Если это и безумец, то, несомненно, особой породы, которая прежде Лэйду не встречалась.
— Значит, вы от полковника Уизерса? — спросил он, едва только гость устроился в кресле напротив его стола, — Как он поживает? Не видел его уже двести лет. Все так же мучается от ревматизма?
Гость улыбнулся. Некоторые лица улыбка не красит или странным образом преображает, но этому гостю улыбка безусловно шла. Может, потому, что лицо его было юным и безусым, а улыбка — искренней. Такое сочетание всегда хорошо выглядит.
— Я не так давно имею удовольствие быть знакомым с полковником Уизерсом, но, честно говоря, у меня возникло ощущение, что скорее ревматизм будет мучиться им, чем наоборот.
Неплохо, мысленно одобрил Лэйд. Играли бы мы сейчас в бридж с джентльменами из Хейвуд-Треста, уже приписал бы тебе над чертой премию в пятьдесят очков. Только не думай, будто завоевал этим мое расположение. Поверь, я буду следить за тобой внимательнее, чем за ящиком с лакричными конфетами, когда в лавке крутится дюжина детей.
— Мы с полковником старые приятели, — заметил Лэйд, сам не зная, какой тон следует придать голосу в этой обстановке, поэтому остановился на вежливо-нейтральном, — Надеюсь, полковник хорошо отзывался обо мне.
Гость кивнул. Уже без улыбки, напротив, мгновенно сделавшись серьезным. Удивительно, но и это выражение ему шло.
— Необычайно хорошо, сэр. Он дал вам наилучшие рекомендации.
Наилучшие рекомендации верховной крысы. Прелестно. Лэйд улыбнулся бы, если б не опасался, что улыбка получится кислой, как лимонный сок из «Седого нарвала».
— Могу я осведомиться, в каком качестве меня рекомендовал полковник Уизерс? — только и спросил он.
— В качестве гида, — с готовностью отозвался гость, — Лучшего на свете гида по Новому Бангору.
Молод, подумал Лэйд, украдкой рассматривая гостя. Куда моложе, чем я представлял. Лет двадцать или двадцать с небольшим. Впрочем, трудно точно сказать. Эта его серьезная манера держать себя, редко встречающаяся среди юношей викторианской эпохи, да еще в сочетании с нарочито старомодной речью, которой отродясь не слыхивали в Миддлдэке и которая, скорее, звучала в салонах времен Георга Второго — все это заставляет его казаться старше своих лет. Но все равно мальчишка, хоть и держится как какой-нибудь чертов лорд Фонтлерой[15].
Лэйд подмечал и другие детали, как те, что бросаются в глаза, так и мелкие, почти неприметные со стороны, но которые опытный лавочник видит издалека и которые в совершенстве умеет трактовать на зависть любому охотнику, детективу или следопыту.
Не офицер и не имеет военной службы за плечами — сидит на стуле сутулясь, хоть и пытается это скрыть. Судя по всему, много времени провел за письменным столом или верстаком. Скорее, первое. Глаза заметно щурятся, когда он разглядывает обстановку кабинета, а слабое зрение — бич многих кабинетных работников. Об этом же говорили и пальцы. Нервные, гибкие, даже на подлокотниках кресла они плясали, точно пытаясь нащупать привычный им, но отсутствующий инструмент.
Музыкант? Врач? Секретарь? Все не то, слишком молод, сущий школяр-переросток. Взгляд, впрочем, приятный. Без наглости, но внимательный, всматривающийся. Словно ищущий в каждом предмете, на который он натыкался, какое-то внутреннее вкрапление. Может, ювелир или подмастерье?.. На миг Лэйд испытал даже подобие сочувствия — его кабинет, обставленный в лучших образцах делового стиля Хукахука, едва ли мог предложить гостю что-то, что по-настоящему заслуживало изучения. Ведь не вываливать же перед ним, в самом деле, все те странные вещи, что лежат в секретных тайниках, замаскированных ящичках и под двойным дном в сундуках, вещи, которые никаким образом не могли оказаться в кабинете уважаемого в Миддлдэке лавочника мистера Лайвстоуна…
Лэйд прочистил горло.
— Полагаю, полковник Уизерс слишком благоволит мне, дав подобную рекомендацию. Я в самом деле немало прожил на острове и знаком со многими его нравами и традициями, но полагать себя самым большим знатоком достопримечательностей мне не позволяет совесть. Я всего лишь лавочник, а не член Королевского Общества Гидов. Уверяю, в Новом Бангоре найдется немало людей, которые дадут мне фору.
— Возможно, — согласился гость, — Но ни один из них не располагает тем качеством, которое мне необходимо. Ни один из них не является Бангорским Тигром.
Лэйд едва не вздрогнул, точно от выстрела. Хвала Господу, предусмотрительно закрыл дверь в кабинет, иначе сказанное непременно коснулось бы прелестных ушек мисс Прайс, что породило бы такое количество проблем и сложностей, что по сравнению с этим составление ежегодной фискальной декларации показалось бы ему рождественскими праздниками.
Что ж, мрачно подумал он, сам сутулясь за столом, проверку можно считать пройденной. Этот тип в дорожном костюме, щедро украшенном пылью Миддлдэка, одним только словом показал, что знает о Лэйде куда больше, чем стоило знать случайному посетителю. Черт побери, гораздо больше.
— Меня зовут Лэйд Лайвстоун, — произнес он раздельно, вышло весьма сухо и негостеприимно, но сейчас ему было плевать на такт, — Если вам угодно именовать меня иначе, можете звать меня Чабб, как многие жители Хукахука. И никак иначе.
— Простите, — спохватился гость, в самом деле принявший виноватый вид, — Мне следовало догадаться, что… Да, это было крайне нетактично с моей стороны. Простите меня пожалуйста, мистер Лайвстоун. Как и мою вопиющую невежливость, ведь я, в некотором роде вторгнувшись в ваш дом и отрекомендовавшись, до сих пор не представился. Меня зовут Уильям.
— Уильям, значит, — медленно произнес Лэйд, будто привыкая к этому имени.
Не Ильям, как представился бы урожденный житель Нового Бангора.
Уильям.
На миг в его тесном кабинете словно распечатали пакет с какой-то давно позабытой пряностью, которая была рождена не на обжигающих полях индии и не на влажных ямайских плантациях, а в каменном сыром нутре благословенного Лондона. Города, где по улицам скрипят кэбы и ландо, рыбу можно отведать в любом ресторанчике, а домой спешат сотни Диков, Майклов, Стэнли и Джонов. На миг даже запахло старым камнем, лошадиным навозом и тем осклизлым соленым духом, которым несет от Темзы после полудня…
— Можно просто Уилл, — гость улыбнулся, в очередной раз продемонстрировав, что улыбка ему к лицу.
— А… фамилия?
— Предпочитаю путешествовать налегке, мистер Лайвстоун. Фамилия и так требует излишне много места в багаже, не так ли?
Нет, не так, хотел было возразить Лэйд. Но не возразил, чтоб не казаться сварливым старым лавочником рядом с этим цветущим улыбающимся оболтусом, который и бриться-то недавно начал.
Скажите, пожалуйста, какая конспирация! Сам же только что назвал его Тигром, а теперь принялся играть в сэра Фрэнсиса Уолсингема[16], подумать только!
— Можете обойтись без фамилии, — кивнул он, — Я джентльмен свободных нравов, так что в этой лавке инкогнито дозволяется, хоть и не поощряется. Ваша профессия, надеюсь, не представляет собой тайны?
— О нет, — Уильям, которого Лэйд уже мысленно обозначил как Уилла, сложил на узкой груди свои музыкальные пальцы, — Я гравёр.
Гравёр. Лэйд ощутил замешательство непонятного свойства, которому сам не мог найти объяснения. Ну да, гравёр. Очевидно, что он не член академической команды по гребле и не вышибала в пабе. Отчего бы ему не быть гравёром?..
— Боюсь, я слабо знаком с этим ремеслом, — вынужден был сказать он.
— Мы делаем оттиски, — пояснил Уилл, — Доски, как мы их называем. Металлические печатные формы для цинкографических прессов. Потом печатают и тиражируют — на офортных станках, например или…
— Вы… Вы не похожи на инженера.
— О, я не инженер. Я вырезаю формы. Готовлю эскиз, потом переношу его на форму.
— Значит, вы к тому же и художник?
Уилл едва заметно склонил голову и опустив глаза. Прямо-таки образчик смущения для благовоспитанного юноши, мысленно усмехнулся Лэйд, прямо хоть картину пиши.
— В некотором роде, сэр. Это часть моего ремесла.
— Это как… Дюрер? — осторожно спросил он.
— Как Дюрер, — согласился гость, — Как Пиранези, Брейгель и Доре. Только я, к несчастью, не наделен и толикой их таланта. Как говорит мой учитель, мистер Бесайер с Грейт-Куин-стрит, моих способностей хватает лишь на то, чтоб украшать загоны для свиней — и то только тех, которые от природы обделены художественным вкусом. Кроме того, я имею дерзновение попробовать себя в поэзии, но, боюсь, там мои успехи еще более безнадежны.
Скромник, мрачно подумал Лэйд. Скромник, художник и, в придачу, поэт. При этом отвратительно молод, хорош собой и наивен, как вывалившийся из гнезда птенец. Такие, как он, обязаны нравиться девушкам. Неудивительно, что Сэнди сразу заметила, когда он вошел в лавку. Наверно, и посматривала тайком…
Он опять ощутил во рту едкий лимонный привкус.
— Не думайте, что я стану критиковать ваши творения, мистер Уилл. Во мне нет ни на драхму художественного вкуса, если я что-то и разглядываю, то сатирические карикатуры в субботних номерах «Луженой глотки», но мы, лондонцы, должны держаться друг друга, не так ли?
Близорукие глаза Уилла на миг округлились.
— Меня выдает говор, сэр?
— Скорее, отсутствие осторожности. Вы только что упомянули Грейт-Куин-стрит, а я, видите ли, не так уж плохо знаю Уэст-Энд, поскольку прожил там первые двадцать лет своей жизни.
— Там работает мой учитель. Сам-то я с Броад-стрит, сэр.
— Броад-стрит, говорите? О, так значит и Сохо все еще на месте? Отрадно слышать, что боевой клич старого герцога Монмута все еще звучит в веках[17]!
— Определенно, на месте, сэр. Хоть и не сделался украшением Лондона.
— Вот как? — Лэйд улыбнулся, — Когда-то мне приятно было пройтись его тесными улочками. В них есть особое очарование, которое, впрочем, раскрывается не каждому. Картинные галереи, переоборудованные из старых пабов, крохотные частные театры, уличные кафе, забитые горланящими пьяными поэтами и самоуверенными декламаторами…
Ему пришлось прикусить губу, оборвав поток неуместных воспоминаний, и сделать это было так же тяжело, как заткнуть овсяным печеньем дырку в стофутовой высоты дамбе. Нельзя выбиваться из образа. Едва ли самодовольный лавочник мистер Лайвстоун, окажись он в Сохо, стал бы завсегдатаем подобных заведений. Скорее, отправился бы в ближайший паб опрокинуть пару пинт светлого и посудачить о новом диковинном фантаскопе[18], которому поражается публика за океаном…
Он спохватился, поймав на себе удивленный взгляд гостя.
— Театры и вернисажи, сэр? Отродясь не припомню подобного в старом добром Сохо. Боюсь, вся культурная программа, которую он может предложить, заключается в пьяной поножовщине между французскими разбойниками.
— Апаши[19]? — удивился Лэйд, — Вот те на. Я читал про бесчинства этих разбойников в Париже, но никогда бы не подумал, что они совьют себе гнездо в старом добром Сохо!
— Апаши? Боюсь, это слово мне незнакомо, сэр. Просто уличные разбойники, потомки переселенцев-гугенотов.
Лэйду пришлось мысленно на себя шикнуть.
Спокойно, Чабб. Лондон, о котором говорит этот тип, это не тот Лондон, что ты когда-то покинул. Между этими двумя городами лежит четверть века, двадцать пять лет. Многое должно было измениться, многое — сменить форму. Не удивительно, если сейчас по Лондону, который на твоей памяти знал лишь стук лошадиных копыт, раскатывают тяжелые локомобили и бредут механической походкой автоматоны…
Мысль эта была неприятна, Лэйд поспешно спрятал ее в дальний сундук.
— Время течет… — пробормотал он, ощущая себя столетним стариком рядом с этим юным сопляком, на подошвах которого, быть может, еще сохранилась лондонская пыль.
— Совершенно верно, сэр. Как говорится, дорожите временем, ибо дни лукавы.
Лэйд осторожно покосился в сторону гостя, спокойно восседавшего на своем стуле. Уже вторая цитата из Священного Писания за первую же минуту разговора. Недурно. Точно Диоген в те дни, когда воображает себя пророком Валаамом. Уж не анабаптист ли он, чего доброго?.. Может, меннонит или квакер? Пожалуй, есть во внешности что-то такое. Худощавый, задумчивый, тихий какой-то — такие признаки часто указывают на аскезу.
— Давно на острове? — небрежно поинтересовался Лэйд, — Как вам климат южного полушария?
— Вполне сносный, как по мне, сэр. Месяц. Уже почти месяц.
Лэйд осекся, не успев закончить только что придуманный остроумный оборот. Месяц? Этот сопляк в дешевом костюме провел в Новом Бангоре целый месяц — и все еще сохранил способность безмятежно улыбаться?
— Каху[20]! — вырвалось у него, — Вы смеетесь?
Тот не смеялся. Напротив, взирал на Лэйда чрезвычайно серьезно, даже с какой-то неуместной почтительностью, исключающей всякую насмешку. «Может, и не лжет, — растерянно подумал Лэйд, — Может, все эти три месяца он попросту прожил безвылазно в каких-нибудь меблированных комнатах Редруфа, не высовывая наружу и носа, поэтому свято уверен в том, что остров — вполне милый и пригодный для существования клочок Британской Полинезии…» Нет, оборвал он сам себя, едва ли. Он не для того ищет себе новые игрушки, чтоб позволять им пылиться в ящиках. Всякий человек, впервые прибывший в Новый Бангор, может быть уверен в двух вещах. В том, что он неизбежно схватит солнечный удар в первый же день. И в том, что Он обеспечит его должной порцией новых впечатлений.
«А еще он знает тебя по имени, приятель. По имени, которое на всем острове известно, самое большее, двум или трем десяткам человек».
— Сэр, я бы никогда в жизни не осмелился лгать Бангорскому Тигру. Тем паче, насмехаться.
— Прекратите меня так называть! — раздраженно бросил Лэйд, забыв про приличествующую моменту вежливость, — Я же сказал, меня зовут Чабб!
— Совершенно верно, сэр.
Эта молчаливая покорность раздражала сильнее самого едкого сарказма. Пожалуй, подумал Лэйд, если он потребует именовать себя архиепископом Кентерберийским, этот тип, выдающий себя за лондонского гравёра, именно так и поступит, сохраняя при том на лице самую серьезную мину.
— Значит, месяц, — процедил он, — Превосходно. И как вам? Как вам Новый Бангор?
Уилл улыбнулся. Если улыбка полковника Уизерса была призрачной и зыбкой, как мелькнувшая в волнах оконечность бритвенно-острого рифа, улыбка Уилла была явственной и открытой.
— Он прекрасен, сэр.
Психопат. Все-таки психопат. Лэйд рефлекторно стиснул под столом руки в кулаки.
— Находите Новый Бангор прекрасным? — тяжелым голосом спросил он, борясь с желанием навалиться всем весом на стол, чтоб нависнуть над посетителем, — Простите, Уильям…
— Уилл. Для вас — просто Уильям, мистер Лайвстоун.
— Плевать. И что же вам нравится в Новом Бангоре, Уилл?
— Это воплощенный Эдем, сэр.
Прав, тысячу раз прав мистер Хиггс, утверждая, что румяная корочка пирога с бараниной может таить под собой нечто крайне скверное, сырое и хлюпающее. Так и с этим странным типом. Стоило лишь надавить посильнее — и вот…
— Я лавочник, мне привычнее управляться с маргарином, чем с метафорами, — усилием воли Лэйд заставил кулаки разжаться, но вернуть прежний благодушный вид оказалось не в пример сложнее, — Что, черт побери, вы подразумеваете под Эдемом?
— Эдемский сад, — ответил Уилл, глядя ясным взглядом ему в глаза, — Небесный чертог, сотворенный высшей силой чтобы служить обиталищем для самого совершенного и странного его творения. Для человека.