Если я не вмешаюсь, то Маше конец.
Стоп! Чего же это я?! Я ведь недавно впадал в беспамятство, когда убил Голиафа, а значит, вены айцура должны стать шире!
Полный энтузиазма я сыграл несложную барабанную мелодию, и вызвал Черный крест, который в случае с Голиафом не сработал. Теперь-то сил воспользоваться новой магией хватало. И надо было видеть, как над крестом открылся портал, из которого берсерка навылет прошило резким фиолетовым лучом. Берсерк повалился, запахло жареной плотью, перья на крыле обгорели.
Вот это да!
Я чуть от восторга не запрыгал. Мощь Черного креста поражала. С одной тычки свалить берсерка мог не каждый маг второго разряда, и выходило, что мне удалось попасть в музыканты второго разряда и маги первой категории. У каждого из шести разрядов имелось шесть категорий, которыми маги одного разряда отличались. Чем ближе категория мага к первой, тем сильнее музыкант или танцор в своем разряде.
Если мне так лихо удалось скакнуть в первую категорию второго разряда, значит, все же, были у меня перспективы. Все же, в появлении Маши были плюсы. Раньше я до второй категории первого разряда еле дотягивал.
Эх, знать бы, каким образом натренировать вены айцура, чтобы стать сильнее. Я бы тогда задал жару.
Маша пыталась отдышаться, и обливалась холодным потом, еще слыша крики берсерка в воображении. Он едва ей голову не снес. Бедняжка. Честно сказать, без нее я бы не справился. Именно она отвела от меня меч, заморозив берсерку шлем. Стоило себе в этом признаться.
— Маша, — взял ее за плечи, заглянул в глаза. Взгляд пока отсутствующий. — Маша, он мертв. Все в порядке. Слышишь? — нежно трухнул ее. — Маш.
— Да, — встрепенулась она, взглянув мне в глаза. — Спасибо, — она улыбнулась, и по ее щеке скользнула слеза. Маша прикрыла рот ладошкой, всхлипнула жалобно. Это были слезы, появлявшиеся после победы в серьезной драке или сражении. Вроде бы и радостно, но еще страшно. У самого слезы наворачивались, и в носу от них щипало, но я сдержался. — Спасибо!
Объятия в бессознательном порыве — хорошее средство против слез и печали. Непонятно как, но это успокаивало. Маша плакала, слезы ее падали мне на шею, я гладил по спине. Видимо, в бою с противником серьезнее паука она оказалась впервые, и впервые ощутила дыхание смерти в затылок. Как и я.
Но она не испугалась. Не струсила. Не убежала. Рванула в бой сломя голову.
— Извини, что называл тебя трусихой, — погладил ее по голове. — Ты молодец. Спасибо, что спасла мне жизнь.
— А-ага, — заикнулась Маша. — Дрон, мне так страшно было….
— Помнишь, как ты тогда тендер по бумаге сделала? Как в долги попала? Даже я тогда боялся.
Она захихикала сквозь слезы, заулыбалась, и мне на душе стало теплее.
— Помню, — ответила она.
— Ты тогда не струсила. И сейчас молодцом держалась. Вон, какого бугая мы с тобой завалили. Впервые мы сделали вдвоем что-то существенное. Выдержали что-то страшное, а не просто детские ссоры.
На минуту подумалось, что мы снова вместе, и мысль эта омрачила мне настроение. Я ведь так же успокаивал ее, когда она плакала, точно так же. Господи. Почему ты прислал сюда именно бывшую, а не постороннюю девушку? Я обратил взгляд к небу, но ответа не услышал.
— Спасибо! Спасибо…. — незнакомый голос, женский.
Из догоревшего дома показалась девушка, которую берсерк чуть не задушил, но она будто кирпич проглотила, когда увидела Машины крылья. Девушка безмолвно шевелила губами, дышать не могла, сделалась бледная лицом, и с ее виска сорвалась капелька холодного пота.
— Ан-гел…. — по слогам проговорила девушка. — Не убивай…. Уходи! Пошла прочь! — рассвирепела девушка. — Убирайся! Тварь! Вы убили всех, кого я любила!
— Что? — Маша расширила от удивления глаза, не веря ушам. Я язвительно ухмыльнулся. — Я хотела помочь. Мы не причиним тебе вреда!
— Прочь! — девушка бросила в Машу кусок сгоревшей доски, Маша ойкнула, и отпрыгнула назад. — Убирайся! — когда она кинулась прочь, спасаясь от спасителя, и скрылась из вида, вдруг послышалась тоненькая мелодия флейты. Красивая и плавная. Гибкая, словно лоскуток шелковой ткани, подхваченный легким потоком ветра.
Девичий визг. Сердце ушло в пятки. И я сразу понял, что нас настиг чертов музыкант. Айцуром меня будто бы придавило. Он лег на меня точно бетонная плита, но не мог раздавить, и потому стиснул по рукам и ногам. Кошмарная сила появилась за домами. Чтобы не случилось с девушкой — скорей всего, она погибла. Мне захотелось проверить, но пошевелиться не удавалось.
Такой чудовищной силой мог обладать только музыкант четвертого разряда и шестой категории. Четвертый разряд. Мне однажды приходилось видеть в деле третий разряд первой категории — это сильно. От половины небольшого городка не осталось камня на камне. Про четвертый разряд приходилось лишь слышать. Говаривали, что маги четвертого разряда могли разогнать тучи в небе, и могли….
Теперь понятно, откуда взялась Темнота неизбежности. Она еще держится какое-то время после ухода мага, но нельзя исключать варианта, что маг находился внутри.
Шаги. Тяжелые и грузные. Лязг металла. Восемь однокрылых берсерков вышли из-за угла, один страшнее и свирепее другого. Но не из-за них стоило беспокоиться.
Беспокойство вызывал их лидер. Длинноволосый ангел с золотистыми и большими крыльями. С высоты роста в три с половиной метра он глядел на меня, как на ничтожество.
Я сглотнул.
Мы влипли.
Глава 5
Лик ангела завораживал красотой. Ангел казался изящным, и аристократическая манера чувствовалась в мельчайшем движении пальца. Сразу видно — элита. Верхушка. Возможно один из семи. Вот только какой номер? На шее ангела висел крупный золотой медальон в виде золотого пера — кланового герба «Первых из семи», то есть передо мной находился номер один. Пусть первый номер являлся слабейшим из семерки, энтузиазма это не внушило.
Зеленая котта ангела в пояснице была крепко перевязана роскошным золотым ремнем с украшениями в виде изумрудов. Поверх котты — шикарная мантия кислотного цвета с золотистым тиснением по краям. Взгляд у ангела был завистливый, а изумрудные глаза кололи душу, точно битое стекло. От мурашек на спине я передернул плечами.
Впечатление он производил ядовитое, как змея, готовившаяся укусить и впрыснуть в жертву смертельный яд.
Боевая флейта, украшенная бриллиантами, блестела золотом в чехле на поясе, не оставляя сомнений в представительности ангела. Частичка верхушки пирамиды. В серьезности намерений ангела сомнений не было. Его ладонь лежала на мундштуке флейты, и одним тихим обертоном ангел мог снести Абрату к чертовой матери, похоронив меня с Машей под обломками домов.
— Какой же ты уродливый, — надменно сказал ангел, взглянув на меня с презрением. — И что же Алландел в тебе такого увидел, что гоняется за тобой пять лет? Ты же мерзкий. Мелкий. Беспомощный. У тебя нет нормальных крыльев. Но при этом к твоей персоне он оказывает столь трепетное внимание, что мне отвратительно.
— А тебе завидно? — я рискнул съязвить. Терять все равно нечего. — И почему дресс-код не соблюдаешь? Твои бойцы в черном, а ты зеленый, как жаба.
Ангел захихикал, поднял на меня острый взгляд, и произнес сурово:
— Я — Таламриэль, первый из семи архангелов, и если бы Алландел не приказал доставить тебя живым, ты бы сейчас умирал самой мучительной смертью из всех самых мучительных смертей, точно людишки в этой зловонной деревушке. Но знаешь, — Таламриэль подошел ко мне в упор, и схватил меня за подбородок. У меня душа в пятки ушла. — Погибли не все. Кое-кому перепал счастливый билет на королевский бал. И ты в их числе. Прежде чем попасть к Алланделу, ты пройдешь через такое, что лишит тебя рассудка. Мне сказали доставить тебя живым, если попадешься, но в каком состоянии здоровья ты будешь — роли не играет.
— Не говори мне в лицо, — сморщился я. — У тебя изо рта воняет дохлыми креветками.
— Дрон, не нужно! — вмешалась Маша.
— М-м-мал-ча-а-а-ать! — взревел Ангел, и звонкой пощечиной свалил Машу с ног. Она вскрикнула, а мне захотелось разорвать ублюдка надвое, переломав ему руки. Раньше я с ангелами так плотно не сталкивался, но теперь ко мне приходило понимание их вопиющего скотства. — Мелкой потаскухе не позволяли говорить!
— Не трогай ее, урод! — хмуро крикнул я, и тут же получилось кулаком в грудь. Грудная клетка за малым делом не треснула, воздух из легких вышибло, как пушечным выстрелом. Я пролетел пару метров и грохнулся на лопатки.
Ох, как же мне хотелось убить надменного сукиного сына. Как же хотелось переломать ему ребра, и придушить. Миру от этого стало бы только лучше. И такие деспоты властвовали над Антеррой. Так помимо Таламриэля по планете бродило еще шесть таких же отморозков. Я кое-как поднялся.
Раньше мне удавалось убегать от ангелов, как только о них появлялись слухи, но теперь ситуация сложилась иная. Я лично столкнулся с их жестокостью, и казалось, что увидеть предстояло многое.
— Ты еще и ангел, — Таламриэль с презрением взглянул на Машу. — Проклятая отступница. Чем тебе не жилось в гареме?
— Лежать там, и ждать, пока какой-нибудь крылатый тюлень завоюет право меня обрюхатить? — сердито проговорила Маша, глядя на Таламриэля исподлобья. — Черта с два. Лучше умереть сопротивляясь, чем жить вот так.
— Да как ты смеешь, — прошипел Таламриэль, и сощурился. По взгляду я понял, что он очень хотел раздавить Маше череп. — Это величайшая привилегия и честь, — он поднял указательный палец, — носить в себе чистейшее ангельское семя, и произвести на свет совершенное существо.
— Жалко, что вы не превращаетесь в грешников, — процедила Маша сквозь зубы. — Вам, идеальным, среди них самое место.
Маша меня удивляла. Конечно, она никогда не была большой трусихой при Земной жизни, но слишком смелой назвать я ее не взялся бы. А тут она и в драку полезла, и грубила высокопоставленному ангелу, рискуя остаться без головы. Ее характер заиграл новыми красками. Раньше мне не доводилось видеть ее в критических ситуациях. Она, как оказалось, очень отважная, и хотя боялась, но через страх переступать умела. Это редкое качество не то, что у девочек, это редкое качество у людей.
— Мы решаем, что есть грех, — Таламриэль театрально развел руками. — И нам решать, кому и что за него будет. Вам, низшим существам, положено вести себя так, как мы говорим, и платить так, как нам хочется, чтобы вы платили. Мы Боги, а вы — наши смертные. А Боги вольны делать со смертными то, что им вздумается.
— Это место под протекторатом «Гидры». Вы хотите войны? — пригрозила Маша. — Абрата — чужая территория.
— Всё по правилам, — Таламриэль спокойно пожал плечами. — Кто-то уничтожил нашего сборщика айцура в Костяном лесу. Уверен, кто-то из местных. И нам пришлось отреагировать. Мы обещали не трогать ваши поселения, вы обещали не трогать наших сборщиков. Вы нарушили уговор, и мы нарушили уговор. Все честно. Зуб за зуб. О полномасштабной войне нет и речи.
Сборщика? Черт. Только не это. Ну откуда мне было знать….
— Как звали сборщика? — прищурилась Маша.
— Голиаф, — сказал Таламриэль. — Заклинатели Древа перестали его чувствовать. Источник айцура в этом месте закупорился.
Твою мать. Неужели это из-за меня и Маши ангелы нагрянули в Абрату? Я стиснул зубы. Как же можно было так бессовестно подставить людей? Можно сколько угодно наплевательски относиться к людям, но откровенно подвергать их опасности нельзя. Как же я не додумался? Дурак. Ну откуда мне было знать, что Голиаф спелся с ангелами? Хотя, это объясняло, почему он вел себя так нагло и не боялся привлечь внимание охотников.
— Что, Высшие силы говорят о твоей вине? — Таламриэль обратился ко мне. Высшими силами ангелы называли совесть. Совесть, которая грызла, и обвиняла меня в том, что я последний ублюдок. — По глазам вижу, что говорят. Значит, Голиафа прикончил ты? Только скажи. Признайся, уродец. Если это не ты, я могу сделать вид, что не видел тебя, и отпущу.
Вопрос вогнал меня в ступор. Город, в котором скрывались «Серые перья», известен. Скид. Маршрут до него так же понятен. Добраться туда в одиночку можно без проблем. Да и без Маши станет легче. Не придется оглядываться, не придется переживать и думать об ответственности за компаньона. В конце-концов, я привык быть один.
Так с чего мне не бросить ее тут, дойти до «Серых перьев» одному, да помочь им? А потом убраться домой.
Страшные картины в воображении заставили мое сердце облиться кровью. Дурно становилось от одной мысли, что садисты-ангелы могли сделать с Машей. Разве допустимо бросать человека в такой ситуации?
Не знаю, что заставило меня сделать такой выбор. Меня интересовало одно — билет домой. Как он ко мне попадет — значения не имело. Нужно вернуться к Милене. Но теперь бросить Машу не получалось.
Во-первых, я снова стал к ней что-то чувствовать, когда увидел, как Таламриэль над ней издевался. Что-то теплое, и немного больше, чем дружеское. Мысли встали как кость поперек горла: «Не вздумай ее бросать. Однажды ты струсил. Сбежал. Бросил все и испугался ответственности. Теперь не вздумай», но с чего бы мне брать на себя ответственность за человека, которому от меня раньше нужны были только деньги?
— Дрон, соглашайся, — резко потребовала Маша. — Это не ты убил Голиафа, а я. Иди. Ты не должен страдать за мои преступления.
Что с ней такое? Сначала в драки лезет, нарывается на смерть, а теперь хочет принести себя в жертву? Стоп. Как-то слабо верилось в такую самоотверженность. Скорей всего, ей хотелось, чтобы мир я спасал в одиночку, без ее участия. Но все же…. Жертвенность. Она была готова умереть ради людей, и я, видимо, входил в их число. Если я ее брошу — ангелы спустят с нее кожу, или будут насиловать, пока не умрет. Если не брошу — мир могут уничтожить. В том числе и мой мир. Мир, в котором жила Милена.
Что же делать? Проклятие! Ни один вариант мне не нравился! Я не хотел, чтобы умерла Милена, но теперь не мог сказать, что мне не было дела до Маши. Она тоже меня спасла. И теперь пыталась спасти. Я не понимал, из каких побуждений. Надо думать. Надо думать, как ее спасти, и как вернуться домой.
«Блин! — пронеслось у меня в голове. — С каких пор тебя волнует кто-то, кроме тебя и Милены? Очнись! Оставайся эгоистом!»
Но остаться эгоистом не получилось. Сначала казалось, что если Маша погибнет, то у меня не получится попасть домой. Меня волновало только это. Но теперь мысль о Машиной смерти пугала до дрожи. И дело было в ее жизни, а не в том, что она билет домой.
— Я его убил, — признался я, и Маша опустила взгляд в землю. — Не трогай ее, господин Таламриэль. Во славу Алландела прошу оставить девушку в живых.
— М-м-м, господин Таламриэль, — улыбнулся Таламриэль. — Слава Алланделу, — ответил он мне. — Мне нравится твоя новая манера общаться. И благодаря этому участь вас ждет не такая мучительная, как я планировал сначала.
— Но вы же сказали, что невиновного отпустите, — возразил я сдержанно.
— Думаешь, меня волнует, кто виноват, а кто нет? — Таламриэль взял с земли немного пыли и бросил ее мне в лицо. От кашля горло сжалось, а песчинки заскрипели на зубах. — Вы — природный мусор! Безродные ничтожества! И как ты, бескрылый слабак, ангельский отброс, мог заинтересовать самого Алландела?! Знаешь, прежде чем отдать тебя ему, ты на себе познаешь всю прелесть моего добродушия! Эй, вы, — Таламриэль обратился к берсеркам. — Свяжите их! Летим лагерь Цивсау!
Берсерков оказалось куда больше, чем взвод. Нас связали парализующей магией, невидимые веревки стянули каждое мышечное волокно, а заодно и отключили центр в мозге, передающий к конечностям сигналы двигаться. В общем — повязали крепко-накрепко. Не дернуться.
Когда мы взмыли над Абратой, то я увидел, как с каждой улицы взлетело еще несколько десятков берсерков, каждый из которых транспортировал двух или трех заключенных. Мы покинули пределы Темноты неизбежности, и я увидел, как над лесом занимался рассвет. Солнце слепило меня.