Смешное имя
ШишТе очень хотелось спать, очень-очень. Очень...
- Бр-р-р... - вырвался из полудрёмы, тряхнув чернявой головой.
На скамейку в тенистом сквере юный городовой переместился буквально только что, спонтанно, почти не затрачивая сил. Утомить простецкое действо не могло, как и бесцельная прогулка по центру города до этого. Городовые, а ШишТа причислял себя именно к таковым, вообще мало спят. Как он не хотел этого признавать, но умаяла она, несносная досада на отца и брата. Нет, те не осудили ни словом, ни даже намёком, зато как смотрели...
- Да пошли они, - тихо выругался ШишТа, заслоняясь злостью, как щитом. - Индюки надутые!
Не помогло. Навязчивая картинка начала прокручиваться в голове сама собой. Брат много старше, настоящий городовой, умением сильнее в любом деле, но ШишТа не припомнит, чтобы тот когда-нибудь кичился опытом. Напротив, РикТа с удовольствием тратил на младшего время, подолгу шляясь с ним, где ни попадя. Вот и сегодня в межмирье они нырнули вместе: вдвоём веселее, и градус опасности тренировок можно смело повысить. Хотя, договорились сразу, что просто развлекаются, в случае серьёзной угрозы возвращаются в пределы Земли немедленно.
Зашли как обычно со средних слоёв. После короткой потасовки с обнаглевшими красными лисами братья долго и терпеливо вычисляли - какое минимальное расстояние между ними и хрюгой последний согласится признать почтительным. Особого смысла в упражнении ШишТа не видел, вряд ли драконоподобный хрюга когда-нибудь будет угрожать ему лично. В зыбком пространстве межмирья это невозможно, городовые, как, впрочем, и лесные, и прочие сородичи, слишком шустры тут, таковы особенности перехода. А в специфические пределы родной планеты, ограниченные законами земной физики, столь крупного и упрямого зверя, как хрюга, никто не потащит, слишком это накладно, потребует много энергии, да и зачищай потом последствия за такой-то тушей. Нет, решили братья, на это даже их прямые противники в городе - бесшабашные Ри никогда не пойдут.
Потом братья-приятели долго валялись в синих лугах, издали любовались грандиозными кроваво-чернильными кочами, способными как отдавать, так и забирать энергию любых живых существ. К ним отец и РикТе не разрешал пока приближаться, не то что младшему. Живые облака братьев притягивали всегда. Беззвучные наплывы гигантов, - то сойдутся густыми грозовыми бутонами, то тихо растекутся ручьями, теряя чернильные краски и розовея по краям, - волновали и рождали что-то непостижимое в душе. Но слово данное отцу нарушить нельзя, поэтому братья и ограничивались лишь созерцанием.
Под занавес, усталые и немного рассеянные после кочей городовые шагнули в периферийную, больше всех прочих связанную с Землёй, а потому и наиболее опасную зону межмирья. Вышло неловко, очутились слишком близко от язиви, существа не вполне осязаемого, сумеречного и вечно злого. Инстинкт самосохранения сработал мгновенно, саданул обоюдным страхом столь явственным, как если бы парни лбами столкнулись. Необходимости в словах не было, опасность самая, что ни на есть, настоящая, надо тикать.
ШишТа вывалился на Земле в самом надёжном месте, какое знал, у полусгнившей деревянной беседки, в глубине большого городского парка, подле отца. Вспомнил, как тяжело выдохнул и закашлялся, словно выгонял из лёгких не воздух, а стремящийся обрести материальную цепкость страх. Брата рядом не было.
Вспомнил, как колошматил пульс по вискам, как начало зарождаться понимание в близких глазах отца. Земные секунды растянулись, не желая превращаться в минуты. Одна, две, три... брата не было. Десять, одиннадцать... Тёмный, твердеющий, но всё ещё чего-то ждущий от ШишТы взгляд отца.
Брат не вышел, а вывалился кубарем им под ноги. Пружинистый, потрёпанный, но живой, только свежая царапина красуется на лбу.
- Всё хорошо, брат, - первые его слова, ну, и ошмёток язвительной улыбки, куда без неё. И взгляд вдруг делается жёстким, даже каменным, как у отца.
Вот взгляда-то ШишТа и не выдержал, рванул, не важно куда, прочь. Он долго ещё кипел, сдерживался, снова кипел. Потом начал оправдывать себя: ведь договорились же, в случае реальной опасности тикать немедля. Да, разорвал братскую связь, да, не оглянулся, не проследил, так ведь по одному уходить из межмирья и быстрее, и легче.
Но как бы ни оправдывался, в центре мыслей тяжело долбил, точно кувалдой, неоспоримый факт: "Оставил брата и не вернулся. Оставил и не вернулся". ШишТа устал бороться с ним, сдался и позволил подлой мысли утвердиться: "Я трус". И мир вокруг сразу поблёк, облака в небе пожелтели, будто накипью покрылись, даже вольный летний ветерок, поддавшись унынию, безнадёжно увяз в ближних кустах.
ШишТа огляделся. Ну, конечно, нет, облегчённо выдохнул. Для большого мира, чьи бы там они ни были - человеческие, или городового, переживания слишком мелки. И мир вертится как обычно, и город живёт. Вечерние сумерки наплывают в срок, и в противовес колючему настроению ШишТы, мягко и нежно вытесняют дневную жару. А ветер пусть и отдохнёт, ведь без него в тиши так ласково спокойно: в дремотном безразличии кудрявятся кусты за спиной, людей нет - одна только странно-неподвижная девочка-подросток на соседней скамейке. Сидит худенькая, в лёгком лимонном платьице, вся такая светленькая, как соломенная кукла, а личико хмурое - вот-вот заплачет. Чуйка городового включилась недобрым предчувствием. "Так меня ещё и неспроста именно сюда занесло, что ли?"
ШишТа, поднялся и решительно направился к девочке.
- У Вас неприятности?
С симпатичного личика удивительно легко слетела хмурость. Незнакомка с простодушным изумлением огляделась по сторонам, словно только что осознала, где находится, а никого вокруг больше не обнаружив, испуганно заморгала. "Ах ты ж, моя лапа! Сколько тебе лет, четырнадцать, пятнадцать?" - несколько растерялся перед совершенно неприкрытыми эмоциями ШишТа.
- У меня? У меня телефон украли... из сумки, наверное. То есть, вот, сумка есть, а телефона нет, - голосок пугливый, но звонкий. Маленькая ладошка цепко держит крохотную сумочку, как будто из неё ещё есть что красть.
Любимые шорты протёрты едва не до дыр, и яркая пляжная рубашка помята, и угольная шевелюра, как всегда, взъерошена. ШишТа знает, что выглядит максимум на шестнадцать, в меру потрёпанным пацаном, но уж не настолько паршиво, чтобы девчонки боялись. Однако эта испугалась. Порывисто вскочила.
- Мне домой пора, - заявила незнакомка и едва ли не бегом направилась к выходу из сквера.
"Молодец!" - язвительно похвалил себя ШишТа. - "Очаровал". Пока он бессмысленно пялился в спину удаляющейся девчонки, едва не упустил момент. Предчувствия, как всегда, не обманули. Навстречу ей из полумрака растущих вдоль тротуара кустов вынырнул огромный пепельный пёс. Незнакомка сделала ещё несколько шагов вперёд, прежде чем осознала неладное. Лохмач не рычал и не скалился, но голова низко опущена, и во всём его движении ощущается злобная мощь.
- Стой, Лиза! Стой на месте!
ШишТа метнулся вихрем. Родимая боевая "Лаура" материализовалась на правой руке мгновенно. Использовать силу броска для толчка или удара бессмысленно, пёс едва ли уступает городовому в весе. ШишТа сделал единственно верный ход - подставил защищённую "Лаурой" руку под разверзающуюся пасть и всем весом навалился, стараясь погасить силу пёсьего натиска. Со скрипом лязгнули по волшебному металлу зубы, злобой блеснули чёрные виноградины глаз. Вся ШишТова обычная физическая сила до капли ушла на удержание псовой мощи. Городовой едва устоял на ногах. Пятки обожгло, на мгновенье показалось, что подошвы у кроссовок треснули и разошлись, и уже только голой кожей он бороздит асфальт. Но вот, поймал равновесие. Зарылся левой кистью в пёсью шерсть, нащупал пальцами на горле нужное место и сдавил в заветной точке. Лохмач захрипел и рухнул под ближний куст, едва не утянув в траву и ШишТу.
Городовой вывернулся, выдёргивая из слабеющей пёсьей хватки руку.
Только теперь он ощутил собственное тяжёлое дыхание и дико скачущее в груди сердце. Едва сдержал торжествующую улыбку, осознать, что, не считая "Лауры", пользовался исключительно обычной физической силой в стычке с лохмачом, оказалось приятно.
Повернулся лицом к Лизе. Девчонка смотрит на пса тревожно-растерянным взглядом, и не ясно, не за него ли переживает, и осознаёт ли она вообще что ей грозило.
- Телефон дорогой?
- Н-нет... да, - неуверенно пролепетала та и кивнула в сторону поверженного пса. - Ты убил его?
- Нет, только усыпил. Минут через двадцать псина очнётся, с ним будет всё нормально.
- Нормально? Он же бешеный?
- Нет, пёс просто был заряжен ненавистью... ненавистью к тебе. Кем-то очень грамотно заряжен, - сказав это, ШишТа нахмурился. Пугать Лизу он не хотел, но и скрывать правду не имело смысла. - Я пока не знаю почему, но вероятно, это мои родственнички Ри натравили его на тебя.
Девичий взгляд вопрошающе вперился в лицо городового.
- Какие Ри? Заряжен? А ты кто такой?! - с каждым словом голос её крепчал и в последнем вопросе уже требовательно звенел на весь сквер.
ШишТа удивился, - чего так волноваться после того, как всё уже случилось? Надеясь, что выглядит достаточно уверенным, начал спокойно объяснять:
- Лиза, не бойся, я объясню, - но его попытка внести в беседу размеренность захлебнулась под натиском её эмоций.
- А-а... - девчонка вдруг глотнула воздух так, словно его было катастрофически мало. Картинно прикрыла губы ладошкой и прошелестела с выдохом. - Ты снова назвал меня Лизой! Откуда ты узнал имя?
Карие глазищи сделались глубокими-преглубокими, поймали последние предзакатные солнечные лучи и наполнились колкими искрами - вот-вот начнут их метать.
ШишТа ухватился за крохотную паузу и выпалил:
- Я знал твоё имя, я знаю имена всех людей в этом городе. Потому что я - го-ро-до-вой, - последнее его слово чеканным слогом рассекло воздух, так опытный плотник вбивает решающий гвоздь.
Лиза отняла руку от губ, её лицо неожиданно очистилось от эмоций, зато взгляд стал выразительно надменным.
- Да, конечно, городовой, - передразнила она. - Предельно ясно - го-ро-до-вой. А не твой ли этот несчастный пёсик, городовой? - снова кивнула в сторону вполне мирно спящего лохмача.
Впору было только удивляться, как могут сказанные столь безучастным тоном глупейшие слова звучать так убедительно. Спасибо ещё, что пальцем у виска не покрутила в довесок. Лиза отвернулась от ШишТы и направилась к выходу из сквера. Нарочито прямая, стройным чеканным шагом, только оттого она выглядела совсем худенькой нескладёхой и, почему-то, ещё беззащитнее.
"Вот ты ж, ёж ты ж", - по-отцовски выругался про себя ШишТа. - "А где благодарность за спасение?" - он понимал, что злится и закипает беспричинно, и это ещё больше раздражало. - "Да ну её..."
Но и отступать не собирался. ШишТа нахмурился, ведь определённо чуял, что нельзя отставать от девчонки и говорить ей надо правду. Непонятно пока зачем, но вот надо и всё. Догнал.
- Всё-таки провожу, - сказал, не нуждаясь в ответе, а просто чтобы что-то сказать.
- Как тебя зовут? - спросила она тем же бесчувственным тоном.
- ШишТа, но тебе по-человечески можно просто Ши, - сказал и закусил губу. Стоило или нет говорить правду?
- Странное имя.
- Знаю, - огрызнулся спонтанно, - смешное.
- Вовсе нет... - в голосе Лизы послышалась фальшь, и по лицу, ну не умела она долго прятать эмоций, скользнула усмешка.
- Ага, - продолжил заводиться ШишТа и от того зачастил, - Баба-Яга или Дед-Мороз для лесных - не смешно? Всех нас скопом нечистью обозвать, сказок дурацких насочинять и бояться - не смешно? А вот ШишТа, для городового, - смешно! Имя, между прочим, не выбирают, подлинное имя по праву крови достаётся.
- Да-да, для городового? - бесцеремонно перебила Лиза.
- Да, - ШишТа прямо таки физически ощутил, как у него вместе с нервным румянцем выступает раздражение на лице, но остановиться уже не мог. - ШишингаТа, моя прабабка, - знатная ведунья, между прочим, была, а Та - древнейшая ветвь всего рода.