Судя по имени, бретонец. Если у него нет личных претензий к коннетаблю Франции, легче будет договориться.
— Бертран дю Геклен предлагает вам перейти на его сторону. Возьмет всех. Командирам рут численность от тридцати человек после подписания контракта выдаст премиальные в сумме сто ливров, — сразу перешел я к делу.
Видимо, бриганты ожидали меньше, потому что переглянулись и повеселели.
Быстро справившись с положительными эмоциями, Тассар дю Шатель произнес с наигранным сомнением:
— Надо поговорить с остальными, посоветоваться. Англичане тоже немало обещают.
— Они только обещает, а Бертран дю Геклен платит, — возразил я. — Решение вы должны принять до начала сражения. Потом будет поздно.
— А будет сражение? — с сомнением спросил бретонский рыцарь. — В последнее время вы прячетесь по крепостям, завидев англичан.
— Кто-то прячется, а кто-то нет. В Нормандии мы под командованием Бертрана дю Геклена разбили у Пон-валена один из отрядов Роберта Ноллиса, — рассказал я и добавил, чтобы завлечь бригантов: — В том бою я пленил баннерета Джеффри Уорсли, получил выкуп в пять тысяч флоринов.
— А я взял три сотни за оруженосца, — похвастался и Хайнриц Дермонд. — Сейчас езжу на его коне. — Он похлопал по шее серого в «яблоках», крупного жеребца, на котором сидел.
На бригантов большее впечатление, чем суммы выкупов, произвел вид трофейного жеребца, стоившего франков семьдесят-восемьдесят — примерно столько, сколько оба их коня.
— Можно, конечно, и Бертрану дю Геклену послужить, если он так хорошо платит, — с долей сомнения, как бы еще не приняв окончательное решение, хотя по загоревшимся от жадности глазам было понятно, что с англичанами он уже простился, произнес Тассар дю Шатель. — Я думаю, остальные командиры тоже согласятся.
— Как примете решение, сразу переходите на нашу сторону, чтобы не опоздать, — сказал я.
— Только чтоб на нас не напали, когда пойдем к вам, — потребовал бретонский рыцарь.
— Я предупрежу Бертрана дю Геклена, — заверил его.
После чего мы распрощались и быстро поехали в разные стороны, потому что начало темнеть. В вечерних сумерках часовня казалась покрытой паутиной.
2
Коннетабль Франции Бертран дю Геклен собрал в своем шатре всех командиров на совещание. Набилось человек двадцать. Бароны и командиры крупных отрядов сидели за столом или на сундуках и кроватях, остальные стояли. Я сидел за столом слева и через одного человека от Бертрана дю Геклена. Звали этого человека Ален де Бомон. Он был из так называемой «французской» ветви Бомонов, которые не последовали за Вильгельмом Завоевателем, состоял в дальнем родстве с английскими Бомонами, а следовательно, и со мной. В отличие от островных родственников на аристократа он был не похож. Если Алена де Бомона переодеть, то принял бы его за трактирщика. В придачу от него так разило конским потом и немытым телом, что я старался дышать через раз. Обычно коннетабль угощал пришедших вином, но сегодня ритуал был нарушен.
— Англичане будут здесь не позже полудня, — сообщил Бертран дю Геклен новость, которую привезли мои разведчики. — Лежит ли у вас сердце сразиться с ними?
— Да! — дружно ответили командиры.
— Благодарение господу, монсеньор, мы очень этого хотим! — дал более расширенный ответ Ален де Бомон.
— У меня условие, за несоблюдение которого будет казнен каждый, будь он сеньор или простой копейщик: никто не выходит из строя до моего приказа! — потребовал коннетабль Франции. — Повторяю: каждого, кто выйдет вперед флага, без команды бросится в атаку, прикажу повесить, как предателя!
Слова его не очень понравились рыцарям. Как же они сумеют показать свою доблесть и отвагу, если не помчатся смело на врага?! Но спорить с Бертраном дю Гекленом никто не решился.
— Построимся четырьмя полками: два впереди и два сзади. Правым передним будет командовать Жоффруа де Марней, — показал коннетабль на сидевшего от него справа командира, — левым передним — Ален де Бомон, правым задним — Жан де Бомануар, левым задним, — коннетабль показал на человека, который сидел справа от меня, — Ивэн де Лаконе.
На меня командиры посмотрели так, будто моя песня спета.
Поняв из мысли, Бертран дю Геклен объяснил:
— У Венецианца будет особое задание.
Все подумали, что я ударю из засады. Так оно и есть, только не по тем, кто прибудет к полудню. Мы с коннетаблем поговорили перед совещанием и пришли к выводу, что гарнизон обязательно поспешит на помощь своим, ударит нам в спину. Вот я со своим отрядом и позабочусь о них.
Мои арбалетчики рассредоточился, спрятался за валом, телегами и в шалашах вдоль пути, по которому бросятся в атаку гарнизоны города и замка. Сделали это незаметно, во время суеты в лагере, когда наша армия начала строиться для боя. Осажденные наблюдали за нами со стен и башен. Они видели и пришедших им на помощь. Англичане остановились примерно в километре от нашего лагеря и тоже начали строиться. Только бриганты продолжали двигаться вперед. Видимо, решили остаться на стороне англичан, иначе бы прятались за их спинами. Сейчас раздразнят наших и побегут назад, увлекая преследователей в засаду. Француза знают этот дешевый прием, но каждый раз ведутся на него. Видимо, надеются, что на этот раз их удивят чем-нибудь новеньким.
Я слишком хорошо думал о бригантах.
Когда до строя французов стало ближе, чем до англичан, наемники остановились и дружно заорали:
— Бертран дю Геклен, мы переходим на твою сторону, как договорились!
Коннетабль Франции соизволил выйти из строя и прокричать:
— Я беру вас на службу! Заходите за правый фланг и становитесь позади моих полков!
Вести свою армию в атаку он не спешил. Справа от нас была роща. Коннетабль боялся, что там может оказаться засада. Он послал туда разведчиков, вестей от которых пока не было. Мне кажется, Бертран дю Геклен был самым осторожным, предусмотрительным из всех командиров этой войны. Даже меня переплевывал в этом плане. Только после того, как бриганты сообщили ему, что в роще нет засады, коннетабль Франции повел своих бойцов в атаку. Пешими. И сам коннетабль Франции неспешно ковылял на коротких ногах впереди, вместе с рыцарями и оруженосцами в прочных доспехах и с большими щитами. Они будут прикрывать от стрел идущих сзади.
Зато англичане изменили своей обычной, защитной тактике и тоже пошли в атаку. Подозреваю, что их взбесила измена бригантов. В середине рыцари и копейщики, на флангах лучники. Когда дистанция между армиями сократилась метров до ста пятидесяти, лучники остановились и начали обстрел. Били не прицельно, навесом, так сказать, по площадям. Пусть небольшой, но все-таки наносили урон. Французы сразу остановились, закрылись щитами, а английские рыцари, нет бы подождать, когда лучники расстроят ряды противника, наоборот пошли быстрее, вскоре помешав им стрелять. Чем свели к нулю свое главное преимущество. Видимо, последние победы уверили англичан в том, что непобедимы в принципе, а не потому, что имеют такое оружие, как длинные луки. Коннетабль Франции Бертран дю Геклен понял их ошибку и тоже повел своих воинов в атаку.
Я успел увидеть, как столкнулись с истошным ревом передние шеренги обеих армий. Дальше только слушал звон оружия и вопли и стоны людей, потому что сосредоточил внимание на городе и крепости. Выехало около шестидесяти всадников. Передние вооружены длинными копьями. Наверное, собираются ударить строем клин в спину нашей армии. Задумка неплохая. Только вот получится не совсем так, как они хотели.
Впереди ехал рыцарь. Я не видел его герб, потому что был справа, зато оценил выкрашенное в красный цвет перо страуса, прикрепленное к шлему-бацинету с забралом, напоминающим тупую морду мастифа. Кстати, за одного английского мастифа здесь дают дюжину французских гончих. Поверх кольчуги с длинными рукавами на рыцаре была бригантина с основой из светлой кожи. Надеть сюрко со своим гербом он не соизволил. Наверное, и так жарко. Длинное копье с черным древком держал острием вверх и прислонив к правому плечу. Конь под ним был рыжей масти с белыми «чулками» на передних ногах. Голова жеребца защищена металлически шанфроном, шея и грудь — кринетом и пейтралем из кольчуги, нашитой на кожу. Задняя часть туловища была закрыта только попоной. Как ни жалко мне было коня, рыцарь стоил дороже во много раз. Я кивнул стоявшему рядом за высоким шалашом Анри де Халле, чтобы исполнил на горне сигнал к бою, и с первыми звуками выстрелил из лука в правый бок рыжего жеребца, возле заднего бедра. Животное от боли лягнуло воздух, из-за чего наездник выронил копье, но удержался в седле. Правда, ненадолго. Конь резко припал на задние ноги, будто хотел сесть на задницу и немного склонился влево. Рыцарь вылетел из седла спиной вперед, упал плашмя навзничь. Шит отлетел в одну сторону, шлем — в другую, открыв крупную голову с большой лысиной на темени, напоминающей тонзуру. После такого падения очухиваются не скоро.
Затем я стрелял только по людям. Брать в плен всякий сброд нам ни к чему. Последнюю стрелу послал в пытавшегося ускакать в город лучника. В его спине уже торчали два арбалетных болта. Наверное, стеганка хорошая, многослойная. Я выстрелил в шею, открытую, потому что шлем у лучника был маленький, не имел назатыльника. Кто к нам со стрелами пришел, тот от стрелы и погиб. До ворот лошадь доскакала без всадника.
— Вперед! — крикнул я своим бойцам.
Времени рассиживаться у нас нет. Рядом сеча идет лютая. Англичане прорвали передний полк правого фланга, но оказались зажатыми двумя из второй линии. Отступать им теперь некуда, поэтому рубятся отчаянно. Французы, которых больше, тоже отступать не собираются. Они давно ждали этой возможности сойтись в рукопашной и отомстить за прошлые поражения.
Мои бойцы быстро добили раненых, в том числе и легких. Пленили только двоих командиров — рыцаря Робера Микона и оруженосца Никотена л`Эско, причем первого привели под руки, потому что покачивался, как пьяный. Из носа у него текла густая кровь, делая красными светло-русые усы и бородку в форме вытянутого полуовала.
На вид ему было года тридцать три, а произнес обиженно, совсем, как мальчишка:
— Это не по-рыцарски — нападать из засады!
— А бить в спину — по-рыцарски?! — удивился я и подковырнул: — Или ты собирался объехать и напасть спереди?!
— Вы знали, что мы нападем, — произнес он в оправдание.
— Тогда ты глупее, чем я думал, потому что должен был догадаться, что мы встретим вас! — бросил ему и приказал своим людям: — Надежно свяжите их. Двое пусть останутся стеречь. Остальные, по коням!
Англичане еще сражались, но было понятно, что долго не продержатся. Я повел своих бойцов в обход сбившихся в кучу, перемешавшихся англичан и французов. Где-то там, впереди, были лучники. Доспехи на них легкие, поэтому вряд ли полезут в свалку, где у них шансов маловато. Наткнулись на них сразу же, как только обогнули левый фланг французских воинов. Я недооценил лучников. Они-таки полезли в бой, помогая своим рыцарям, которых становилось все меньше. Мы ударили лучникам в спину. Я убил двоих пикой ударами в спину. В теле второго она застряла, пришлось выронить. Дальше бил булавой. По головам сверху и сбоку, в район виска, где шлем защищает слабее. Рядом кололи пиками и рубили короткими фальшионами, наклоняясь вбок, чтобы дотянуться, мои арбалетчики. В свалке грозные английские лучники превратились в легкую добычу. Мы перебили их за несколько минут, после чего поскакали к правому флангу.
Там группа англичан, человек двадцать, медленно отступали в сторону рощи, из которой Бертран дю Геклен опасался нападения. Это были лучники, которые прикрывали с боков воина с двуручным датским топором, оба лезвия которого были в многочисленных зазубринах, отчего напоминали неумело сделанные пилы. Судя по богатым доспехам и сюрко, это знатный рыцарь. Герб так забрызган кровью, что не разберешь, что на нем изображено. Рыцарь устал махать тяжелым топором, движения замедлились. Война — это все еще тяжелый физический труд, требующий постоянных тренировок, а на них у знатных сеньоров стало не хватать времени. Рыцарь не успевал попасть в наседавшего, верткого воина с обычным мечом, скорее всего, оруженосца, но и не подпускал его близко, продолжал медленно пятиться к роще. Справа от рыцаря было свободное пространство, чтобы никто не мешал размахиваться. Я подождал, когда он махнет топором в очередной раз, рывком бросил туда коня и, поравнявшись с рыцарем, ударил шестопером сверху по шлему-бацинету, вытянутое, острое забрало которого было свернуто вправо. Таким ударом трудно убить, потому что под шлемом сверху прокладка из войлока, часто двух-трехслойная, а на голове у многих еще и шапочка кожаная или шерстяная. Зато легко вырубить. Что и случилось. Англичанин выронил топор, но сам не упал, а только осел на землю, схватившись двумя руками за шлем. Наверное, в голове сейчас пчелы роятся.
— Это мой! — прикрикнул я на французского оруженосца, который до этого сражался с ним, а теперь намеривался объявить своим пленником.
Оруженосец, оценив мой шестопер, занесенный для удара, выругался и быстро побежал к другой группе англичан, которые еще пытались защищаться. Такой шанс захватить пленного и получить выкуп не скоро ведь подвернется. Не так уж и часто французы разбивают англичан. Надо было не упустить его.
Мои бойцы перебили остальных, отступавших к роще, и, согласно данной перед боем установке, под командованием своих сотников поскакали по полю к тому месту, где англичане оставили лошадей и обоз. Туда они доберутся первыми и добычи захватят больше, чем на поле битвы.
Я подождал, когда англичанин очухается, после чего поставил его в известность:
— Ты мой пленник. Назовись.
— Граф Ангус, — послышался глухой голос из-под шлема.
— У тебя появилась хорошая привычка сдаваться мне в плен! — сказал я насмешливо, снимая свой шлем.
Граф Ангус снимать шлем не спешил, поэтому не могу сказать, какое у него было выражение лица, когда узнал меня.
Попал в плен и Джон Девро — второй командир пришедших из Ниора англичан, а также множество рыцарей и оруженосцев, английских и гасконских. Ни одного неблагородного воина английской армии в живых не осталось. Кроме тех, конечно, кому удалось сбежать, а таких было немного. Англичане настолько были уверены в победе, что расседлали лошадей и, спутав им ноги, отпустили пастись. Поэтому мои бойцы захватили весь табун и обоз, быстро и легко перебив слуг и пажей, оставленных охранять имущество.
3
Коннетабль Франции Бертран дю Геклен принимал поздравления. Запачканный кровью и грязью с головы до ног, он стоял возле своего шатра, мелкими глотками пил вино из серебряного кубка, а его слуги наливали из открытой бочки емкостью литров на сто всем, кто подходил, если было во что наливать.
— Мы их отымели! — задорно произнес Бертран дю Геклен и жестами показал, что именно мы сделали с англичанами.
Стоявшие рядом командиры и солдаты весело заржали. После боя смех не такой, как перед ним. Искреннее, раскатистее, громче. Это выплескивается страх, загнанный на самое дно души перед боем. В бою забываешь про страх. Иначе побежишь, управляемый им, и, если останешься жив, смеяться будешь натужно, визгливо, стрёмно.
— Взял кого-нибудь в плен? — поинтересовался Бертран дю Геклен.
— И не просто кого-нибудь, а графа Ангуса, рыцаря Робера Микона и оруженосцев Никотена л`Эско и Джеймса Виллоугби, — ответил я.
Последнего, тяжелораненого, захватили мои бойцы. С графа весь выкуп достанется мне, потому что захватил его в индивидуальном бою, с остальных — треть, как командиру, а две трети будут поделены между бойцами отряда.
— Уступи мне графа Ангуса, дам пять тысяч, — потребовал коннетабль.
Я знал, что граф липовый, что за душой у него от силы тысяча ливров, награбленных в последнее время, но предупреждать Бертрана дю Геклена не стал. Во-первых, я могу недооценивать грабительские способности графа Ангуса; во-вторых, коннетабль — далеко не бедный человек, пять тысяч для него — не деньги; в-третьих, как я заметил, этот малорослый выходец из бедного бретонского рода дружит с манией величия, пока, на наше счастье, не в опасной форме, поэтому обожает брать в плен знатных и богатых. Сейчас он ведет переговоры об обмене Джона Гастингса, графа Пемброука, попавшего в плен под Ла-Рошелью, на свои владения и графский титул в Кастилии. У него теперь был титул французского графа де Лонгвиля, полученный от Карла Пятого. Говорят, коннетабль надеется получить за английского графа сто тысяч флоринов, но, думаю, дело не только в деньгах. Джон Гастингс — потомственный граф. Первой его женой, умершей во время родов, была дочь короля Эдуарда Третьего. И такой знатный сеньор будет пленником когда-то бедного бретонского рыцаря, теперь, правда, тоже графа.
— Он твой, — сказал я и поделился сообщением моих бойцов: — Вроде бы ни один англичанин не ускакал в сторону Ниора, а пешие доберутся не раньше утра. Там не знают, кто победил, а гарнизон должен быть небольшой, два-три десятка человек.