, но ночами холодно. Я замечаю, что Иллан не доверяет хозяевам. Они кажутся странным семейством. Отец с сыном – высокие, худые и держатся настороженно. Судя по виду, в жилах их предков текла мавританская кровь. Женщина – веснушчатая и костлявая. Парень – ее сын, хотя внешне не имеет с ней ничего общего. Мне сразу вспоминаются Ливаун и Брокк – брат и сестра, совсем друг на друга не похожие. Почему у меня в голове постоянно крутятся мысли о них? У них свое задание, у меня свое. Нет, не буду о них думать.
Мужчину Иллан называет Очу, это имя означает шотландскую борзую. Он примерно того же возраста, что и воины Лебяжьего острова – те, кто постарше. Раньше, когда человека принимали в островную общину, он, как правило, брал имя какого-нибудь животного и нередко набивал на лицо татуировку с его изображением: собаки, ворона, тюленя. Эту историю Брида рассказывала нам на первом занятии. Почему таких имен нет у воинов помоложе, и почему лишь у немногих есть такие татуировки, она объяснять не стала. Если меня примут в общину, я спрошу об этом Арку. Но, думаю, что я догадался. Для воина такой рисунок является знаком принадлежности к группе. Клеймо чести, связь с братьями. Кто от такого откажется? Значит, вполне возможно, что раньше шпионов на острове не готовили.
– Можешь говорить, Нессан, здесь мы в безопасности.
Иллан сказал Очу и его семье наши вымышленные имена. Они уже знали, куда мы направляемся и что вернем им лошадей после Дня летнего солнцестояния. Но цель миссии остается в тайне. Так безопаснее для всех.
– Спасибо за гостеприимство, – бормочу я и опять умолкаю.
В том, что я говорю, есть что-то неправильное. Я чувствую опасность, даже если этим людям можно доверять. Часть меня предпочла бы свернуться на полу у очага и вторить размеренному дыханию собаки, которая, как и положено домашнему животному, сейчас мирно дремлет. Мне хотелось бы прильнуть к ее теплому боку. Это та моя часть, что осталась ребенком.
– От вас совсем недалеко до двора королевства Брефны, – осторожно говорит Иллан, стараясь, чтобы его голос звучал небрежно, – я слышал, что в День летнего солнцестояния там собираются короновать нового короля. Туда много народу едет? Или сейчас еще слишком рано?
– Некоторые проезжие действительно говорили, что направляются туда. Для кузнеца, подковывающего лошадей, там наверняка полно работы.
– А что насчет дороги? Как, по-вашему, нас ничто не может задержать?
– Это зависит от того, насколько вы торопитесь, – говорит Очу, – у меня для вас приготовлена пара крепких лошадей. Еще две, тоже наши, ждут вас на следующем привале. Мне не хочется, чтобы их загнали.
– Что бы вам ни предстояло, времени у вас мало, – вступает в разговор жена Очу, которую нам представили как Маэн.
Интересно, они тоже пользуются вымышленными именами, как мы?
– Ничего, успеем, – говорит Иллан с уверенностью, которой я не разделяю, – что же до лошадей, то ты, Очу, знаешь – я о них позабочусь.
– Дорога туда хорошая, – говорит сын. Это первые его слова, не считая вежливого приветствия. – Весь следующий день вы будете ехать по равнинным пастбищам. Там вас могут задержать погонщики скота. Ближе к Брефне местность становится холмистой, большая ее часть покрыта густыми лесами. Там вам придется соблюдать осторожность. Через лес добираться быстрее, но местами есть очень крутые спуски и подъемы. Многие предпочитают ехать в обход по долине, но там есть броды, которые нужно знать.
Он умолкает и бросает взгляд на отца.
– С лесной дорогой связана одна история, – говорит Очу, – старая легенда. Если торопитесь, я не отговариваю вас ехать по ней. Но будьте осторожны.
О чем это он? Нас там подстерегают никчемные бездельники, чтобы напасть и отнять то немногое, что представляет хоть какую-то ценность? Мы с Илланом вполне в состоянии с ними справиться. Или, может, мы должны не выходить из роли безобидных кузнецов, когда нам перережут глотки, чтобы потом закопать трупы где-нибудь в овраге?
Иллан хмыкает и кивает головой.
Он наверняка все понял лучше меня.
– Обратите внимание на трио бродячих музыкантов. Двое мужчин и женщина. Если они вдруг будут проезжать здесь, окажите им такую же помощь, которую так любезно оказали нам.
Очу широко улыбается. Интересно, они с Илланом давние друзья? Возможно, они много лет назад вместе тренировались на Лебяжьем острове. Но эту мысль я сразу отбрасываю. Зачем воину уезжать с острова и селиться в глуши? Разве каждому из них не лучше оставаться там, где можно проявлять боевые навыки? Даже в возрасте Очу мужчина вполне способен не сдавать позиций.
– Если они здесь появятся, мы, конечно, им поможем, – отвечает Очу. – Помнится, был один парень, лучше всех в Далриаде игравший на кельтском бубне, но потом посвятивший себя совсем другим занятиям. Хотел бы я знать, как у него дела.
– Я тоже, – улыбается Иллан.
Когда мы выезжаем на лесную дорогу, которая, по словам Иллана, меньше чем за сутки должна привести нас к пункту назначения, погода портится. Мало того, что по лесу ехать быстрее, так еще и деревья будут хоть немного защищать нас от дождя.
На последнем перегоне нас везут две кобылы, на которых мы и явимся ко двору Брефны. Иллана – рослая чалая, меня – выносливая серая. В последнюю ночь нам придется спать под открытым небом, если, конечно, не отыщется подходящего места для ночлега. У нас есть два мешка овса, который нам дали друзья в последнем доме, где мы останавливались, но надолго его лошадям не хватит. Приехать можно было бы до наступления темноты, но Иллан предпочитает утро. Считает, что в это время вокруг королевского дворца будет толпиться больше народу, и мы не привлечем к себе внимания.
– Ищи место, с которого открывается хороший обзор в западном направлении, – говорит он, когда мы едем по извилистой дороге вдоль холма, – за замком Коры есть еще один лесистый участок, и там довольно большой поселок. Через пару миль мы увидим его на горизонте. Королевский дворец расположен на возвышенности. Не совсем гора, но все же выделяется каменной крепостью, обнесенной укреплениями.
Я в ответ только мычу. Интересно, у меня получится смолчать, если в дороге на нас нападут злоумышленники. Очу не стал уточнять, что именно говорят об этом участке дороги. А если я замечу, что в Иллана кто-то целится из лука, собираясь выпустить стрелу? И как тогда мне его предупредить?
На деле, когда мы едем через лес, на нас не нападает пестрая воровская шайка, размахивающая дубинками и требующая отдать все, что у нас есть. Мы сталкиваемся кое с чем гораздо более странным.
Впереди едет Иллан. Его лошадь идет ровно, мой спутник отличный наездник. Дорога в этом месте узкая, с одной стороны ограничена крутым склоном, с другой – обрывом. Деревья внизу перекрывают обзор долины. По-прежнему идет дождь, но нас защищают нависающие над головой ветви. Вдруг моя лошадь начинает нервничать, это чувствуется по ее движениям. Чалая впереди замедляет шаг. Я прислушиваюсь, как меня и учили. Шелест дождя, стук копыт по земле, поскрипывание сбруи. Ветер в ветвях.
Вдруг что-то неожиданно перелетает через дорогу, меньше чем на расстоянии вытянутой руки от моего лица. Я вздрагиваю и вскидываю ладонь, чтобы прикрыть глаза. Кобыла шарахается, я падаю, тяжело ударяюсь оземь и откатываюсь к самому краю обрыва. Стоит запаниковавшей лошади один-единственный раз ударить меня копытом, и со мной будет покончено. А если и выживу, то получу такие увечья, что меня уже ничто не спасет. Я тянусь к болтающимся поводьям и чувствую, как спину простреливает боль. В какой-то момент хватаю поводья, но лошадь тут же вырывается. Морригановы штаны! А если она упадет?
– Нессан.
В голосе Иллана гораздо больше спокойствия, чем у меня.
– Не вставай, ты на самом краю. Двигаться можешь? Если да, просто кивни.
Я киваю. Такое чувство, словно в череп вонзили нож. Что это было? Гигантский ворон? Или вовсе не птица? И этот странный запах тухлой рыбы… он был на самом деле или мне почудилось?
– Медленно ползи ко мне на животе, – говорит Иллан, – встанешь, когда доберешься до дороги и окажешься в безопасности.
В лесу слышится крик, совсем не похожий на птичий. Я делаю как велено, ползу к безопасному месту и с трудом поднимаюсь на ноги. В голове пульсирует боль, спина горит, чувствую себя так, словно вот-вот потеряю сознание или меня вырвет. Стараюсь держаться прямо. Лошади нет, вероятно, убежала той же дорогой, которой мы сюда приехали. На языке вертится несколько отборных ругательств, но я молчу. Во время происшествия, глухой Нессан даже не застонал. Поэтому я хоть и потерял лошадь, а сам чуть было не погиб, у меня, можно сказать, все получилось хорошо.